Гуманитарная сторона отношений с Турцией пока явно недооценена — эксперт

Перекрестный Год культуры и туризма в Турции и России, торжественное открытие которого состоится 8 апреля в Большом театре в присутствии президентов двух стран, должен стать поводом для внимания к тем аспектам российско-турецких отношений, которые часто уходят на второй план под влиянием событий в политике и экономике. Между тем, объем накопленных горизонтальных связей между Россией и Турцией в таких, говоря в целом, гуманитарных сферах, как туризм, бизнес, образование, религия, культура, семейные отношения, миграция, уже достаточно велик. Но в значительной степени этим связям присуща асимметрия — чаще всего в пользу Турции, а степень их изученности остается явно недостаточной. Основой для полноценного гуманитарного диалога, который позволит преодолеть взаимные многочисленные стереотипы, должна стать регулярная дискуссия между учеными и экспертами, считает востоковед директор Центра междисциплинарных гуманитарных исследований Южного федерального университета кандидат исторических наук Вероника Цибенко.

Риски «общих ценностей»

— Насколько содержательна, на ваш взгляд, заявленная программа перекрестного Года культуры и туризма России и Турции? За счет чего это событие может стать более результативным, чем другие многочисленные «тематические года»?

— Столь масштабное для российско-турецких отношений событие состоится впервые. Но что оно даст в плане развития диалога между Россией и Турцией в гуманитарной сфере, говорить пока преждевременно. Успешность любой такой программы зависит в конечном итоге от конкретных людей, которые будут в ней участвовать, и от общей концепции, определяющей цели и задачи. Сегодня очень распространено представление, что российско-турецкие отношения необходимо выстраивать на основе неких общих ценностей.

По моему мнению, попытка сделать общие ценности фундаментом взаимодействия между нашими странами — очень рискованная затея. Если мы будем рассчитывать, что в принятии каких-то принципиальных решений другая сторона будет опираться на общие, а не свои собственные ценности и национальные интересы, то, скорее всего, допустим ошибку.

Поэтому принципиально важно хорошо осознавать собственные интересы и ясно представлять себе интересы Турции, объективно оценивать политическую и экономическую конъюнктуру. Тогда наше взаимодействие будет более эффективным, что сразу же отразится и на гуманитарной сфере. Можно вспомнить, насколько сложным был процесс диалога с Турцией по вопросу проведения российской военной операции в Сирии, когда очень болезненные для Турции вещи не воспринимались таковыми у нас, просто не было понимания этого, а следовательно, и диалог не был успешным.

— Представляется, что сейчас наша главная общая ценность с Турцией — дружба против Америки. Но это явно не ценность со знаком «плюс».

— Дружба против кого-то часто оказывается недолговечной. Ситуация в мире очень быстро меняется, а в такой стране, как Турция, может поменяться в одно мгновение. Поэтому, чтобы сделать взаимодействие более предсказуемым, надо очень хорошо знать своих друзей и партнеров. А с этим есть определенные сложности — как с российской, так и с турецкой стороны. История отношений России и Турции насчитывает не одно столетие, и за это время и у нас, и у них сформировалось много страхов, клише, стереотипов в отношении друг друга, которые мешают взаимопониманию. Процесс их преодоления сейчас находится только в самой начальной стадии.

— Может ли перекрестный Год культуры и туризма поспособствовать снижению значительной диспропорции в этих сферах в пользу Турции? Есть ли сегодня объективные предпосылки, допустим, для увеличения количества турецких туристов в России?

— Асимметрия действительно существует, но можем ли мы повлиять на ее причины? Многие российские туристы делают выбор в пользу Турции, что обусловлено объективным спросом на дешевые и качественные туристические услуги. Напротив, в Турции такого спроса на выездной туризм нет — прежде всего потому, что внутренние возможности страны очень велики, а если говорить именно о России, то поездка в нашу страну обойдется не так дешево. Конечно, определенный турпоток из Турции существует, и есть немало достопримечательностей, которые могли бы привлечь турецких гостей в Россию — например, места, связанные с историей тюрок, Османской империи. Многие такие маршруты уже разработаны, но не внедряются активно, поскольку нет массового спроса. Одним словом, в туризме нам преодолеть асимметрию явно не получится, и даже, наверное, не стоит задаваться такой целью.

