Безработица на бумаге и в реальности: разрыв приближается к опасной черте

Удар по занятости россиян, нанесенный коронавирусом, в очередной раз напомнил о том, что эта сфера давно стала полем статистических манипуляций и зарабатывания политических очков на специфическом административном рынке. Официально признается, что за последние два месяца безработица в России значительно выросла, однако независимые оценки показывают, что государственная статистика не видит — и не желает видеть — еще примерно столько же безработных. Принципиальное расхождение между официальной картиной и реальностью призваны несколько сгладить инициативы правительства, предполагающие введение в правовое поле различных принципов гибкой занятости. Однако на практике эти новеллы, скорее всего, дадут работодателям возможность еще жестче диктовать свои условия работникам, по большей части неспособным организованно отстаивать свои трудовые права.

На 1 июня в России, по предварительным данным Росстата, насчитывается свыше 4,5 млн безработных граждан, за два месяца этот показатель вырос на 1,05 млн человек, сообщил 15 июня министр труда и социальной защиты РФ Антон Котяков на совещании по реализации мер по поддержке социальной сферы и экономики с Владимиром Путиным. При этом число официально зарегистрированных безработных превысило 2,424 млн человек.

Альтернативную оценку за несколько дней до этого совещания представил основатель портала Superjob Алексей Захаров, который заявил «Интерфаксу», что «реальное число безработных раз в пять-шесть выше. Мы считаем, что работу уже потеряли порядка 10 миллионов человек. К осени цифра может вырасти до 20 миллионов». Как пояснил Захаров, столь серьезное расхождение в оценках связано с тем, что из-за карантина не все компании чисто физически смогли оформить юридические процедуры по увольнению сотрудников, банкротству и закрытию, но, после того как они выйдут из изоляции, рост безработицы сразу будет очевиден.

Есть и еще одна причина кратного расхождения официальных и неофициальных показателей. Как показал недавний опрос Института социального анализа и прогнозирования (ИНСАП) РАНХиГС, лишь каждый пятый, признавший себя безработным, обращался в службы занятости за пособием, при этом почти половина не смогла добиться его получения.

«Опрос показал значительные сложности, с которыми сталкиваются безработные при обращении за пособиями. Во-первых, респонденты отмечают постоянные технические сбои и неполадки в работе сайтов и дежурной линии центров занятости. Во-вторых, сложности вызывает сбор документов. Лишь в половине случаев дистанционного обращения с целью оформления пособия респондентам было достаточно заявления, во всех остальных потребовались паспорт, трудовая книжка, справка с прошлого места работы и другие документы. В-третьих, пожалуй, основным барьером для оформления статуса безработного служит предыдущий опыт занятости в неформальном секторе, в результате чего респонденты могут претендовать на пособие лишь в минимальном размере (1,5 тысячи рублей)», — комментируют полученные от респондентов данные старшие научные сотрудники ИНСАП Виктор Ляшок и Александра Бурдяк.

Недавние меры по дополнительной поддержке безработных — трехкратное увеличение минимального пособия по безработице с 1 мая по 1 августа для всех граждан, состоящих на учёте (до 4 500 рублей), право на пособие в размере МРОТ (12 130 рублей) для индивидуальных предпринимателей, признанных безработными после 1 марта, выплаты по 3 000 рублей для детей безработных — выглядят, на первый взгляд, широким социальным жестом государства. Однако в рамках сложившихся бюрократических практик это скорее может привести к новым барьерам для получения гражданами бюджетных средств, которых, как известно, вечно не хватает. Специалисты ИНСАП, в частности, отмечают, что доступность доплат за детей остается низкой — их получают лишь около 15% зарегистрированных безработных с детьми в опросной выборке. «Таким образом, пособие по безработице показывает свою слабую эффективность как средство материальной поддержки для потерявших работу в результате распространения коронавируса», — делают вывод эксперты.

