Россия не станет ложиться костьми во имя интересов Ирана: Израиль в фокусе

Портал NEWSru.co.il опубликовал интервью, которое дал бывший министр просвещения и внутренних дел Израиля Гидеон Саар политическому обозревателю NEWSru.co.il Габи Вольфсону.

Господин Саар, перед самым уходом на каникулы Кнессет принял закон о национальном характере государства. Как вы относитесь к нему?

Это важнейший закон, имеющий стратегическое значение. Дело в том, что в нашей стране, не имеющей завершенной конституции, формирующей ее по частям, оговорены полномочия разных структур власти, оговорены права человека, но не оговорен характер государства, его ценности, его сущностные характеристики. И когда в судебных инстанциях происходили столкновения тех или иных ценностей в различных контекстах, еврейская составляющая не получала должного веса. Основной закон о национальном характере государства стал частью Конституции, которая формируется по кускам, и с моей точки зрения, это крайне важно.

Закон сам по себе приемлем для вас?

В целом, да. Конечно, можно делать замечания по тому или иному параграфу. Разумеется, законы — это всегда компромисс, это никогда не совершенство, но в целом закон вполне приемлем. Важно, что он принят, а тот или иной параграф можно исправить в дальнейшем. Необходимо помнить, что более двух десятков лет, целое поколение, минуло с тех пор, как был принят последний Основной закон такого масштаба. Да, по поводу него нет консенсуса, да, он принят небольшим большинством, я бы предпочел, чтобы большинство было убедительнее. Но он принят, и это важно.

Вы не согласны с утверждением, согласно которому этот закон дает БАГАЦу дополнительное поле для вмешательства в решения законодательной власти?

Нет. Тот, кто утверждает это, не понимает, что БАГАЦ и так пользуется правом трактовать законы. Вопрос состоит лишь в том, имеют национальные ценности юридическую защиту или нет. Сейчас никто не сможет проигнорировать тот факт, что эти ценности получили юридическую защиту, а значит будет гораздо сложнее нанести им ущерб. Нет абсолютного решения всех проблем. Но законодатель, как тот, кто формирует Конституцию, обязан предоставить средства, обеспечивающие баланс интересов. Нельзя игнорировать тот факт, что имеет место атака на национальную составляющую характера государства. Организации, подобные «Адалле», систематически действуют, стремясь превратить Израиль сначала в государство всех граждан, а затем в двунациональное государство.

Вам не мешает тот факт, что в законе не упомянуто слово «равенство», не упомянуты права меньшинств?

Я не считаю это проблемой. Равенство, как ценность, фигурирует в вердиктах Верховного суда, опирающихся на Основной закон о чести и свободе. Стремление затолкать слово «равенство» и в этот закон продиктовано лишь одним: стремлением «разбавить» национальные ценности. Равенство фигурирует в нашей юридической системе, не надо ничего изобретать. Так что в целом принят хороший закон. Это не означает, что тот или иной параграф я бы не сформулировал иначе, но это детали, и позднее все можно поправить.

Можете привести пример такого параграфа?

Мне трудно восстановить по памяти, но в целом, верные балансы сохранены. Иврит — официальный язык, арабский обладает особым статусом. Правильный баланс. Многим полюбилась система, при которой существуют два официальных языка. Почему? С какой стати? Почему должна существовать система, учрежденная 96 лет назад, в период британского мандата, когда евреи составляли 20% населения страны?

Сегодня арабы составляют 20% населения страны.

И что? Сионизм не прошел большой путь за это время? Мы ничего не добились? И самое парадоксальное, что борьбу с законом и с параграфом о языке возглавляют те, кто выступают за модель урегулирования, основанную на принципе двух государств для двух народов. Здесь будут два официальных языка, а там? Их права обеспечены, а мои? Так что еще раз говорю: принят в целом хороший закон.

Несколько недель назад вы сообщили, что открылась возможность начать удаление эритрейцев в Эритрею. Это была информация, которую вы получили по частным каналам, или официальные сведения?

