Европа сама виновата в энергетическом кризисе — британский The Economist

Старейший деловой журнал Великобритании The Economist, в недавнем прошлом один из главных рупоров неолиберальной глобализации, несколько дней назад представил исключительно трезвый анализ энергетического кризиса, охватившего Европу. В резком росте цен на газ и электроэнергию, с которым столкнулась Европа еще до начала зимы, утверждает издание, нужно винить не Россию или Китай, а неосмотрительную энергетическую политику европейских стран, включая поспешный переход на зеленые энергоносители, происходивший параллельно с падением инвестиций в углеводородный сектор. Это, по мнению авторов The Economist, не означает, что энергетический переход нужно срочно сворачивать, но его стратегия должна быть принципиально пересмотрена, в особенности в той части, которая касается природного газа. EADaily публикует адаптированный перевод материалов, опубликованных британским изданием.

Первая великая энергетическая паника «зеленой» эры

В преддверии климатического саммита СОР26 под эгидой ООН, который откроется в Глазго 31 октября, на глазах у мировых лидеров разворачивается энергетический кризис. С мая стоимость корзины энергоносителей, включающей нефть, уголь и газ, выросла на 95%. Великобритания, принимающая саммит, перезапустила свои угольные электростанции. Цены на бензин в США достигли $ 3 за галлон ($ 0,8 за литр). Отключение электроэнергии ударило по Китаю и Индии. Владимир Путин только что напомнил Европе, что поставки топлива для нее зависят от доброй воли России.

Эта паника напоминает о том, что для сегодняшней жизни необходимо много энергии. Паника обнажила и более глубокие проблемы глобального перехода к экологически более чистой энергосистеме: недостаточные инвестиции в возобновляемые источники энергии (ВИЭ) и отдельные виды ископаемого топлива, необходимые для переходного периода, возрастающие геополитические риски и слабые буферные механизмы на энергетических рынках. Без быстрых реформ нас ждут новые энергетические кризисы, а возможно, и массовое восстание против климатической политики.

Сама мысль о дефиците казалась нелепой еще в 2020 году, когда мировой спрос на энергоносители упал на 5% — самое резкое падение со времен Второй мировой войны, — что привело к сокращению затрат в энергетической отрасли. Но, по мере того как мировая экономика набирала обороты, спрос увеличивался, несмотря на то, что запасы опасно снизились. В частности, запасы нефти составляют всего 94% от обычного уровня, европейские газовые хранилища заполнены на 86%, а в Индии и Китае резервы угля составляют менее 50% от необходимого.

Рынки, испытывающие проблемы с предложением, уязвимы для различных потрясений, а использование ряда ВИЭ, таких как ветер, имеет спорадическую природу. В списке недавних инцидентов — плановое техническое обслуживание энергетических мощностей, аварии, безветренная погода в Европе, засухи, из-за которых сократилось производство гидроэлектроэнергии в Латинской Америке, и наводнения в Азии, затруднившие поставки угля. Мир по-прежнему может избежать серьезной энергетической рецессии: сбои могут быть устранены, а Россия и ОПЕК могут, пусть и неохотно, нарастить добычу нефти и газа. Однако ценой этого будут как минимум ускорение инфляции и замедление экономического роста.

Основными причинами нынешней ситуации стали три проблемы. Во-первых, инвестиции в энергетический сектор составляют лишь половину от объемов, необходимых для достижения нулевых выбросов к 2050 году. Необходимо увеличить расходы на ВИЭ, а одновременно требуется сокращать спрос и предложение «грязного» ископаемого топлива, не создавая опасных дисбалансов. Сейчас ископаемое топливо обеспечивает 83% потребностей в первичной энергии, но этот показатель должен снизиться до нуля. При этом уголь и нефть необходимо заместить газом, на который приходится менее половины выбросов в сравнении с углем. Однако начиная с 2015 года правовые риски, давление со стороны инвесторов и страх перед регуляторными мерами привели к падению инвестиций в сегмент ископаемого топлива на 40%.

