А Васька слушает, да ест: почему Евросоюз не может повлиять на Эрдогана?

На фоне недавнего казуса с председателем Европейской комиссии Урсулой фон дер Ляйен в ряде европейских стран усилились и без того стойкие антитурецкие настроения. Одним из выражений этой риторики стали комментарии премьер-министра Италии Марио Драги, назвавшего президента Турции «диктатором».

Подобные заявления свидетельствуют о конъюнктурности смягчения политики к Анкаре, которое продемонстрировал недавний саммит ЕС, а также об углубляющихся противоречиях между членами Евросоюза по турецкому вопросу.

Позиция федерального канцлера Ангелы Меркель, подчеркнувшей «позитивную динамику разрядки напряженности в  Восточном Средиземноморье», позволила Турции избежать негативного сценария, изложенного в докладе Жозепа Борреля. Вместе с тем европейские эксперты все чаще обращаются к вопросу о необходимости сдерживания Турции и переосмысления политики ЕС и НАТО в отношении Анкары. Однако в условиях, когда различные члены альянса занимают чуть ли не противоположные позиции в отношении действий «регионального гегемона», вопрос о том, насколько проведение единой политической линии, направленной на сдерживание Турции, представляется возможным, остается открытым.

Турецкая Республика преодолела долгий путь от стратегической «точки опоры» Североатлантического альянса в период холодной войны, партнера по Совету Европы, кандидата на вступление в ЕС до превращения в «деструктивного» партнера Запада. Прозападная ориентация длительное время оставалась ключевым принципом внешнеполитической стратегии Турции: здесь и участие в Корейской войне, и вступление в НАТО в 1952 году, и соглашение об ассоциации с Европейским экономическим сообществом, и, наконец, отмена смертной казни в начале 2000-х гг., позволившая начать переговоры о вступлении в ЕС. Смена вектора и сопряженное с этим значительное усложнение отношений с отдельными членами НАТО началось с 2013 года и недавно достигло своей высшей точки. Споры и разногласия с западными партнерами усиливались по мере того, как демонтировался фундамент правового и демократического государства в Турции. Одной из причин, обусловившей подобные процессы, стали коренные изменения в парадигме проведения власти правящей Партией справедливости и развития, произошедшие на стыке десятилетий.

Партия справедливости и развития, придя к власти в 2002 году, стала проводить курс структурных реформ, нацеленных на преодоление последствий финансового кризиса 2001 года. Правительством была принята государственная «Программа построения сильной экономики Турции», предполагавшая реструктуризацию банковского сектора, обеспечение финансовой стабильности первичного бюджета госсектора и, главное, снижение зависимости от внешних факторов, главным из которых являлись иностранные инвестиции. Беспрецедентный уровень роста турецкой экономики, вызванный проводимыми реформами, дополнился начавшимися переговорами о вступлении страны в ЕС. Тем не менее столь позитивный для Анкары сценарий продлился недолго. Уже в декабре 2006 года ограничения на процесс вступления Турции в ЕС ввел Брюссель, за ним последовали Кипр и Франция, а мировой финансовый кризис 2007—2008 годов внес свои коррективы в «турецкое экономическое чудо». Замедление экономических реформ и заметное похолодание, наступившее в вопросе вступления страны в ЕС, сопровождались постепенным упадком демократии в Турции, усилением роли и влияния ПСР, а также ростом коррупции.

В 2013 году по всей Турции прокатились демонстрации против сноса парка Гези в Стамбуле. Жесткое подавление волнений и последствия конфликта между тогдашним премьер-министром Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом и исламским проповедником Фетхуллахом Гюленом, ранее являвшимся политическим союзником президента, ознаменовали окончательный внутриполитический поворот. После неудавшегося переворота в июле 2016 года чистки в полиции, судебной системе и государственной администрации приобрели еще больший масштаб: около 150 000 государственных служащих были уволены, десятки тысяч остаются под стражей. Массовые задержания видных политиков, журналистов, писателей, бизнесменов заставили Европу говорить о нарушении Турцией положений Европейской конвенции по правам человека, однако дальше выражения озабоченности европейские политики не заходили.

С конституционным референдумом 2017 года и президентскими выборами 2018 года реальностью в Турции стала новая система власти: глава государства получил почти неограниченные полномочия, а должность премьер-министра была ликвидирована. Происходил процесс дальнейшего демонтажа демократических институтов, а главное — аккумулировалась внутренняя сила для большей внешнеполитической самостоятельности Анкары. Европа, не отреагировав должным образом на внутренние процессы, лишь поспособствовала тому, что турецкое правительство стало все более активно выступать с собственными инициативами, порой противоречащими интересам Североатлантического альянса.

