«С войной и без мира»: записки донбасского волонтера доктора Адамовой

Координационно-правовой центр «Война и мир» оказывает поддержку участникам боевых действий и гуманитарную помощь населению в зоне конфликта. Это если говорить коротко, не вдаваясь в подробности. Ибо перечень добрых дел команды Андрея Седлова занимает пару листов убористого текста и любой желающий может с ними ознакомиться в социальных сетях.

А сегодня речь пойдет о том, как они, купив лекарства, продукты, предметы первой необходимости, едут на войну. Да-да, именно туда, где девятый год стреляют, где на двадцать убитых домов один живой, где старики, дети и прикованные к постели люди ждут свою армию спасения, добрых ангелов, живущих на Земле.

Все очень просто и неимоверно сложно. Приходят переводы от людей щедрых душой и сердцем, закупки по списку, погрузка в автомобиль и вперед, в «серую зону» человеческих страданий и непоправимых трагедий.

Вы должны четко для себя понимать. Каждая подобная поездка для кого-то из них может оказаться последней. Но они не любят рассуждать о высоких материях, пафос претит волонтерам и мешает в повседневной деятельности. Это мне Седлов когда-то сказал. А я ему верю.

Как верю и доктору Анечке, чьи заметки про увиденное и пережитое в разы искренней и полезней помпезно-глянцевых многостраничных откровений политологов арбатской дислокации о текущем моменте.

Итак, записки военкора Адамовой специально для EADaily. Без купюр и с сохранением авторской пунктуации.

***

Очень ранняя весна. В машине Андрея тепло, если не сказать душно и жарко. Сзади едут журналисты. Наши, местные, итальянец русского происхождения Витторио, дончанка Лена, журналист из «Анна news» Андрей, и гости из Москвы: Дарья Асламова и ее оператор Сергей.

В процессе поездки выясняется, что Дарья и Андрей виделись друг с другом в Арцахе (Карабахе). Ну, это конечно нормально. Они все друг друга знают, в той или иной мере. Даже мне пришлось узнать многих журналистов за относительно короткое время. Прислушиваясь к разговору, и опять проскакивает мысль: «Они все не Катя» (ушедшая из жизни военкор Катя Катина — ред.). Не ожидала сама от себя, что буду так скучать.

Поездка сегодня это рутина. Некоторые говорят, что мы герои. Сложно не скатиться на пафос актера МХАТа и с досадой сказать: «Ну, обстрелы, ну поездки, ну и что в этом такого». И, тем не менее, это так. Без пафоса, без бахвальства, без геройства. Просто привычка и усталость.

Мы заехали в Тельманово. Пока едем, в ТГ-каналах читаю новости: в Донецке опять минирование. Да, конечно, «давно» не было.

Я не люблю Коминтерново. Такое же чувство у меня было в Луганске — энергетически не моё. Почему так, сложно сказать. Возможно, потому что я дончанка и немного знаю историю моего края, читала, что в Коминтерново, до войны, переселилось много людей с западной Украины.

Там, в горах Закарпатья, всегда были огромные трудности с работой и поэтому «западенцi» переезжали к нам, обрастали семьями, домами, пускали корни. По крайней мере, честно делали вид. В первую поездку, ещё осенью, разговаривая с местной социальной работницей Любой, моё ухо сразу «срезало» украинское выражение: «до канцура». В переводе на русский это значит «до основания, полностью». Так Люба рассказывала о своем сгоревшем доме: «он сгорел до канцура».

И всё бы ничего. Все мы здесь в той или иной степени говорим на «суржике», но что-то было не то, в интонациях, в подаче, в акценте. Дальше — больше. Мы приезжали и приезжали, с нами вели всё более откровенные разговоры. Так я узнала о том, что отношение к ополченцам, мягко говоря, не очень, а в Мариуполе, та же Люба, в гостях у своей сестры, жарила шашлыки с бойцами «Азова». После этого я перестала пить чай, когда мы с Андреем приезжаем в Коминтерново. Противно. Неприятно.

И тут вспоминаешь своё докторское, врачебное, домкрато-гиппократовское: «мы не выбираем себе больных, и обязаны помогать каждому, вне зависимости от всего».