Я стараюсь публиковать первым все, что касается проблемы нелегалов. Это касается дипломатических, юридических и внешнеполитических аспектов, в том числе изменений, которые происходят в отношениях между Эфиопией и Эритреей. Дело в том, что полемика в Израиле происходит в отрыве от реальности. Более полугода назад я опубликовал статью, в которой предлагал снять с эритрейских нелегалов то, что называется коллективной защитой. На протяжении десятилетий все международное сообщество относилось к Эритрее как к государству, куда не депортируют. Это было связано с правами человека там, с почти пожизненной военной службой, с войной, с рядом других причин. Израиль воспринял этот подход и наделил эритрейцев коллективной защитой от депортации. Но обстоятельства меняются, реальность меняется и отношение к вопросу в мире меняется. И только Израиль продолжает придерживаться старой концепции и воздерживается от депортации нелегалов в их страну. Ситуация дошла до абсурда, когда на улицах Тель-Авива проходили столкновения сторонников режима в Эритрее с противниками. Сторонникам режима там точно ничего не угрожает. Поэтому необходимо добиваться начала депортации эритрейцев к ним на родину. Это не означает, что если кто-то утверждает, что ему на родине грозит опасность, эти утверждения не надо проверять. Но речь идет о частных обращениях, не о коллективном иммунитете.

Каков процент эритрейцев от общего числа нелегалов в Израиле?

Две трети. Большинство суданцев покинули Израиль, большинство эритрейцев остались. Причем многие эритрейцы создали здесь семьи. Таких семей гораздо больше, чем семей, созданных суданцами.

Это браки между эритрейцами или между эритрейцами и израильтянами?

Как правило, внутри эритрейской общины. Это может быть брак с женщиной, приехавшей по туристической визе. И сегодня необходимо не искать третью страну, куда их можно удалять, а пользоваться изменениями, происходящими в Эритрее, для того, чтобы перейти к принудительной депортации.

До сих пор Верховный суд блокировал такую возможность.

То, что я предлагаю, еще никто не опробовал. Кое-что правительство пыталось делать, и суды блокировали. Кое-что правительство зачем-то делало, получив одобрение Верховного суда — например закрыло «Холот». Но есть ряд мер, которые до сих пор не были опробованы, так как раньше это было трудно делать. Сейчас ситуация меняется, и необходимо предпринимать шаги, которых раньше не предпринималиcь. Кстати, я думаю, что суд их не заблокирует.

Почему вы думаете, что суд их не заблокирует?

Потому что сегодня есть гораздо больше понимания тех изменений, которые происходят в Эритрее. Это отражается и в судебных вердиктах, которые выносятся судами западных государств. Есть гораздо больше понимания того, что нет объективных препятствий на пути возврата эритрейцев в их страну, подчеркиваю, на индивидуальной основе. Просьба тех, кто обращается за убежищем, должна быть рассмотрена, и очевидно, что не депортируют ни одного человека, подавшего просьбу об убежище до того, как просьба будет рассмотрена. Но я хорошо знаком с этим вопросом и с уверенностью могу утверждать, что основная масса — это гастарбайтеры-нелегалы. Были беженцы из Дарфура, получившие временный статус от министра Арье Дери. Но основная масса беженцами не являются.

Давайте поговорим о юге страны. Вы были членом военно-политического кабинета, в том числе во время операции «Облачный столп». Если бы вы сегодня были в кабинете, какой была бы ваша рекомендация? Конкретная.

Я не знаю, каков статус на тот момент, когда мы с вами беседуем.

Статус нестабильного прекращения огня, которое то и дело прерывается кратковременными эскалациями.

