Синьцзянский вопрос скрепляет антикитайскую платформу Вашингтона и Брюсселя

Ситуация в Синьцзян-Уйгурском автономном районе на западе Китая стремительно превращается в один из наиболее значимых факторов в нарастающем противостоянии между КНР и западными державами. Антикитайские санкции США и Евросоюза, введенные в марте под предлогом нарушения прав человека в этом преимущественно тюркском регионе, и симметричный китайский ответ не ограничились гуманитарной сферой. Несколько дней назад Европарламент приостановил ратификацию масштабного инвестиционного соглашения с Китаем, которое готовилось на фоне торговой войны между КНР и США, начатой Дональдом Трампом, и должно было улучшить доступ европейских компаний на китайские рынки. Но теперь Вашингтон и Брюссель оказались в одной лодке: Джо Байден наращивает начатое его предшественником давление на Китай, а Евросоюз все более уверенно играет на американской стороне. За раскачкой «уйгурского вопроса» определенно скрываются экономические интересы, поскольку Синьцзян является одним из главных регионов мирового производства стратегического сырья — хлопка, урана, угля и поликремния для солнечной энергетики.

Санкции Китая против десяти европейских политиков и ученых, а также четырех юридических лиц Евросоюза за вмешательство во внутренние дела Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) равносильны «атаке на основные свободы», говорится в резолюции Европарламента против ратификации инвестсоглашения, принятой в конце мая подавляющим большинством голосов. «Мы не можем рассматривать процесс ратификации вне более широкого контекста отношений между Евросоюзом и Китаем», — прокомментировал это решение вице-президент Европейской комиссии Валдис Домбровскис. Задачей соглашения было устранить торговый дисбаланс, однако Евросоюз очень обеспокоен нарушением прав человека в СУАР, особенно сообщениями об использовании в этом регионе принудительного труда, добавила министр внешней торговли Нидерландов Сигрид Кааг.

Работа над китайско-европейским соглашением продолжалась семь лет, пока в конце прошлого года стороны наконец не пришли к согласию по принципиальным вопросам. В заключительном раунде переговоров в формате видеоконференции участвовали все первые лица: председатель КНР Си Цзиньпин, президент Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен, глава Совета ЕС Шарль Мишель, а также канцлер Германии Ангела Меркель и президент Франции Эммануэль Макрон.

В Евросоюзе предстоящее Всеобъемлющее соглашение об инвестициях (CAI) сразу назвали самым амбициозным из тех, которые Китай когда-либо заключал с третьими странами. Полный его текст опубликован не был, однако общая идеология документа известна: Евросоюз должен получить доступ к ряду принципиальных китайских рынков (электромобили, облачные вычисления, финансовые услуги, телекоммуникации, здравоохранение, транспорт и т. д.), прежде всего в виде отмены части ограничений на владение долями в компаниях. Тем самым Евросоюз рассчитывал облегчить для своих компаний условия конкуренции с китайскими компаниями, которые на внутреннем рынке КНР пользуются государственной поддержкой и имеют более легкий доступ к финансированию. Добиваясь уступок от Китая, переговорщики ЕС делали обоснованный акцент на том, что Европа всегда была более открыта для иностранных инвестиций — достаточно вспомнить, к примеру, что на протяжении последних лет китайцы активно вкладывались в европейские порты.

Однако практически сразу зазвучали опасения, что камнем преткновения для ратификации соглашения может стать именно вопрос принудительного труда в синьцзянских «лагерях перевоспитания», где, как регулярно утверждают многие американские и европейские политики и СМИ, находятся около миллиона китайских тюрков. В этом контексте принципиально то, что переговоры с Евросоюзом вышли на финиш после того, как Китай взял на себя обязательство «предпринимать постоянные и настойчивые усилия» по ратификации конвенций Международной организации труда (МОТ) о принудительном труде. Но как только КНР и Евросоюз подошли вплотную к подписанию инвестиционного соглашения, тема Синьцзяна вновь активно зазвучала в США.