С такими мыслями я и езжу к ним практически полгода, прекрасно отдавая отчёт в том, что именно там нас могут запросто подстрелить и один раз мы таки попали под обстрел, еле унесли ноги в темноте, с выключенными фарами под звук салюта ВСУ из СПГ.

Почему-то совсем иное отношение у меня к тем, кто живёт на шахте 6/7 в Горловке. Не могу опять же объяснить. Но там родные люди, родные бабушки и дедушки, родная староста поселка Татьяна, которая в прошлый приезд сказала, что «мы — хохлы, куда нам деваться». И в ответ на эти слова мы дружно рассмеялись с Андреем.

Таня угощает домашней пиццей и чаем. От нее не хочется уезжать. В ее доме, хотя и это не совсем её, потому что ВСУ разбило дом Тани, и сейчас она снимает жильё, так вот в этом доме живёт счастье.

До войны на 6/7 жили около 400 жителей, сейчас осталось 70, почти в каждый двор прилетали снаряды за все эти восемь лет перманентной, странной «недовойны».

Сначала мы начали привозить людям продукты и хлеб, наиболее нуждающимся, наиболее одиноким. Из семидесяти таких набралось десять. Кроме продуктов, для лежачих привозили памперсы и урологические прокладки.

С каждым последующим приездом эти люди становились всё более родными, теперь когда онлайн СЦКК фиксирует обстрелы этого поселка, начинается борьба с оператором сотовой связи «Феникс», гудки в телефоне, ожидание ответа, паузы в сердцебиении, вдох, вдох и выдох, ответили. Практически как у Высоцкого в песне «07»

Больше всего боюсь того, что рано или поздно в них попадут, кто-то погибнет, Таня не ответит на звонок. Боюсь и за них, и за себя. Знаю, что не выдержат нервы.

Я понимаю, что мои нервы не выдержат, мне 37. А что говорить им? Они ничего и не говорят, молча болеют и хоронят своих родных. Теперь, по аналогии с Коминтерново, мы привозим и в 6/7 лекарственные препараты.

Самый простой набор «всего от всего», надеясь, что всё пойдёт во благо, что они себе не навредят, поэтому особенно серьезных медикаментов я туда не включала.

Так в двух прифронтовых поселках мы создали импровизированные аптечные пункты.

Во второй приезд на 6/7 я увидела ноги Тамары. Вернее не ноги, а кости с кусками мяса, мокнущие, с желтоватым гноем. Это трофические язвы. Тамара мучается с ними три года, и это ещё не самое худшее состояние, бывало и хуже, были полные тапки воды.

Когда я училась в мединституте, папа любил говорить, что в медицине лишних знаний не бывает, это не разведка. Вот и первая интернатура была мной закончена по специальности «дерматовенерологии», и только второе последипломное образование я получила по терапии, два года назад, после смерти папы. Нам повезло с Андреем: я знаю, как нужно лечить такие язвы, а у него, благодаря тем, кто нам помогает, есть деньги на лекарства. Все препараты потянули на 6000 рублей.

Я сделала упор на подсушивание и заживление, и спустя две недели, в нашу следующую поездку, результат приятно удивил и порадовал. Раны очистились и начали заживать. Тамара считает это чудом, я — просто правильным лечением. Надеюсь, что в марте всё заживёт окончательно.

Пока я вспоминала своих из шахты, мы свернули к дороге на Коминтерново. Надо не забывать. Другие люди. Другие эмоции.

На подъезде к Коминтерново мы встретили две машины ОБСЕ. Как ни странно, они не убежали в страхе и молчании, а вполне сносно вышли на контакт с Дашей Асламовой, которая выступила в роли переводчика-синхрониста.

Наверное, всё же порядочно струхнув от вида этих «русских» толпой выскакивающих из УАЗика, представитель ОБСЕ сказал, что он счастлив здесь находиться. А мы-то как счастливы, что они здесь!

Дальше произошло совсем нереальное событие: узнав, что мы едем в Коминтерново, «обсешники» попросились проехать с нами, говоря русским языком «упали нам на хвост».