Примечательно, что даже государственные органы дают разные оценки масштабов безработицы, отмечает глава Русско-азиатского союза промышленников и предпринимателей (РАСПП) Виталий Манкевич. Например, по мнению Счетной палаты, ожидается увеличение безработицы до 7−8% вместо нынешних 5,8% (в апреле глава этого ведомства Алексей Кудрин говорил о прогнозах увеличения количества безработных с 2,5 млн до 8 млн человек), а ЦБ, наоборот, прогнозирует увеличение занятости во втором квартале и снижение уровня безработных.

«Если говорить о количестве безработных, которые реально были зарегистрированы, то цифры выглядят довольно правдоподобно с учетом того, что государству важно показать, какая сумма тратится на пособия для незанятого населения. Тем не менее статистика не в полной мере отражает реальное положение вещей, так как не может учитывать тех, кто был отправлен в отпуск за свой счет. Следует учесть и тот факт, что перед голосованием за поправки в конституции государство не может негативно характеризовать как статистику, так и меры поддержки, поэтому, вероятно, спустя два-три месяца после голосования, когда уже сложно будет скрывать рост безработицы и подтасовывать цифры, статистика будет отображать реальное положение, а основной политической технологией станет раздача обещаний исправить ситуацию», — считает Виталий Манкевич.

Ряд решений для обострившихся проблем рынка труда содержался в правительственном проекте выхода из кризиса, в частности было предложено разрешить переводить сотрудников (в том числе госслужащих) на удаленную работу, ввести минимальную часовую ставку, которая даст работодателям возможность нанимать сотрудников ненадолго и на неполный рабочий день, а также срочные трудовые договора продолжительностью до года, которые можно продлевать. По сути, речь идет о превращении в некие устойчивые институты тех практик, которые уже и так давно сложились в сфере самозанятости, где трудовые отношения гораздо более гибкие, чем в условиях «классического труда» с фиксированным рабочим днем, окладом и т. д. Теперь же они могут зафиксировать новые реалии, складывающиеся в сфере «традиционного» труда — неслучайно сейчас опять активно обсуждается переход к четырехдневной рабочей неделе: в изменившемся контексте эта идея, о которой год назад абстрактно рассуждал тогдашний премьер-министр Дмитрий Медведев, легко может быть наполнена конкретикой.

Четырехдневная рабочая неделя может стать одной из антикризисных мер, потому что сокращение рабочих часов приведет к снижению уровня зарплат и, соответственно, снизит затраты работодателей на фонд оплаты труда (ФОТ), отмечает Павел Сигал, первый вице-президент ассоциации малого и среднего бизнеса «ОПОРА России». Именно по этой причине, по его словам, раньше инициативы о введении четырехдневной рабочей недели не находили поддержки у населения и предпринимателей. Сейчас же такая мера, по мнению чиновников, соответствует уровню спроса: меньше рабочих часов — меньше продукции — предприятие не работает на склад, а реализует столько товаров, сколько требуется. Хотя при этом ни у кого нет сомнений, что снизятся и зарплаты.

«Крупнейшие предприятия страны уже вынужденно переходят на четырёхдневную рабочую неделю, в их числе — „Группа ГАЗ“, КАМАЗ и другие. На ГАЗе сокращение рабочих часов прошло со снижением уровня зарплат. С другой стороны, сокращение рабочего времени со снижением зарплат — это альтернатива массовым увольнениям сотрудников. Нет сомнений, что человек, поставленный перед выбором „или четырехдневка и меньше денег, или увольнение“ выберет сокращенную рабочую неделю. Здесь через баланс экономической целесообразности и безработицы вопрос решается довольно просто. Вообще, на фоне глобального кризиса и перспектив роста безработицы в самых развитых странах мера по сокращению рабочего времени и уровня зарплат напрашивается. Чтобы не допустить взрывного роста числа безработных и социальной напряженности, правительства разных стран будут идти на эту меру. Россия не станет исключением, причем сокращенная рабочая неделя уже вводится в добывающих и обрабатывающих отраслях, где расчет зарплат строго завязан на количество часов и выработку», — говорит Павел Сигал.