Отлично. Я уже говорил, что, если бы мы нашли какое-либо технологическое средство, позволяющее противостоять угрозе «огненных шаров» и всего остального, что приводит к пожарам на нашей территории — прекрасно. Но такого средства пока нет, а коль скоро его нет, мы не можем мириться с тем, что выгорают огромные площади на юге страны. С моей точки зрения, легитимно, морально и оправданно атаковать тех, кто пытается запускать «огненные шары», которые приводят к пожарам. У меня складывается впечатление, что мы начинаем двигаться в этом направлении. От подобных действий воздерживались все последние недели и даже уже месяцы. Но в последние дни было несколько случаев, когда атакам подвергались группы террористов, готовившие запуск «огненных шаров».

Процитирую слова министра обороны Либермана в интервью нашему сайту: «Террор все время принимает новые формы», — сказал он. Решим проблему «огненных шаров» — появится новое. Складывается впечатление, что нет решения одной проблемы, именуемой «сектор Газы».

Нет сегодня чего-то, что мы можем сделать, чтобы решить проблему Газы. Израиль постоянно изыскивает пути эффективного противодействия угрозам, исходящим оттуда. Сначала были ракеты, и эту проблему мы решили при помощи «Железного купола», потом сумели повысить эффективность противодействия угрозам туннелей. Армия проявила твердость при отражении попыток прорвать разделительный забор. Сейчас появились «огненные шары», и надо изыскать решение этой проблемы. Мы находимся в ситуации постоянного конфликта, и я не хочу внушать кому-либо иллюзии утверждением, согласно которому есть некое средство, использование которого приведет к тому, что Газа перестанет быть угрозой, а тамошние лидеры превратятся в борцов за мир. Были те, кто так думали. Как раз в эти дни исполняются 13 лет со дня размежевания. Я был против, будучи депутатом Кнессета голосовал против, и уже тогда говорил, что одностороннее отступление не решит проблемы ненависти арабов к нам, не решит проблемы террора, а только даст второй стороне ощущение того, что террор приносит плоды. Поэтому сегодня я не хочу выступать в качестве кого-то, кто предлагает чудодейственные лекарства. Надо бороться, но бороться жестко и агрессивно. Нельзя давать второй стороне ощущение того, что из-за нашего нежелания эскалации мы готовы мириться с формой террора, которая пока по счастью не привела к человеческим жертвам. Но это может измениться. Принципиально говоря, это террор и к нему надо относиться как к террору.

Иными словами, принципиально говоря, мы должны смириться с этой ситуацией на наших южных границах: Газа, ХАМАС в Газе, волны террора, исходящие оттуда, которым мы должны противостоять.

Мы живем в состоянии конфликта с арабами с момента зарождения сионизма. Террор и арабское сопротивление самому факту нашего присутствия здесь не прекращались ни на минуту с момента нашего возвращения в Эрец-Исраэль. И, к сожалению, в обозримом будущем не видны перспективы изменения этой ситуации. Я считаю, что мы должны изменить ряд наших базисных подходов, касающихся конфликта, но я не хочу никого обманывать, утверждая, что в моем распоряжении есть волшебная палочка, позволяющая завершить конфликт.

Каким образом изменение этих базисных подходов повлияет на ситуацию в сфере безопасности?

Дело в том, что арабы воевали, воюют и будут воевать до тех пор, пока они убеждены, что нас можно победить. Разными способами. Арафат в свое время сформировал теорию поэтапного уничтожения Израиля. Было в Израиле правительство, которое по своей глупости, привезло сюда эту компанию, которая была изгнана в Тунис во время Первой ливанской войны. Им дали территорию, дали власть. Обратите внимание, все арабские достижения — это результат наших действий, своими силами они не захватили ни метра. Но именно эти наши действия дают палестинцам возможность атаковать нас самыми разными средствами — бойкотом, дипломатическими средствами, террором. Израиль должен понять, что когда вторая сторона не заинтересована в достижении соглашения, нет оснований давать им дивиденды, которые позволят им продолжить конфликт в более выгодных условиях. Поэтому нет никакой причины дарить им независимое государство, так как оно и будет продолжением конфликта иными средствами. Я верю, что написанное Жаботинским почти сто лет назад актуально и сегодня. Способность второй стороны изменить свое мировоззрение зависит исключительно от нашей способности донести до них, что существование государства Израиль — это непоколебимый факт. Они пока не пришли к этому пониманию.