Якобы их не пропускают в село из-за инженерных работ. Мягко говоря, удивившись, от роли проводников мы вежливо, но уверенно отказались. Довольные друг другом, ОБСЕ и КПЦ, подкреплённое журналистской бандой, расстались.

Знакомый солдат на блокпосту. Он знает нас, мы его. Примелькались. Обязательный созвон с командованием по «тапику». Ожидание. Нервы.

Переговоры. И… запрет проезда. Всё же там оказывается очень серьезная работа, для которой посторонние противопоказаны. Приезжайте через тройку дней.

Хорошо…

На обратной дороге мы проехали через все прифронтовых поселки, периодически звучащие из каждого «утюга»: Заиченко, Ленинское, Дзержинское, Саханка.

Сегодня у них тихо. А через три дня мы вернёмся.

Добравшись до Донецка, мы заехали в больницу Калинина и навестили нашего воина-афганца Михаила Ивановича, который продолжает проходить лечение в торакальном отделении. Мы купили ему продукты питания и оставили 1000₽ по его просьбе для возможной оплаты некоторых лечебных процедур, необходимых для скорейшего выздоровления.

***

Вот уже год, как я в волонтерстве. Всё началось прошлой зимой, с моего сообщения в ВК Андрею. Первый подопечный — инвалид-колясочник Дима Ковальчук, уволенный «задним числом», после минно-взрывного ранения. Мальчишка, мой ровесник, с седыми висками и без одной ноги. Тогда пригодилось практически всё, что я знала о медицине, от обработки аппарата Елизарова до вывода из алкогольного запоя и психологической помощи.

У Димы была жёсткая посттравматика, он периодически впадал в запой до такой степени, что нам с Андреем приходилось оставаться жить у него по несколько дней к ряду. Столько сил, столько волнений, минут радости и отчаянья пережили мы, чтобы 1-го апреля найти его мертвым в день рождения. Мой первый подопечный покончил с собой. До сих пор я вспоминаю его практически каждый день. Может быть, потому что первый. Может быть, потому что я забирала его из морга.

Что было в этом году? Поездки в детдом, подарки, памперсы, вкусняшки. Глаза детей, кокетство маленькой девочки Сонечки, которая бойко хвасталась своей шляпкой и платьицем.

Многодетные семьи и особняком в этом списке семьи погибших ополченцев, которым мы привозили новогодние подарки. Мальчик Василёк, поднявший 200-граммовый подарок со словами: «Ого, какой большой».

Бесконечные очереди в СИЗО, их нужно выстоять, иногда затрачивая три-четыре часа, чтоб передать лекарства или продукты тем ребятам-военным, которые находятся в заключении годами. Если не СИЗО, то ИК, если не ИК, то поездки в суды, на них, в ДНР и в ЛНР, Андрей участвует в качестве общественного защитника, а я …Подруга, группа поддержки, лишняя пара глаз и ушей.

Летом я приезжала в суд вместо Андрея, и там парень-ополченец, чтобы прекратить судебную волокиту, оговорил себя. Страшное ощущение. Невиновный человек признает свою вину только за тем, чтобы быстрее получить приговор, отсидеть и выйти.

Ну и поездки в прифронтовую зону. Коминтерново. 6/7. Зайцево. Трудовские. Новомарьевка. Продукты. Хлеб. Гигиенические наборы. Лекарства. Первая поездка в Коминтерново, когда ВСУ разбило им трансформатор, и у людей на несколько недель пропал свет. Тогда мы привезли 70 продуктовых наборов. В первый раз, в сентябре прошлого года.

Раздача 500 подарков 30-го декабря детям на Петровке, которая длилась несколько часов на морозе, Андрей-дед-Мороз, молодая вдова ополченца, Наташа — Снегурочка.

Прошел год. Всего не вспомнишь, да и, наверное, не нужно. Получается что-то типа списка добрых дел, что совсем ни к чему. Добро делается тихо, бросается в воду, не слышно, бесшумно. Остаётся только круг на водной глади, да ещё память хранит в себе глаза тех, кому удалось помочь.