Ключевой момент — газ. Многим странам, особенно азиатским, он потребуется в качестве промежуточного энергоносителя в 2020−2030-х годах: они будут временно переходить на газ в процессе отказа от угля, но до того, как запустят ВИЭ. Однако на рынок выходит слишком мало проектов. По данным исследовательской компании Bernstein, глобальный дефицит мощностей СПГ может вырасти с 2% от общего объема сегодняшнего спроса до 14% к 2030 году.

Вторая проблема — геополитическая: богатые демократии отказываются от производства ископаемого топлива, рассчитывая на его поставки из автократических стран, где добыча ископаемого топлива вызывает меньше сомнений и сопряжена с меньшими затратами. Россия сегодня уже обеспечивает 41% импорта газа в Европу, и ее влияние будет возрастать по мере запуска «Северного потока — 2» и вхождения на азиатские рынки. Риск ограничения поставок будет присутствовать постоянно.

Последняя проблема — несовершенная конфигурация энергетических рынков. Начиная с 1990-х годов их дерегулирование привело к тому, что многие страны перешли от проблемной государственной энергетики к открытым системам, где цены на электроэнергию и газ определяются рынками с конкурирующими поставщиками, которые увеличивают предложение при повышении цен. Но теперь эти поставщики изо всех сил пытаются справиться с новой реальностью: объемы ископаемого топлива сокращаются, его добычей занимаются автократии, при этом увеличилась доля непостоянной солнечной и ветровой генерации. В свое время банк Lehman Brothers, рухнувший во время глобального кризиса 2008 года, полагался на рискованные овернайт-кредиты. Точно так же некоторые энергетические компании сегодня гарантируют домохозяйствам и предприятиям поставки энергоносителей, которые они покупают на ненадежном спотовом рынке.

Опасность заключается в том, что энергетический шок замедлит темп изменений. Премьер-министр Китая Ли Кэцян уже заявил, что энергетический переход должен быть «уверенным и быстрым». Общественное мнение на Западе, в том числе в Америке, поддерживает экологически чистую энергию. Но оно может измениться под воздействием высоких цен.

Государства должны ответить на это новой конфигурацией энергетических рынков. Узким местам необходимо противопоставить значительные «подушки безопасности», а также требуется справиться с непостоянством ВИЭ-генерации. Поставщики энергии должны иметь больше резервов — точно так же, как банки должны иметь собственный капитал. Правительства могут приглашать компании к участию в торгах по контрактам на поставку резервных энергоносителей. Большая часть запасов будет приходиться на газ, но в какой-то момент могут взять верх аккумуляторные батареи и водородные технологии. Для обеспечения базового объема экологически чистого и надежного снабжения электроэнергией решающее значение имеют увеличение количества атомных электростанций, технологии улавливания и хранения углерода — или оба эти решения сразу.

Более разнообразное предложение энергоносителей может ослабить влияние авторитарных нефтяных государств, таких как Россия. На сегодняшний день это подразумевает создание компаний по производству СПГ. Со временем потребуется и более масштабная глобальная торговля электроэнергией, чтобы удаленные страны с потенциалом ветровой или солнечной энергии могли ее экспортировать. Сегодня богатые страны получают в виде импорта только 4% электроэнергии по сравнению с 24% мировой торговли газом и 46% нефтью. Одним из решений может быть строительство подводных сетей передачи электроэнергии, а также на помощь могут прийти преобразование экологически чистой энергии в водород и его морская транспортировка.