Алексей Матюхов, управляющий партнер компании BMS Group, добавляет, что введение почасовой оплаты позитивно скажется на статистике рынка труда: в результате получится нужное число занятых в стране, хотя по факту особо работать они не будут и при этом смогут получать символическую зарплату в несколько сотен рублей за два-три рабочих часа в неделю. Зато предприниматели действительно смогут таким образом сохранять незадействованный в работе штат сотрудников, а затем за них получать компенсацию в размере МРОТ. Также это позитивно скажется на рейтинге, если компания вдруг решит запросить помощь государства или подаваться на грант, так как реальную зарплату она не платила, но смогла не увольнять сотрудников. В то же время, считает эксперт, введение минимального размера почасовой оплаты труда окажет только частичный положительный эффект для рынка труда, равно как и другие заявленные меры, в том числе финансовая помощь безработным. По мнению Алексея Матюхова, главное, на чем сейчас стоит сосредоточиться властям, — это стимулирование экономической активности для создания новых рабочих мест и поддержка компаний из наиболее пострадавших от пандемии отраслей для сохранения уже существующих рабочих мест.

Наконец, в современной России существуют долгосрочные структурно-демографические проблемы, которые препятствуют эффективным взаимовыгодным для всех сторон — работодателей, работников и государства — решениям. Россия, отмечает старший научный сотрудник Лаборатории экономической и социальной истории РАНХиГС Дмитрий Карасев, стремительно движется в направлении геронтократической экономики:

«Главная настоящая проблема российской экономики — это хиреющая и не воспроизводящаяся рабочая сила, а вовсе не внешние угрозы, которыми население запугивают по телевидению. Общество стареет, молодежи становится все меньше, дети превращаются в предмет роскоши, труд не воспроизводится. В сельской местности или провинциальных городах нет серьезных шансов повысить уровень жизни, и хотя там кое-где еще сохраняются остатки советского индустриализма, в целом это традиционное общество без особых вариантов жизненной биографии: родился — женился — работал — умер. Но черпать все новую молодежь из деревень уже невозможно — на смену ей приходят мигранты, а еще оставшиеся на селе и в небольших городах молодые люди вынуждены переселяться в мегаполисы. Их гонит туда миф об образе жизни процветающего среднего класса, который возник в США во время послевоенного экономического чуда, вызванного инвестициями государства, но после экономического кризиса 1970-х годов его численность неуклонно сокращается. На перепроизведенные ценой переработок товары, от которых ломятся полки супермаркетов и торговых центров, этих храмов потребления, все равно ни у кого в массе не хватает денег, а урбанизация становится средством интенсификации труда».

В условиях современных мегаполисов, отмечает Карасев, производительность поднимают тремя способами: искоренением организации труда (профсоюзы возможны только «желтые», то есть полностью подконтрольные администрациям и владельцам предприятий), низкой зарплатой и огромной армией резервного и при этом высококвалифицированного труда, сконцентрированной в городах.

«Издержки и риски воспроизводства труда перекладываются на людей, а корпорации получают сверхприбыль — они, а не люди становятся новыми гражданами государства, — констатирует эксперт. — Мало того, что риски перераспределяются в направлении граждан, их также вынуждают к недопотреблению и накоплению — цены на недвижимость при низких доходах населения приводят к тому, что на ипотеку уходит 60−70 процентов доходов многих домохозяйств. Через ипотеку и потребительские кредиты банки изымают накопления населения и инвестируют их в государственные или корпоративные инновационные проекты: в конечном итоге инвестором в чудо-наноинновации становятся люди, которые опосредованно вкладывают в них свой труд, свое время жизни, свои накопления, сделанные ценой недопотребления».

Очевидно, что возможность получить официальный статус безработного в рамках такой структуры экономики оказывается не более чем некой социальной привилегией, доступной очень немногим. До недавних пор эта ситуация не слишком беспокоила государство, поскольку рынок теневой занятости функционировал по-своему эффективно, поглощая ресурсы «резервной армии труда». Однако теперь, когда эта армия становится слишком уж многочисленной, а возможности неформальных заработков стремительно сокращаются, разрыв между официальной статистикой и реалиями уже крайне сложно не замечать, делая вид, что безработица остается под контролем.