В декабре прошлого года американская Таможенно-пограничная служба объявила о введении запрета на импорт хлопка и хлопковых изделий из СУАР, мотивировав это наличием «информации, которая указывает на случаи применения принудительного труда, в том числе труда заключенных». Вскоре после этого об отказе от использования хлопка из Синьцзяна объявили крупнейшие компании фэшн-индустрии H&M и Nike, что спровоцировало в Китае сначала ответную кампанию по бойкоту их брендов, а затем и таможенные санкции. Несколько дней назад, 3 июня, Главное таможенное управление КНР включило в список «товаров, опасных для жизни детей» более 80 западных брендов, причем среди них оказались не только одежда и обувь, но и игрушки и прочие вещи. В свою очередь, США уже признавали продуктом принудительного труда мусульманских меньшинств в Китае перчатки, средства для ухода за волосами, ткани, и т. д.

Еще одним фронтом экономической битвы за Синьцзян стал мировой рынок поликремния — неотъемлемого компонента модулей для солнечной энергетики. 45% глобального производства поликремния сосредоточено именно в СУАР, причем за последние три года объем его выпуска в этом регионе увеличился в четыре раза. Однако в феврале 175 американских предприятий, работающих в сфере солнечной энергетики, включая Tesla, при поддержке Ассоциации производителей солнечной энергии США объявили, что будут отслеживать цепочки поставок комплектующих во избежание использования продукции, созданной с использованием принудительного труда.

Однако первые признаки того, что бойкот поликремния из СУАР может выйти боком, не заставили себя ждать. Меры по форсированию энергетического перехода, которые сейчас предпринимают Евросоюз и США, в последние месяцы привели к резкому скачку цен на поликремний. Как сообщило недавно агентство Bloomberg, за год это незаменимое для солнечной энергетики сырье подорожало вчетверо, из-за чего цены на солнечные модули с начала года выросли на 18%. Зависимость мирового рынка от китайских поставщиков почти тотальная: они контролируют 80% поставок, а в пятерке глобальных производителей поликремния представлена только одна компания не из КНР — немецкая Wacker Chemie AG.

В связи с этим специальный представитель президента США по вопросам климата Джон Керри на днях сообщил, что вопрос о том, следует ли убирать поставки поликремния из Синьцзяна с американских рынков, в Вашингтоне еще не имеет окончательного решения. Но растущий спрос на поликремний предъявляет и сам Китай, декларирующий не менее амбициозные планы энергоперехода, чем западные страны, причем одним из центров альтернативной энергетики становится именно Синьцзян. Согласно данным, которые приводит главное новостное агентство КНР «Синьхуа», на ветровую и солнечную генерацию приходится уже более 34% установленной мощности энергетики СУАР.

К теме энергетического перехода имеют прямое отношение и богатые залежи урана, расположенные в этом регионе. Китай не скрывает, что его стратегия энергоперехода будет опираться на расширение мощностей атомной энергетики, поэтому роль СУАР как стратегической сырьевой территории будет лишь нарастать. Впрочем, ее и сейчас сложно переоценить, учитывая расположенные на территории СУАР огромные запасы угля, по-прежнему играющего огромную роль в китайской энергетике, а также с некоторых пор и в новой отрасли экономики КНР — майнинге криптовалют, требующем больших объемов дешевого электричества. В середине апреля из-за аварии на одной из шахт Синьцзяна скорость операций в местной сети майнинга биткоина резко упала, из-за чего многие криптовалютные трейдеры стали резко закрывать позиции и капитализация мирового рынка криптовалют за несколько часов упала на $ 310 млрд.

Если же вернуться к сорванной ратификации инвестиционного соглашения между Китаем и Евросоюзом, то за этим событием совершенно четко прослеживаются действия США. В Белом доме продвижение переговоров ЕС и КНР, разумеется, не вызывало никакого одобрения и при Дональде Трампе, начавшем торговую войну с КНР, но и двусторонние отношения с Брюсселем у Вашингтона при прошлом президенте США складывались непросто — во многом из-за решения Трампа выйти из Парижского соглашения по климату. Джо Байден, вступив в президентскую должность, в этом вопросе сразу же демонстративно отыграл назад, а совместные мартовские санкции против ряда китайских чиновников по синьцзянскому вопросу лишь укрепили возрождающийся американо-европейский альянс.