Все это требует увеличения капитальных инвестиций в энергетический сектор более чем вдвое, до $ 4−5 трлн в год. Однако, с точки зрения инвестора, это неоднозначные решения. Многие страны обещают свести выбросы к нулю, но у них нет планов, как этого добиться, и им еще предстоит обсудить с общественностью необходимое для этого увеличение тарифов и налогов. Пиршество субсидий на проекты ВИЭ, а также нормативные и юридические препятствия делают слишком рискованными инвестиции в проекты, связанные с ископаемым топливом. Идеальный ответ — установление глобальной цены на выбросы углерода, что будет способствовать постоянному сокращению выбросов, позволит компаниям оценить, какие проекты принесут прибыль, и увеличит налоговые поступления, чтобы поддержать проигравших в процессе энергетического перехода. Однако подобные модели охватывают только пятую часть всех выбросов. Послание, с которым обращается энергетический шок к участникам климатического саммита, заключается в том, что мировые лидеры должны выйти за рамки взятых на себя обязательств и обратиться к детальному рассмотрению того, как будет функционировать энергетический переход.

Главный корень зла ближе к нам самим

«Сейчас Россия — это „медведи“, а не „быки“», — пошутил на днях российский замминистра иностранных дел Сергей Рябков на тему кризиса на европейском газовом рынке. Он настаивает, что Россия предпочитает стабильность и более низкую стоимость газа ценовым эксцессам: «Мы хотим установления „медвежьего“ рынка [снижения цен на газ в Европе]».

Таким образом, Россия реагирует на все более популярное в Европе мнение, что «Газпром» разжигает энергетический кризис, сдерживая экспорт газа. Европейские парламентарии требуют подвергнуть «Газпром» расследованию за отказ от поставок газа якобы в качестве уловки для получения окончательного разрешения на ввод «Северного потока — 2».

Однако наши прорицатели понимают ситуацию лишь наполовину правильно. Европа действительно погрязла в энергетическом кризисе. Рост цен на газ уже вызвал панику в Великобритании, где правительство сейчас рассматривает возможность предоставления субсидий и других мер государственной поддержки для сталелитейных, химических и других энергоемких предприятий. 12 октября немецкая энергетическая компания E.ON предприняла неординарный шаг, приостановив новые контракты на поставку газа для бытовых потребителей.

Что еще хуже, Европу, похоже, ждет суровая зима — существует риск серьезной нехватки газа и электроэнергии. Мэтт Дринкуотер из агентства Argus Media отмечает обеспокоенность метеорологов таким погодным феноменом, как Эль-Ниньо, который может привести к особенно суровой зиме не только в Северо-Западной Европе, но и в Северо-Восточной Азии и Северной Америке. Это чревато дальнейшим обострением глобальной конкуренции за энергоносители.

В начале этого года запасы газа в европейских хранилищах были намного выше пятилетних средних показателей, но долгая зима в сочетании со снижением добычи в Норвегии и Великобритании (отчасти из-за проблем, связанных с пандемией) привели к тому, что сейчас объем запасов находится на тревожном уровне. Эдвард Морс из американского банка Citigroup прогнозирует, что если предстоящая зима действительно будет суровой, то запасы в хранилищах могут быть исчерпаны.

Если раньше можно было переключаться на другие энергоносители, то теперь сделать это сложно. Зеленый активизм затормозил развитие европейской атомной энергетики. Джеймс Хакстепп из исследовательской компании S&P Global Platts Analytics отмечает также, что Европе будет нелегко вернуться к угольной энергетике, поскольку некоторые электростанции были закрыты, а остальные потеряли привлекательность из-за реализуемой политики в области выбросов углерода. А ВИЭ и гидроэнергетика, как показали недавние события, по-прежнему не являются надежной заменой газа.

Может ли Европа получить больше газа? Одно из решений — заставить Россию увеличить экспорт. Глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен недавно похвалила Норвегию за помощь в газовом кризисе, но при этом обвинительно указала на Кремль. Однако аналитики считают, что «Газпром» в этом году фактически экспортирует в Европу больше газа, чем до пандемии, а крупные европейские покупатели российского газа недавно подтвердили, что «Газпром» выполняет свои контрактные обязательства. Словом, есть мало веских доказательств того, что Россия выступает значимым фактором нынешнего газового кризиса в Европе.