Если вернуться к происходящему в Газе, то насколько я понимаю, у вас нет претензий к тому, что делает правительство.

У меня были претензии к правительству, когда на протяжении недель оно воздерживалось от нанесения ударов по тем, кто запускает «огненные шары». Сейчас это меняется, я надеюсь, что изменится.

Иными словами, вы не согласны с начальником генштаба.

Если то, что публиковалось о высказываниях начальника генштаба на заседаниях кабинета правда, то я с ним категорически не согласен. Я очень уважаю Гади Айзенкота, мы знакомы много лет, еще с тех пор, когда я был секретарем правительства в 2001 году, а он тогда был военным атташе премьер-министра. Он очень серьезный, ответственный и профессиональный человек. Но если он действительно сказал, что аморально наносить удары по тем, кто запускает «огненные шары», то я с ним принципиально не согласен. Аморально не наносить удары по тем, кто практикует террор.

Кстати, о дискуссии с Гади Айзенкотом. В те дни, когда вы были членом военно-политического кабинета, происходили такие утечки?

К сожалению, речь не идет о новом явлении. Утечки с заседаний военно-политического кабинета были всегда. Утечки бывают разные, но все они по сути своей являются нарушением закона, так как единственный, кто имеет право публиковать что-то о заседаниях военно-политического кабинета — это секретарь правительства. Но явление это безусловно не новое.

Как вы относитесь к предложению отправлять министров на детектор лжи, чтобы предотвратить утечки?

Детектор лжи — это крайнее средство. Проверка депутатов и министров на детекторе лжи — это еще более крайнее средство. И надо помнить, что результаты такой проверки неприемлемы с юридической точки зрения.

Мы не говорим сейчас об уголовной ответственности, только об общественной.

Но если проверка на полиграфе неприемлема с судебной точки зрения из-за ее возможной недостоверности, то и общественные выводы, сделанные на основе ее результатов, мягко говоря, проблематичны. Я считаю, что использовать такое средство можно лишь в том случае, если премьер-министр убежден, что нанесен очевидный ущерб безопасности государства или работе кабинета.

Министр обороны Либерман предлагает раз в год отправлять всех членов военно-политического кабинета на такую проверку.

Я не верю в такой метод. Думаю, что министр обороны сказал это, точно зная, что реализовать подобную рекомендацию невозможно из-за возражения юридического советника правительства. Думаю, что использовать полиграф можно только в самых крайних случаях, и такой случай, такое использование станет предостережением для других. Я не думаю, что дискуссия между Беннетом и Айзенкотом — это такой крайний случай. Но если мы оперируем категориями «можно» и «нельзя», то разумеется, нельзя. Нельзя публиковать ничего, что касается заседаний военно-политического кабинета. Даже даты и времени созыва заседаний.

Но это публикуется хоть и неофициально.

Публикуется, и каждый раз меня возмущает.

Есть способ прекратить утечки или с этим надо жить «как со снегопадами зимой»?

Утечки приводят к тому, что кардинальные решение передаются форумам с ограниченным числом участников. Были уже «семерки», «тройки», «пары». При этом кабинет принимал важные стратегические решения, например, Нетанияху об атаке на иракский реактор. Правда некоторые утверждают, что и здесь не обошлось без утечек (смеется). Но давайте не будем рисовать картину более черную, чем она есть. Большинство из сказанного на кабинете не утекает в СМИ.

То, что не должно публиковаться не публикуется, хотите вы сказать.

Есть и в этом неприятные исключения.

И как с этим бороться, если вообще можно бороться?