О Крыме нужно говорить с турками гораздо больше

— Может ли «перекрестный год» привести к продвижению в решении такого вопроса, как признание Турцией присоединения Крыма к России? Возможно ли смягчение позиции Турции по Крыму хотя бы на уровне риторики?

— Это один из тех вопросов, по которому нам нужно иметь объективное представление.

Для турецкого общественного мнения и политического истеблишмента (где традиционно много крымских татар) Крым является органической частью общего культурно-исторического пространства — тюркского и османского. Это глубинное представление, которое не зависит от государственных границ.

В данном случае наше представление о Крыме как части российского культурного пространства входит в прямую конфронтацию с турецким, и это не вопрос сегодняшнего дня. Поэтому рассчитывать, что в обозримом будущем он будет разрешен в нашу пользу, нереалистично. Другое дело, что деполитизировать этот вопрос нужно — но это будет делаться явно в обмен на какие-то уступки с нашей стороны, и здесь результат во многом зависит от искусства наших дипломатов.

Следует отметить, что усилиями различных турецких фондов формируется представление о том, что, во-первых, Крым — это исключительно тюркская территория, а во-вторых, на протяжении многих лет там ведется агрессивная антитюркская политика. В этой сфере есть и наша недоработка — мы доносим недостаточно информации о происходящем в Крыму до турецкого общества.

— Каким образом нужно строить информационную политику на этом направлении?

— С турками следует говорить об истории Крыма, о том, кто там живет сейчас и что там происходит, как выстраивают между собой отношения разные этнические группы. Именно поэтому в рамках перекрестного года очень важным новшеством является заявленный обмен телевизионным контентом. Это, как мне представляется, прорывная идея, поскольку выставки и концерты, которые обычно происходят по случаю «тематических годов», не дают такой охват аудитории, как телевидение. Даже если, например, в Турции будут транслировать российские исторические сериалы, то измениться может очень многое, поскольку на бытовом уровне количество заблуждений относительно России в Турции огромно. Это, конечно, не стереотипы о медведе и балалайке, а, скорее, не имеющие никакого отношения к действительности представления о том, как живут в России разные этнические группы, в первую очередь тюркские.

Такого рода проблем достаточно много, и возникают они опять же потому, что мало обсуждаются. Неправильное представление друг о друге впоследствии транслируется и на политический уровень, приводит к политическим просчетам.

Главные инструменты долгосрочного снижения уровня конфликтности, на мой взгляд, находятся в распоряжении науки. Научная аргументация сильнее идеологической, поэтому так важны контакты ученых, экспертов, создание общей среды, в которой будут действовать общие принципы и вырабатываться общие подходы. Это может поменять наше взаимодействие в лучшую сторону и принести выгоды как для России, так и для Турции.

Языковой ключ к диалогу

— Насколько значимым фактором российско-турецких гуманитарных отношений являются события в сфере языковой политики? В частности, какое отражение в турецких СМИ получили нашумевшие поправки в закон «Об образовании», который наибольшее противодействие вызвал в Татарстане?

— Вопрос сохранения родного языка — один из самых приоритетных для политически активной и обладающей серьезным лоббистским ресурсом кавказской диаспоры в Турции. Но поскольку в турецком информационном пространстве не было никакой дискуссии по поводу внесения поправок в закон «Об образовании» — российская точка зрения попросту не была там представлена (если не считать выпуск генеральным консульством РФ в Стамбуле соответствующего информационного бюллетеня), в Турции сразу же возникло ощущение, что поправки означают запрет на изучение родных языков. И это был, пожалуй, уникальный случай за последние годы, когда на какое-то время произошла консолидация обычно разрозненной черкесской диаспоры в Турции. Враждующие друг с другом многочисленные черкесские (кавказские) организации сразу же забыли о своих разногласиях — более того, черкесская диаспора объединилась не только внутри себя (правые и левые, религиозные и атеисты), но и с живущими в Турции крымскими татарами, ногайцами, абхазами, осетинами.