Еще один возможный способ увеличить предложение газа — нарастить морской импорт СПГ. За последние два десятилетия европейская стратегия снижения зависимости от «Газпрома» привела к тому, что благодаря крупным инвестициям в терминалы СПГ на него сейчас приходится около 20% потребляемого газа. Несколько лет назад на мировом рынке было достаточно газа, и Европа пользовалась низкими ценами благодаря доступу к избыточным поставкам. Но стагнация инвестиций в новые проекты по добыче газа в сочетании с внезапным скачком спроса, связанного с восстановлением мировой экономики, в последнее время привели к безумной схватке за СПГ.

В связи с этим некоторые комментаторы с несколько большим основанием указывают на еще один внешний призрак — Китай. В Тихоокеанском регионе импорт СПГ резко увеличился, тогда как в Европе в последнее время он вырос лишь на 25%. Американские и ближневосточные поставщики пренебрегают европейскими терминалами, соблазненные высокой ценой, которую предлагают азиатские покупатели. Одно из их преимуществ — явная государственная поддержка: в Китае опасения за энергетическую безопасность вынуждают чиновников обеспечивать достаточные объемы энергоносителей на зиму «любой ценой».

Другое преимущество Азии, поясняет Майкл Стоппард из исследовательской компании IHS Markit, заключается в том, что большая часть газа на этом рынке по-прежнему закупается по долгосрочным контрактам, привязанным к цене на нефть, — Европа же от этой практики отказалась, поскольку либерализовала свои газовые рынки. Поскольку азиатские покупатели застрахованы от ценовых скачков, они чувствуют себя более комфортно, чем европейцы, полностью уязвимые для текущих астрономических цен. Путин в определенной степени был прав, высмеяв принятие Европой «рыночного» ценообразования на газ как результат действий неких «умников» в Еврокомиссии и допустив, что «Газпром» готов возродить старомодный тип газовых контрактов с привязкой к нефти.

В конце концов, ни один из этих внешних «призраков» не дает удовлетворительного объяснения газового кризиса в Европе. Впрочем, есть еще одно правдоподобное, хотя и спорное объяснение, которое обнаруживается ближе к внутренней кухне: стремительное движение Европы по пути декарбонизации своей энергетической системы. То, от чего прячутся европейские лидеры накануне климатического саммита ООН, является первым кризисом энергетического перехода, считает Эдвард Морс из Citigroup. По мере того как Европа отказывалась от ископаемого топлива и ядерной энергетики, переходя к использованию ВИЭ, она не учла должным образом потребности в создании резервов для энергосистем. Такие же проблемы есть и у Америки, однако ее энергетика самодостаточна — Европа же от самодостаточности далека.

Не рассчитывайте, что энергетический кризис разрешит «большая нефть»

Несколько лет назад компании, добывающие ископаемое топливо, отреагировали бы на ценовые сигналы, наподобие тех, что мы наблюдаем сейчас, быстрым увеличением производства и инвестиций. Например, в 2014 году, когда нефть стоила более 100 долларов за баррель, компания Shell инвестировала более $ 30 млрд в нефтегазовые проекты, а затем, приобретя за $ 53 млрд британскую группу BG, стала крупнейшим в мире производителем СПГ.

На сей раз такие решения не сработают. Из-за климатических изменений нефтегазовые компании, особенно европейские, оказались под беспрецедентным давлением общества, требующего от них отказа от ископаемого топлива. Та же Shell в рамках объявленной стратегии энергетического перехода в этом году сокращает капитальные вложения в разведку и добычу углеводородов примерно до $ 8 млрд. В прошлом месяце компания продала свои сланцевые активы в бассейне Пермиан в Техасе американскому конкуренту ConocoPhillips за $ 9,5 млрд долларов и уже отказалась от сухопутной добычи в Нигерии, где работает с 1936 года. Недавно Shell объявила, что до 2030 года будет ежегодно сокращать добычу нефти на 1−2%. Уэл Сейвен, директор Shell по добыче, утверждает, что нынешний рост цен на энергоносители не имеет для компании никакого значения.

