Пять лет санкций не привели к полноценному импортозамещению — эксперт

Состоявшееся пять лет назад введение Россией продовольственных санкций в отношении ряда западных стран сегодня воспринимается без прежних больших ожиданий. Отечественные АПК и пищепром действительно получили серьезный первоначальный импульс для наращивания доли внутреннего рынка, но их планы по расширению производства быстро столкнулись со слабым внутренним спросом в условиях падения доходов. В ряде сегментов продовольственного рынка российская продукция действительно смогла получить серьезное превосходство над импортом, но производители сейчас далеки от эйфории — количество банкротств в отрасли постоянно растет. Падение доходов населения пока не компенсируется экспортными возможностями, что лишь обостряет внутреннюю конкуренцию, которая усугубляется ростом издержек производства и, как следствие, повышением цен на конечную продукцию. Далеки от решения и задачи технологического перевооружения отечественного АПК.

Однако, считает эксперт аграрной отрасли, управляющий партнер консалтинговой компании Agro and Food Communications Илья Березнюк, все это не дает оснований для постановки вопроса об отмене санкций: привыкнув жить в этом режиме, российский АПК и пищепром в случае снятия ограничений на импорт продуктов питания может столкнуться с еще более серьезными проблемами. Санкции, полагает эксперт, это всерьез и надолго, поэтому для отрасли еще более важно соблюдение предложенных государством пять лет назад новых правил игры.

— Какие надежды и расчеты аграриев на контрсанкции, на ваш взгляд, оправдались и не оправдались спустя пять лет?

— По себе могу сказать, что по прошествии пяти лет я немного изменил свое мнение относительно российских контрсанкций. Изначально это действительно был толчок для отрасли, поскольку государство прекрасно понимало, что и бизнесу, и населению нужно показывать результаты новой политики на международной арене. Помимо прочего, это было и хорошей иллюстрацией того, как экономика страны может «слезть с нефтегазовой иглы».

В результате активная поддержка российского АПК и фактические результаты этого процесса были важным индикатором и с точки зрения PR для населения, и с точки зрения реального роста отрасли и ее вклада в экономическое развитие страны. Было выдано много новых кредитов, обеспечена всевозможная господдержка АПК и пищепрома, стартовали инвестпроекты — вплоть до самых экзотических сегментов импортозамещения, наподобие выращивания грибов. Сделано было действительно немало. Достаточно сказать, что по прошествии первой пятилетки ответных санкций количество отечественных продуктов на полках выросло не менее чем на 20%, и на сегодняшний день 80% всех пищевых товаров в ритейле — это товары отечественного производства.

Тем не менее результатом санкционной эйфории стал и назревающий «пузырь». Недостаточно просто нарастить производство внутри страны — главное, чтобы это было экономически целесообразно, причем в долгосрочной перспективе, на горизонте десяти лет, что соответствует срокам, на которые брались кредиты. Но в ситуации, когда реальные доходы населения резко упали, а экспорт некоторых важных направлений сельхозпродукции растет не столь высокими темпами, как того хотелось бы, многие проекты стали лопаться, а закредитованность агрохолдингов начала расти.

Однако есть и еще одна, более глубокая причина, почему политика импортозамещения в АПК по прошествии этих пяти лет пока остается малоэффективной. Мы очень много лет не занимались основами агропрома — генетикой, генной инженерией. Хотя, по сути, именно это и есть основной щит продовольственной безопасности страны. Нарастить физические объемы производства — дело решаемое, но если вам недоступны достижения фундаментальной науки, то на условных сборочных цехах вы далеко не уедете.

По большому счету технологии — это главное оружие наших конкурентов. Например, если нам сейчас перекроют доступ к чистым линиям и прародителям в птицеводстве, то одна из наиболее динамично развивавшихся отраслей последних лет проживет в привычном режиме примерно полтора года. Да, у нас есть и собственные достижения в селекции отечественных гибридов, но они покроют не более 10−15% от всех нужд птицеводческих предприятий страны. То же самое может произойти и в других сегментах животноводства, в растениеводстве и аквакультуре. В результате базовые отрасли АПК в любом случае остаются зависимыми от импорта фундаментальных научных продуктов, и при самом негативном сценарии санкционных войн многое может рухнуть, как карточный домик.

Наконец, еще один важный фактор в санкционной политике — неизбежная зависимость отраслевых секторов от валютной составляющей и курсовой динамики и, как следствие, удорожание продуктов на внутреннем рынке. В условиях, когда реальные доходы населения падали последние четыре-пять лет, а ритейл фиксировал снижение покупательной способности, производители просто были вынуждены выкручиваться и максимально оптимизировать производственные процессы и операционные затраты, а это отражается и на качестве продукции.

— Вы имеете в виду прежде всего наболевшую тему импорта пальмового масла?