Премьер-министры каждый раз находят новые средства. Я помню, как во время операции «Защитная стена» в 2002 году кабинет обсуждал предложение окружить и изолировать «Мукату», где находился Арафат. Один из министров вышел с заседания и вернувшись рассказал, что армия уже окружила «Мукату». И это было правдой. Шарон не был удивлен. Так что полиграф не единственный способ. Есть много методов проводить следствие в данном случае. Но это следствие, и как таковое оно может проводиться лишь в самых крайних случаях.

Была предпринята попытка провести закон, согласно которому премьер-министр и министр обороны смогут принимать решение о начале военных действий.

Я думаю, что такое решение должен принимать кабинет или правительство. Я бы не стал передавать такие решения более узкому форуму.

Кажется Рабин сказал в свое время, что заседания правительства — это закрытая пресс-конференция.

Можно задействовать определенный параграф в законе, который наложит на участников заседания правительства обязанность хранить молчание. И это неоднократно делалось. Лучше, конечно, чтобы такие решения принимало правительство. Какой смысл есть у возложения коллективной ответственности за решение начать войну, если министры не принимали участия в процессе принятия решения? Может быть и кабинет, но я бы не стал доверять решение вопросов, где речь идет о жизни и смерти людей, более узкому форуму, чем кабинет.

Давайте поговорим о происходящем на севере. Не так давно Нетанияху вновь посетил Москву, затем глава МИДа России Лавров был в Израиле. С вашей точки зрения, ситуация как-то стабилизируется?

С моей точки зрения — нет. Главная проблема Израиля — это углубление иранского присутствия в Сирии. И в этом отношении ситуация не меняется, и атаки, которые совершает время от времени Израиль, ничего не меняют. Иран почти не реагирует, но продолжает действовать. Когда я говорю про действия, то имею в виду два основных аспекта: производство ракет повышенной точности в Ливане и попытки производства ракет повышенной точности в Сирии, а также поставку современных систем вооружения в Сирию. Все это продолжается. Очень хорошо, что формируется договор о сохранении соглашения от 1974 года о размежевании сил. Хорошо, что Россия принимает в этом участие. Но это оставляет нам главную проблему — иранскую. И до сих пор ни Россия, ни Сирия не меняют существующие правила игры. Соотношение сил очень сложное. Я уже говорил, что, по моему мнению, если удары не изменят иранской тенденции, мы должны взвесить возможность атак на объекты режима Асада. Только реальная угроза его власти, может привести Асада вступить в конфронтацию с Ираном, а Россию поставить в положение конфликта интересов с Ираном. В настоящий момент, тот, кто принимает у себя дома Иран, не платит никакой цены за это. Россия тверда в оказании Асаду помощи, в обеспечении ему условий выживания, и он вне игры. И вопрос, который меня тревожит, состоит в том, можем ли мы добиться желательного для нас результата, оставляя Сирию вне игры.

И ответ?

Я сомневаюсь. И как бы ни была сложна ситуация, какими бы непростыми ни были соотношения сил, мы должны оценивать происходящее не по нашим тактическим шагам, а по их результатам. Кто является основной силой, формирующей ситуацию в Сирии? Если Иран, то для нас все очень плохо. Российское предложение о стокилометровой зоне, с моей точки зрения, совершенно неприемлемо. Если Иран продолжает создавать ракеты дальнего радиуса действия, то чем нам помогут сто километров? В итоге это второй фронт.

И вновь спрошу: если бы вы сегодня были членом военно-политического кабинета, какова была бы ваша рекомендация?

России надо очень твердо дать понять, что мы не намерены мириться с углублением иранского присутствия в Сирии. Нужно донести очень ясно и недвусмысленно, что если нынешняя форма противостояния иранскому присутствию в Сирии не возымеет успеха, то мы не остановимся перед ударами по объектам режима Асада.

Такая тактика может принести плоды? Повлиять на Россию?