Подобная точка зрения характерна для большей части нефтяной отрасли. В Европе на публичные нефтяные компании оказывают давление инвесторы, требуя прекратить бурение новых скважин, прежде всего из экологических соображений. В Соединенных Штатах одна котирующаяся на бирже сланцевая компания, устремлявшаяся к банкротству всякий раз, когда цены на нефть взлетали, теперь находится в руках акционеров, которые хотят вернуть прибыль за счет дивидендов и обратного выкупа акций, а не расширения добычи. Эти времена ушли. А национальные нефтяные компании ограничены бюджетами своих государств — свою лепту в эти ограничения вносит пандемия коронавируса. В результате ожидается, что инвестиции в разведку и добычу нефти и газа по всему миру сократятся: если в 2014 году они превышали $ 800 млрд, то теперь они составляют лишь около $ 400 млрд.

Между тем по мере ослабления пандемии спрос на нефть вернулся с поразительной динамикой. По оценке инвестиционной компании Göring & Rosenkwajig, рынок нефти может впервые столкнуться с нехваткой предложения. Правда, это, вероятно, будет временной ситуацией, поскольку саудовская Saudi Aramco и национальная нефтяная компания Абу-Даби ADNOC все-таки собираются наращивать добычу. Однако резкий рост цен на нефть уже стал дополнительным бременем для мировой экономики, которая и так страдает от скачка цен на газ.

Экологические аспекты восстановления потребления ископаемого топлива очевидны. В документе о перспективах развития мировой энергетики, опубликованном 13 октября Международным энергетическим агентством (МЭА), утверждается, что в этом году может произойти второе по масштабам абсолютное увеличение выбросов углекислого газа. Для достижения нулевых выбросов к 2050 году, утверждает МЭА, после 2021 года не должно быть никаких инвестиций в новые нефтегазовые проекты — вместо этого необходимо утроить инвестиции в экологически чистую энергию уже к 2030 году.

При этом МЭА заявляет о ненужности новых газовых проектов, несмотря на то, что для них характерен меньший уровень загрязнения, чем для других углеводородов. Такая постановка вопроса содержит риск, что все ископаемые виды топлива будут рассматриваться в качестве равноценных экологических преступников, хотя сокращение предложения газа без создания энергетических резервов может оказаться контрпродуктивным.

Прежде всего, газ является основной альтернативой углю в таких странах, как Китай и Индия, которые стремятся сократить выбросы в секторе электроэнергетики. Инвестиционная компания Bernstein прогнозирует, что китайский импорт СПГ может почти удвоиться к 2030 году, в результате чего Китай станет его крупнейшим покупателем. Отсутствие новых инвестиций в проекты СПГ может воспрепятствовать отказу Азии от угля.

Кроме того, газ играет важную роль в поддержании стабильности энергосистем, особенно тех, которые зависят от переменчивости энергии ветра и солнца. На таких рынках цену на электроэнергию зачастую определяет именно предельная стоимость газа, поэтому рост цен на газ может сыграть не в пользу экологически чистой энергии.

Появятся ли на рынке новые предложения, по-прежнему неизвестно. По словам руководителя одного сырьевого трейдера, «в газ никто не инвестирует, потому что он попал в список „грязных“ энергоносителей». Руководители еще одной крупной публичной нефтяной компании говорят, что рост цен на нефть подталкивает их к инвестиционным решениям, однако они не отклоняются от своих долгосрочных усилий по борьбе с изменениями климата. По их мнению, новые инвестиции, скорее всего, будут поступать из двух источников, которые не испытывают общественного давления — от государственных нефтяных компаний и частных структур. Основная доля недавнего увеличения количества буровых установок в американском бассейне Пермиан пришлась именно на компании, не включенные в биржевые списки. Некоторые уже сравнивают эту ситуацию с контрабандой алкоголя в эпоху сухого закона, ведь чем выше цены на нефть и газ, тем больше стимулов их добывать.