Для понимания, почему «языковые поправки» вызвали такую реакцию в Турции, необходимо учитывать, что у многих там часто нет даже представления о государственном устройстве Российской Федерации. Россия в Турции нередко представляется как некая конфедерация, объединение самостоятельных республик, и любые федеральные законы воспринимаются как попытка превратить эту конфедерацию в унитарное государство, причем под лозунгами русского этнического национализма.

Отсюда и масса заблуждений. Очень многие в Турции были, например, уверены, что все образование в национальных республиках России раньше шло на родных языках, а теперь это запрещают и заставляют людей учиться на русском. Или же, наоборот, турецким гражданам сложно представить, что русские могли в обязательном порядке изучать языки других этнических групп (яркий пример — Татарстан и Башкирия, где принудительное обучение всех школьников национальным языкам было отменено только после вмешательства президента РФ — прим. EADaily ). Это можно понять: в Турции практически исключено, что турки будут учить язык какого-то другого народа, проживающего в стране, а до недавнего времени вообще отсутствовало преподавание в общеобразовательных школах родных языков, кроме турецкого. Такая возможность появилась относительно недавно, но для той же черкесской диаспоры изучение родного языка — это достаточно болезненная тема. Большая часть диаспоры уже фактически на черкесских языках не говорит, но насколько массовым является запрос на их изучение в Турции, судить сложно. Прежде всего потому, что нет ответа на вопрос, какова численность диаспоры: цифры называются от 200 тысяч до 12 миллионов человек. В сельских анклавах серьезных проблем с сохранением черкесского языка нет, а в больших городах языковая среда и потребность в его использовании пропадает. Поэтому черкесская молодежь в подавляющем большинстве по-черкесски уже не говорит.

— Какой резонанс в Турции получила недавняя провокационная история с установкой в Дагестане памятника солдатам Османской империи, участвовавшим в Гражданской войне в России? В какой мере этот памятник, на ваш взгляд, был личной инициативой кумыкского историка Камиля Алиева и его сторонников?

— Самое интересное в этом сюжете заключается в том, что памятник одновременно посвящен разным событиям, если учесть, что надписи на нем сделаны на трех языках — русском, турецком и кумыкском, причем содержание этих надписей совершенно различно. Самая нейтральная — на кумыкском: «На священных землях покоятся воины ислама, пожертвовавшие свои жизни ради свободы Дагестана в битвах за Анжи-калу». В русском варианте написано про солдат османской армии, о которых ничего не сказано на кумыкском, и про «оккупационные войска» генерала Бичерахова. А турецкий вариант — самый длинный, и у него есть автор, руководитель центра исследований имени Ататюрка, который напрямую привязан к Министерству по культуре и туризму Турции. В турецком тексте указаны конкретные сражения, конкретные командиры, а главное, подача материала: османские воины пришли на помощь кумыкским братьям и защищали их от армянских дашнаков и русских казаков. Сам же монумент, по турецкой версии, возведен «дагестанским народом» в благодарность за эту помощь.

Конечно же, появление памятника не было спонтанным. В 2015—2018 годах центр Ататюрка проводил три больших конференции, на которых и познакомились трое ученых — авторов памятника. То есть эти конференции сыграли роль некой экспертной инфраструктуры, благодаря которой появились подобные идеи. Один из авторов аварский историк Хаджи Мурат Доного активно участвовал и в мероприятиях в Турции, посвященных столетию образования Горской республики в 1918 году, утверждая, что Кавказ должен быть единым и неделимым, и эту идею нужно отстаивать по всему миру.