Полагаю, что да. Все — вопрос баланса сил и давления. В конечном счете, Россия тоже не станет ложиться костьми во имя иранских интересов. Но мы все время должны помнить, что нельзя допустить ситуации, при которой Иран прочно базируется в Сирии. И я сомневаюсь, что те методы, которые мы практикуем сейчас, могут привести нас к тому результату, к которому мы стремимся. При этом надо понимать, что не каждый иранский боевик или военный объект — это стратегическая угроза. Я говорю о двух факторах, являющихся красной чертой: современные ракеты дальнего радиуса действия и поставки современного оружия. Это красная черта, и я поддержу любое действие правительства, направленное на нейтрализацию этих угроз.

Случайно или нет, но вы ни разу не упомянули США в уравнении сил.

Ничего не поделаешь. Ситуация объективно такова, что Сирия превратилась в сферу деятельности России и Ирана. Роль США в этой точке заметно меньше, чем в других.

Есть те, кто считают, что без активного участия США нам не решить проблему иранского присутствия в Сирии. Что нужно любыми силами вернуть США в эту точку региона. Такого мнения придерживается, например, депутат Кнессета Офер Шелах.

Мы не можем себе позволить такой подход. В том, что касается вопросов безопасности, мы можем полагаться только на самих себя. Мы можем получить очень многое от США — современное оружие, дипломатическую поддержку. Но если ситуация, сложившаяся в Сирии в последние годы что-то доказывает — это то, что мы можем полагаться только на самих себя. США могут возглавлять борьбу с перспективой обладания Ираном ядерным оружием. Президент Трамп высказывался по этому поводу, и это само по себе крайне важно.

В одной из наших прошлых бесед вы говорили о том, что вероятность эскалации на юге выше, но конфронтация на севере опаснее. Эта оценка остается в силе?

Угроза с севера и угроза с юга несопоставимы по своему масштабу. В распоряжении «Хезболлы» больше ракет, чем у всего NATO, за исключением США. Угроза с юга менее опасна в стратегическом плане. Она носит характер постоянно раздражающего фактора. Но север — это угроза совершенно иного порядка. Там конфликт гораздо опаснее, и он буде гораздо болезненнее, когда вспыхнет. Я надеюсь, и так это выглядит в настоящий момент, что это лето закончится без широкомасштабной конфронтации на севере или юге. На больший срок я бы не стал ничего прогнозировать.

Совсем недавно завершилась летняя сессия Кнессета. Она сопровождалась обсуждением ряда спорных законопроектов. Прежде всего, закон о призыве. Как вы относитесь к нему?

Я поддерживаю его. Закон сформирован оборонными структурами, и я не вижу причины возражать против него. Но в то же время хочу сказать, что не верю в изменения в вопросе призыва ультраортодоксов в ЦАХАЛ под влиянием того или иного закона, того или иного вердикта суда. Ультраортодоксальное общество переживает серьезные социальные процессы. Я не думаю, что вмешательство суда их катализирует. Надо искать более эффективные пути, надо открывать больше программ профессионального обучения для молодых людей, покидающих йешивы. Говорю вам из своего опыта министра просвещения — выпускники таких учебных заведений часто призываются в ЦАХАЛ. Государство может сделать очень много для того, чтобы сдвинуть процесс с мертвой точки. Не обязательно для этого трубить в трубы.

Немало говорилось о реформе судебной системы. Вы хорошо знакомы с этой темой. Почему ничего не удалось сделать?

Были две инициативы стратегического значения в этом вопросе. Одна реализована — принят Основной закон о национальном государстве.

Это имеет отношение к судебной системе?

Конечно, поскольку теперь этот закон стал частью свода законов, и, как я говорил, национальные ценности приобрели юридическую защиту. А вторая инициатива не реализована: не принят Основной закон о законодательстве.

В нашей политической системе есть шанс такой закон провести?

Да.

Нарисуйте мне схему этого процесса.

Прежде всего, я бы добивался утверждения принципа преодоления вето БАГАЦа в одном конкретном вопросе — вопросе нелегалов. Там Кахлон заявил, что согласен и готов поддержать.

Юридический советник не возражал против этого?