В 2019 году Турция подписала двустороннее соглашение с Ливией о демаркации морских границ, предполагающее в числе прочего участие в ливийском конфликте турецких военных инструкторов и советников, а также поставки оборудования. Это вызвало серьезный кризис в отношениях с Кипром, Грецией и всем ЕС. Развертывание турецких военно-морских сил для поддержки научно-исследовательских и буровых работ в спорных водах Восточного Средиземноморья привело к крупному инциденту с греческим фрегатом в августе 2020 года, за которым последовали усилия НАТО по созданию механизма по урегулированию конфликта между Афинами и Анкарой. Несмотря на обязательство, взятое на себя Анкарой на Берлинской конференции в январе 2020 года, прекратить поставки оружия всем сторонам конфликта в Ливии, Турция продолжила поддерживать Правительство национального согласия и организовывать поставки в обход эмбарго.

В феврале — марте 2020 года произошло новое обострение отношений с Грецией. Наконец, в ноябре 2020 года Анкара объявила, что считает тщетными усилия по переговорам о всеобъемлющем соглашении по Кипру и отвергает двухзональную федеративную модель. Осуществляя свою внешнюю политику, Анкара отказалась от подхода диалога и компромисса, ожидаемого среди европейских соседей, и вместо этого лишь способствовала нарастанию постоянной напряженности.

Результатом сближения Турции с Россией, приобретения Анкарой российских комплексов С-400, а также использования «схемы Халкбанка», с помощью которой правительству Эрдогана удавалось спонсировать Иран, стало наложение санкций США на Турцию.

В сущности, американские санкции и санкции, введенные Европой в отношении нескольких турецких граждан из-за разведки месторождений на участке средиземноморского морского шельфа, на данный момент являются единственными мерами какого-либо фактического воздействия на Анкару. В последние месяцы целый ряд европейских экспертов, включая Марка Пьерини и Франческо Сиккарди, заявляли о необходимости расширения механизмов сдерживания Турции. К слову, предложения ограничивались подчеркиванием важности выработки механизмов минимизации негативных последствий размещения Турцией российских противоракетных комплексов, введения санкций против лиц, наиболее причастных к демонтажу принципов «верховенства права и демократии», а также приостановки введения новых рамок сотрудничества. Насколько подобные меры способны сдержать не просто амбиции, но и реальные действия Турции, ставшей некой «надрегиональной державой», остается загадкой.

Примечательно, что эксперты возлагают ответственность за сдерживание Анкары на НАТО. В сущности, в условиях, когда одной из ведущих сил Североатлантического альянса является Великобритания, выступающая одним из ключевых партнеров Турции, что выражается по меньшей мере в колоссальной финансовой поддержке и режиме политического благоприятствования, говорить о реальной возможности НАТО как организации как-то воздействовать на Турцию весьма сложно.

Евросоюз, в первую очередь по причине позиции, занимаемой Германией, также не намерен предпринимать какие-либо радикальные меры по обеспечению интересов государств, непосредственно входящих в ЕС. Вместо того было заявлено, что европейские страны продолжат рассматривать возможность полноправного членства Турции в  Таможенном союзе и даже либерализации визового законодательства.

Возникает парадоксальная ситуация, когда в условиях царящих в Европе антитурецких настроений происходит не усиление санкционного воздействия или создание механизмов сдерживания, а делается некий реверанс в сторону Анкары. Это во многом объясняется тем фактом, что общеевропейская политика в отношении Турции в первую очередь детерминируется позицией ФРГ и сугубо внутриполитическими интересами Меркель, актуализируемыми в свете предстоящих выборов. Именно благодаря ее усилиям Турции удалось избежать расширения санкций в конце марта.

Однако эпоха прагматичной Меркель подходит к концу, в Германии растет популярность зеленых, готовых применять жесткие меры в отношении стран, систематически нарушающих демократические принципы, а значит, роль ФРГ как главного бастиона интересов Турции в ЕС может заметно снизиться. С открытием новых газовых месторождений, как раз и спровоцировавших осложнение отношений между Анкарой и двумя средиземноморскими членами Евросоюза, безусловно, снизится другая важная для Европы миссия Турции — роль регионального газового хаба.

И если Евросоюз не в состоянии самостоятельно, на уровне принятия соответствующих политических мер оказать сколь-нибудь значимое политическое и экономическое давление на Анкару, расширение геополитического влияния Турции и проводимую ее руководством чрезмерно активную региональную политику смогут сдержать факторы, не зависящие от решений в Брюсселе или позиций в Берлине. Неким внутренним драйвером сдерживания способны выступить, в частности, кризисные явления в экономике страны. К слову, исторический опыт показывает, что именно внутренние факторы всегда выступали одними из главных причин упадка экспансионистской Турции.