Кроме того, текст, который писался на турецком, также имеет под собой определенную идеологическую концепцию — не случайно же в нем упомянуты армянские дашнаки. Это, кстати, еще одна иллюстрация того, к каким последствиям может привести отсутствие академических рамок: попытка почтить историческую память может обернуться скандалом. При этом важно отметить, что под академической дискуссией я понимаю не «спор между академиками», а дискуссию в научном, экспертном сообществе с возможным привлечением широкой общественности, однако ведущуюся по понятным, выработанным в научной среде правилам.

Когда Камиль Алиев говорит, что опирается на исторический факт, то необходимо выяснить, является ли он, строго говоря, фактом — где он зафиксирован, чем подтвержден, какие существуют по его поводу точки зрения.

Такие вопросы могут прозвучать только в академической среде, и если бы они в ней прозвучали, то удалось бы избежать многих негативных последствий. В результате же мы получили три разные истории и один памятник, способный всех со всеми перессорить.

Новая среда для народной дипломатии

— За последние два-три десятилетия в Турцию перебрались десятки тысяч россиян. Уделяется ли в России должное внимание этому миграционному потоку и причинам его устойчивости (если, конечно, исключить такой его сегмент, как участие в исламистских группировках)? Достаточно ли изучен процесс эмиграции из России в Турцию?

— Насколько мне известно, никакой сводной статистики, дающей полную картину, нет, об этом потоке вообще мало что известно. В то же время есть информация по отдельным регионам. Например, по состоянию на 2017 год только в области Анталья насчитывалось порядка 150 тысяч русскоговорящих жителей, из которых 60 тысяч человек — это «русские жены». Хотя в действительности эмиграция в Турцию очень разнопланова: это целый социальный феномен, который не сводится только к матримониальным связям и, конечно, требует изучения. Очень значительную часть этого потока составляют студенты, особенно из регионов России с большой долей тюркоязычного населения. Еще одна важная составляющая — религиозная эмиграция, которую не следует ассоциировать исключительно с ИГ*: в Турцию активно уезжают и приверженцы различных религиозных групп, не замеченных в экстремистской деятельности. На этом потоке в Турции сформирован целый рынок — например, жилья, спроектированного по стандартам, которые соответствуют потребностям практикующих мусульман.

— Можно ли рассматривать эту группу новых эмигрантов как естественную среду для развития народной дипломатии между Россией и Турцией и того более качественного диалога, о котором вы говорили?

— Ответ на этот вопрос зависит от большого количества обстоятельств, но эти люди уже сейчас вносят существенный вклад в формирование более адекватного представления о России. Я сама сталкивалась с ситуациями, когда выходы из России развенчивали стереотипы в повседневном общении с турками. Конечно, это меняет отношение. Но есть и обратный процесс: наши бывшие соотечественники поддаются влиянию новой среды.

Сам фактор наличия этой группы, конечно, учитывать надо. Тут можно вспомнить высказывание нашего министра культуры Владимира Мединского: перекрестный Год культуры и туризма можно использовать, чтобы наладить горизонтальные связи. Можно рассматривать их и как некий низовой уровень народной дипломатии, но насколько он будет эффективен для выстраивания сотрудничества в гуманитарной сфере, пока судить сложно. Это взаимодействие на низовом уровне — например, русско-турецкие браки, другие виды эмиграции россиян в Турцию, деловые контакты — остается, как вы уже говорили, асимметричным. Мы прекрасно знаем, что россиянки выходят замуж за турок — но не наоборот. Деловые связи также асимметричны: производителями основных товаров, за исключением нефти, газа и зерна, в российско-турецкой торговле выступают турки, а мы эти товары покупаем. Но здесь не следует зацикливаться на некой абстрактной желаемой симметрии, нужно видеть и понимать специфику этих взаимодействий. С нашей стороны, конечно, гуманитарная составляющая отношений с Турцией пока явно недооценивается. И если мы не будем стремиться к формированию диалога на понятных и принимаемых обеими сторонами правилах, то наша дружба и партнерство с Турцией будут оставаться хрупкими.

Беседовал Николай Проценко

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