Для США использование уйгурской темы как повода для очередных антикитайских санкций вовсе не ново — бывший глава Госдепа Майк Помпео не раз обвинял власти КНР в «геноциде» по отношению к синьцзянским мусульманам, и его преемник Энтони Блинкен использует ту же риторику. Однако для Брюсселя решение пойти на санкции против Пекина оказалось вполне прецедентным. Последний раз Евросоюз вводил санкции против КНР в виде ограничений на торговлю оружием в далеком 1989 году, после событий на площади Тяньаньмэнь, однако через непродолжительное время они были почти полностью отменены.

Всего через несколько дней после объявления санкций в Брюсселе состоялись переговоры Энтони Блинкена с главой дипломатии Евросоюза Жозепом Боррелем, по итогам которых они объявили о начале двустороннего диалога по Китаю в формате постоянных консультаций. Приостановка ратификации китайско-европейского соглашения по инвестициям определенно выглядит первым серьезным их результатом и совершенно логичным новым шагом по укреплению антикитайской платформы Евросоюза и США.

К тому же санкционная тема сразу зажила самостоятельной жизнью, поскольку европейские парламентарии, отказавшись ратифицировать соглашение, заодно потребовали от Китая отмены его ответных мер, назвав их «безосновательными и произвольными». На это китайский МИД в лице его представителя Чжао Лицзяня ответил, что ответные санкции были «необходимой, законной и справедливой» реакцией на конфронтацию с европейской стороны и коснулись тех институтов и представителей Евросоюза, которые «давно злонамеренно распространяют ложь и ложную информацию по вопросам Синьцзяна и наносят серьезный ущерб суверенитету и интересам Китая». Тем не менее глава МИД Китая Ван И не стал усугублять конфликт, сообщив в дальнейшем на международной конференции по безопасности в Мюнхене, что его страна готова поддерживать и расширять всестороннее сотрудничество с Европой.

Как отмечает известный российский китаист Николай Вавилов, говорить о том, что проблемы уйгурского сопротивления, религиозного экстремизма и попыток сепаратизма в Синьцзяне отсутствуют, нельзя. Но, добавляет он, реальное количество «перевоспитываемых» граждан в СУАР, если судить, к примеру, по данным о специнтернатах, в 10−20 раз меньше, чем пресловутый миллион человек, а определение «геноцид» к ситуации в регионе вообще неприменимо, поскольку уйгурское население в действительности очень быстро растет (как известно, для национальных меньшинств в Китае, в отличие от ханьцев, никаких ограничений демографической политики не предусмотрено).

Анализируя экономические аспекты противостояния вокруг Синьцзяна, Вавилов отмечает растущую на глазах значимость этого региона для Китая и всего мира. О поликремнии и уране уже говорилось выше, но полноценное геополитическое значение приобретает и нынешняя «хлопковая война», поскольку возможный кризис в хлопковой индустрии Китая чреват нарастанием нестабильности в Синьцзяне. На СУАР приходится 84% производства хлопка в КНР, а заняты в этой отрасли преимущественно проживающие в сельской местности уйгуры. Одновременно искусственные проблемы для Китая автоматически идут на руку Индии как крупнейшему конкуренту КНР в хлопководстве и легкой промышленности, а заодно и все более явному союзнику США в Азии.

Принципиальная значимость Синьцзяна для Китая, отмечает Николай Вавилов, определяется тем, что эта территория находится в самом центре инициированного Си Цзиньпином интеграционного проекта Нового Шелкового пути. По мере сближения Китая с Россией, Ираном, Пакистаном, Ближним Востоком и Средней Азией ее значимость как транзитного коридора будет только возрастать вместе с ролью уйгуров в организации межцивилизационного диалога. По этой же причине США максимально заинтересованы в дестабилизации в регионе, имеющем давние связи с сетями исламского экстремизма. Поэтому, констатирует Вавилов, уйгурские элиты сейчас оказались на распутье: одна их часть ориентируется на Вашингтон, другая — на Пекин.