Нет. Он возражал против закона, предоставляющего Кнессету такое право вето, но в вопросе нелегалов он не возражал, и я бы прежде всего взял то, что можно. Это создало бы прецедент и дало бы больше средств в решении вопроса нелегалов.

Теперь об Основном законе о законодательстве. Есть простой способ добиться его утверждения: это должно быть записано в коалиционных соглашениях. Я четыре раза был в рабочей группе «Ликуда» на коалиционных переговорах, однажды в 2009 году возглавлял эту группу. Думаю, что кое-что понимаю в этом вопросе. На переговорах всегда есть вещи, которые ты хочешь получить, и есть вещи, которые ты решил, что обязан получить. Если это станет «обязан получить», то закон пройдет.

Иными словами, если бы параграф о принятии закона был бы включен в коалиционные соглашения, то Кахлон согласился бы?

Да. Разумеется, должна быть разумная договоренность. Айелет Шакед требовала, чтобы 61 депутат мог отменить постановление БАГАЦа.

Глава Верховного суда Эстер Хайют требовала, чтобы таким правом обладал кворум не менее, чем из 70 депутатов.

Вот и можно договориться о некоем особом большинстве, скажем в 65 депутатов. Кнессет оставляет за собой последнее слово, но чтобы произнести его, необходимо особое большинство. Я хорошо знаю Моше Кахлона. Если бы ему представили логичное соглашение и объяснили, что это критически важный вопрос, то он бы согласился. В нынешней каденции это не было записано в коалиционные соглашения и представлено, как некий партийный проект. Не уверен, что так можно проводить подобный закон. Но такой закон необходимо провести, это пойдет на пользу всем. Продолжение бесконечных споров между структурами власти — не о сути, а о полномочиях — вредит и законодательной, и судебной системам. Это опасно, и в конечном счете наносит ущерб доверию общества к обеим системам. Необходимо упорядочить систему отношений между властными структурами. Я гарантирую вам, что и после этого мы продолжим спорить о судебных вердиктах, но хотя бы не будем спорить о правилах игры.

Вы готовы к праймериз (в «Ликуде»)?

Да.

Когда они состоятся, по вашему мнению?

В ближайший год. Более точной оценки вам никто не даст. Не забывайте, что прошло почти четыре года с тех пор, как я покинул политическую систему. Месяцем больше, месяцем меньше — значения не имеет. Я работаю, встречаюсь с активистами, с обычными гражданами. Я готов к противостоянию. Это борьба, а не назначение, и естественно исхода борьбы никто не знает заранее. Но я готов. (9tv.co.il)

Менее суток осталось у Израиля, чтобы перевести Европейскому вещательному союзу 12 миллионов евро в качестве финансовой гарантии, если этого не произойдет, то «Евровидение» будет проходить в другой стране.

Глава совета корпорации «Кан» Гиль Омер обратился к главе правительства с просьбой разъяснить позицию государства относительно проведения песенного конкурса в Израиле. Он предупредил, что отказ правительства принять финансовое участие в организации конкурса приведет к тому, Израиль лишится права на его проведение.

По информации сайта «Мако», минфин дал понять руководству «Кан», что в случае, если Израиль потеряет право на проведение конкурса, то глава правительства Биньямин Нетанияху вновь будет добиваться закрытия новостной корпорации, и на этот раз министр финансов не будет ему в этом мешать.

Лидер парламентской оппозиции Ципи Ливни 13 августа обратилась с письмом к Нетанияху требуя изыскать средства для проведения «Евровидения» в Израиле: «Конкурс „Евровидение“ под угрозой срыва, и если это случится, то по Вашей прямой вине, господин премьер-министр. Из-за мелочной политической склоки и Вашего сведения счетов с Корпорацией общественного вещания, проведение престижного конкурса мирового уровня в Израиле может быть отменено», — написала она.

10-й канал передал, что мэр Тель-Авива Рон Хульдаи заявил, что муниципалитет готов присоединиться к усилиям по поиску средств для проведения конкурса и покрыть из своих средств расходы на аренду зала. (newsru.co.il)