— Она действительно больше всего на слуху. Все негодуют: почему ввоз пальмового масла уже достиг миллиона тонн в год. Ответ прост: так дешевле. Не может хороший сыр, приготовленный из натурального молока, стоить 350−400 рублей за килограмм на полке магазина. На производство килограмма сыра приходится не менее 10 литров молока, а если учесть, что средняя цена на сырое молоко варьируется от 22 до 24 рублей за литр, только себестоимость данного процесса составит 240 рублей. Плюс еще куча производственных издержек, привязка к валюте по ряду компонентов, торговая наценка. Поэтому производители вынуждены идти на эти крайние меры, чтобы банальный сыр или «сырный продукт» не являлись едой исключительно для избранных.

— А насколько болезненными оказались санкции для европейского АПК? Удалось ли достичь заявленных целей — заставить европейских производителей испытать финансовые сложности из-за потери российского рынка?

— Многие производители действительно потеряли серьезные доходы, особенно те, кто был ориентирован исключительно на экспорт в Россию. Мы общались с представителями различных отраслей агробизнеса в Евросоюзе — они подтверждают: санкционный удар и его последствия стали действительно ощутимыми, особенно для малого и среднего бизнеса, фермеров. Но и это был временный негативный эффект для некоторых наиболее гибких участников санкционных войн. Скажем, Норвегия, ввозившая в Россию до введения санкций порядка 140 тысяч тонн только красной охлажденной рыбы и порядка 100 тысяч тонн сельди, сначала испытала большие проблемы, теряя порядка миллиарда долларов (785 млн евро) в год из-за запрета, но спустя три года, в 2017 году, впервые в своей истории заработала на экспорте рыбы рекордные 11 млрд евро (2,6 млн тонн различных морепродуктов) — без России. Просто нашлись другие рынки, которым норвежцы сначала предложили дисконт, а затем диверсифицировали экспортные товарные позиции и сами рынки сбыта — Африка, Китай, Япония, Прибалтика и т. д.

— Если рассматривать процесс импортозамещения в российском АПК и пищепроме ретроспективно, то сразу понятно, что стартовал он задолго до контрсанкций 2014 года (например, в производстве мяса). А есть ли сегменты, которые получили стимул именно благодаря этим контрсанкциям и до сих пор удерживают полученные преимущества?

— В целом внимание и поддержка государства к АПК заметно улучшились, и это важно. Многие сегменты получили больше стимула для развития и поддержки. Надо отметить, что за время продовольственного эмбарго импорт пищевых продуктов, напитков и табака сократился более чем на 38−40%. Сократился импорт продуктов животного происхождения более чем на 43%. Продукции растительного происхождения — на 9−10%. Самый очевидный пример — сыры: доля российских сыров сейчас достигает примерно 70% на полках магазинов, а до санкций она составляла 45−50%. Получше стала и ситуация в аквакультуре — скажем, с механизмами получения субсидий. Думаю, что первые субсидии в этой сфере, которые были получены в 2015 году, тоже были эффектом санкций. Но как я уже сказал, есть две стороны медали, и самое печальное здесь — это рост цен для конечного потребителя.

— Какие сегодня у представителей отрасли настроения в отношении санкционной политики?

— Думаю, что главное сегодняшнее требование отрасли — это понятные и прозрачные правила для ведения бизнеса в период продовольственного эмбарго, которые не будут меняться в зависимости от того, куда подул ветер. Свежий пример — доначисление НДС для импортеров кормовых добавок на 2,5 млрд рублей, которые ранее работали по льготной ставке в 10%. Такие ситуации вряд ли способствуют позитивному настрою бизнеса, и таких моментов, к сожалению немало.

— В какой степени идущая примерно с 2017 года волна банкротств предприятий АПК и пищепрома является результатом контрсанкций? Может ли в результате этих банкротств стартовать новый цикл роста отрасли, связанный с привлечением частных инвестиций, или же здесь, как и в других отраслях, неизбежно нарастание монополизации и огосударствления?

— Безусловно, контрсанкции имеют отношение к ухудшению экономических показателей некоторых предприятий, в особенности тех, кто был ориентирован, например, исключительно на импортное сырье. Но, я думаю, это далеко не первая причина ситуации с банкротствами, к которым привела совокупность факторов. К сожалению, практика показывает, что у нас в стране действовало очень много предприятий, которые не умеют эффективно работать «в рынке» при меняющихся экономических условиях и растущей внутренней конкуренции. Девальвация рубля, ужесточение кредитной политики банков и так далее — это важные мотивы. Но сотни банкротств происходят и по вине неэффективных управленцев. Поэтому винить в банкротствах только санкции — большая ошибка.

Что касается инвестиций, их действительно стало меньше. Многие рассчитывают на приход крупных китайских инвесторов, но они не спешат, поскольку их интересуют конкретные территории, прежде всего близкие к границе с КНР, а это не всегда устраивает нашу сторону. Если судить по объему слияний и поглощений (M&A), то в первом полугодии прошлого года, по данным информационного агентства AK&M, в сельском хозяйстве было заключено всего шесть таких сделок общей стоимостью $ 56,9 млн. Для сравнения, за аналогичный период 2017 года было завершено 23 сделок M&A более чем на $ 1,1 млрд. Тем не менее, если взглянуть на глобальные сделки последних двух лет, то их объем тоже сократился — в основном они связаны с приростом земельного банка, хотя в прошлом году было, например, и несколько больших сделок в птицеводческом и масложировом секторе. При этом очевидно, что более активно входить в АПК начинает государств, которое становится значимым игроком в отрасли. Последний по времени пример — история с покупкой ВТБ крупнейшего зернового трейдера «Мирогрупп ресурсы».

— Можно ли утверждать, что сегодня в российском АПК и пищепроме происходит полноценный «кризис плохих долгов»? Многие ли попавшие в такую ситуацию предприятия возможно перезапустить с помощью механизмов финансового оздоровления с сохранением активов?

— Долговая нагрузка в АПК ощутима, но пока еще не критична. В принципе, происходит естественный процесс формирования рынка: мелкие и неэффективные игроки банкротятся, крупные прирастают активами. Такое развитие событий было очевидно еще несколько лет назад. Если обратиться к официальной статистике, то по состоянию на конец июля 2018 года, по данным Банка России, объем выданных кредитов по ОКВЭД «Сельское хозяйство, охота и предоставление услуг в этих отраслях» составлял 554,2 млрд рублей — прирост на 11,9% в годовом выражении, а общая задолженность отрасли выросла на 8,3% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года и составляла приблизительно около 1,8 трлн рублей. Но вопрос финансового оздоровления достаточно сложен. На мой взгляд, пока экономическая ситуация не позволяет спасти всех производителей. Здесь работает принцип естественного экономического отбора.

— Какие механизмы стимулирования внутреннего спроса были бы уместны в условиях продолжающегося падения доходов населения? Насколько здравым выглядело предложение Минпромторга о введении продуктовых карточек для малоимущих? Почему оно так и не было реализовано?

— Реализация подобных проектов, которые уже давно запущены, например, в США, — это действительно разумная и правильная идея. Я знаю, что сейчас активно обсуждается и тема благотворительных инициатив по реализации продуктов с истекающим сроком годности в ритейле. Это также правильное и разумное направление, особенно учитывая, что, по оценке Счетной палаты, у нас почти 20 миллионов человек живут за чертой бедности. Но нужно понимать, что для реализации такого проекта, как продуктовые карточки, необходим бюджет в объеме расходов на программу продовольственного обеспечения малоимущих, а это от 150 до 300 миллиардов рублей. Этих денег сейчас попросту нет, и к единому решению о механизмах, где взять дополнительное финансирование не в ущерб уже реализуемым программам, так и не пришли. Остается надеяться, что со временем у нас все же будет реализовано нечто подобное.

— Реалистично ли сейчас выглядят заявленные в прошлом году планы по наращиванию сельскохозяйственного экспорта? Можно ли говорить о каких-то серьезных достижениях в этом направлении за тот период, когда экспорт начал явно обходить импортозамещение как приоритет государственной политики в АПК?

— Экспорт АПК необходимо развивать в любом случае, вне зависимости от того, есть санкции или нет. Другой вопрос, что в нынешней экономической модели рост экспорта стал идеей фикс. Намеченные $ 45 млрд экспортной выручки, которые наши аграрии, переработчики и рыболовы должны достичь к 2024 году, задача, конечно, амбициозная. Хотя еще совсем недавно многие не могли даже подумать, что экспорт российского АПК сможет обогнать в денежном выражении оборонку, и те $ 25 млрд, которые отрасль заработала на экспортных поставках в прошлом году, — это уже большой шаг. Безусловно, 80% нашего экспорта — это сырье, при этом у нас есть проблемы с наращиванием более маржинальной доли продукции глубокой переработки. Но, возможно, нам и не нужно изобретать велосипед и просто ориентироваться на мировую практику, где превалирующая доля экспорта — это именно сырьевые товарные позиции. Зерновые, масложировая продукция и рыбодобыча останутся тремя главными столпами аграрного экспорта. Что касается реальности достижения поставленной задачи, то здесь слишком много нюансов и десятки факторов: от внешнеполитических и внутриэкономических до погодных условий на территории страны. Но даже если нам не удастся при негативном сценарии достичь целевых показателей, то и выполнить задачу эту хотя бы на 70−80% уже будет очень хорошим результатом.

— Продуктивно ли сейчас дальнейшее сохранение режима контрсанкций с учетом существенно изменившихся в сравнении с 2014 годом условий?

— На самом деле у нас сейчас нет другого выхода. Продовольственные санкции — это, скорее всего, надолго, и с этим фактом необходимо смириться. Начиная с 7 августа 2014 года российский рынок АПК, пусть иногда и болезненно, но сумел перестроиться, получив в том числе и солидную государственную поддержку. Если резко отменить санкции, то огромное количество российских производителей попросту обанкротится, не выдержав конкуренции с более дешевыми продовольственными товарами, которые вновь наводнят наш рынок. Возможны какие-то послабления для отдельных стран, которые также пойдут нам навстречу, некоторые товары могут быть выведены из-под запрета. Но глобально нам необходимо развиваться в той модели, которая уже существует последние пять лет.