Командир «Пятнашки»: Все верят, что мы победим

На прошлой неделе в Донецке почтили память командира интернациональной бригады «Пятнашка» Олега Мамиева (позывной «Мамай») — 25 июня исполнилось 40 дней со дня его гибели на передовых позициях батальона. Уже посмертно Мамаю было присвоено звание героя Донецкой Народной Республики. Смерть командира, конечно же, стала большой потерей для его бойцов. Однако подразделение как выполняло, так и продолжает выполнять возложенные на него задачи по обороне республики. О том, как живет «Пятнашка» после гибели Мамая, мы поговорили с нынешним и. о. комбата Андреем Кузиным (позывной «Сварог»).

Расскажите, что изменилось в жизни батальона после гибели Мамая? В ополчении, в отличие от регулярной армии, наверное, многое решает стиль и принципы руководства командира того или иного подразделения. Каким был этот стиль у «Мамая»?

Все также стоим на позициях, продолжаем укрепляться, следим за противником, безоговорочно выполняем приказы и поставленные главой республики задачи. Изменять ничего не хотим. Мы вместе с Мамаем развивали батальон, и перестраивать после его гибели ничего не собираемся.

А какие вы можете выделить основные неуставные в хорошем смысле этого слова принципы жизни «Пятнашки»?

Во-первых, это братство, не важно офицер ты, санитар, стрелок… Наш батальон — это наша семья. Это основной принцип, который работает еще с 2014 года. Но это не наша уникальная особенность. Это свойственно и другим подразделениям в ДНР. Олег всегда старался помогать личному составу. Не давал расслабляться, но при этом позволял немного отвлечься, находил к каждому свой подход. Он умел это делать. Понятно, что бойцы, постоянно находясь на позициях, устают психологически. Если человеку было необходимо побыть пару-тройку дней дома, взять отпуск, чтобы увидеться с семьей, Мамай никогда не отказывал. Не было формализма в духе того, что «ты пойдешь в отпуск по графику». Ведь потом человеку это могло бы уже и не понадобиться. В общем, он к каждому относился как к личности и был очень человечным.

В «Пятнашке», как однажды справедливо замечал Ахра Авидзба (позывной «Абхаз»), собрались люди разных политических идеологий, взглядов на жизнь, разных национальностей и разного возраста. Как сохраняется братство в такой разнородной среде?

Нужно всегда пытаться находить взаимопонимание. У меня никогда не было конфликтов с представителями других народов в нашем батальоне. К иностранным добровольцам мы относимся с большой теплотой. Мы местные ребята, нам некуда было деваться, а они приехали издалека ради того, чтобы помочь. Они рискуют здесь своим здоровьем, своей жизнью, и заслуживают большого уважения. А взаимное уважение — хорошая основа и для взаимопонимания.

Можно немного рассказать о занимаемых позициях и боевых задачах? Вы ведь относитесь к спецназу?

В районе авдеевской промзоны у нас две основные позиции, сейчас готовим третью. Чуть дальше еще две позиции, и позиция в районе Крутой Балки. Все они находятся на авдеевском направлении. Что касается спецназа, то когда был сформирован полк специального назначения, мы всем своим батальоном вошли в состав этого полка. Главная боевая задача у нас — стоять на занимаемых рубежах, через которые дальше противника пропускать никак нельзя.

Вы сейчас занимаете должность и. о комбата. Расскажите немного о себе, о своем боевом пути.

Мой боевой путь начался, как и у большинства дончан, в мае — июне 2014 года. Но и до этого, когда еще падал снежок, думали, собирались этакими революционными ячейками. Все мы тогда хотели жить мирно, но поведение неофашистов в Киеве, свергнувших власть, не оставило нам иного выбора. Еще в начале марта 2014 году (до этого я вообще мебель делал, у меня была своя небольшая фабрика) общались с товарищем, думали, что предпринимать дальше. Вначале думали, что в Киеве, как и раньше бывало, поскачут и угомонятся, не будут раскачивать ситуацию. Но со временем обстановка только ухудшалась. Решили — если зайдут за Днепр, на нашу сторону, тогда уже надо будет задумываться, что делать. Так и произошло. Одно, второе, третье… Потом начались захваты администраций. По сути, захвата никакого и не было, это только снаружи так все выглядело. На деле сопротивления ни милиция, ни от ОМОН не оказывали. Кому надо, те уехали сами. А потом уже, когда на Донбасс зашла украинская техника, вооружение, стало очевидно, что и нам нужно вооружаться.

До этого был боевой опыт какой-то?

Я был в армии, довелось служить в Национальной гвардии еще при Кучме, там у нас были боевые, еще советские офицеры. Очень хорошие.

Как Вы относились к присяге Украине, которую пришлось давать еще срочником?

Все понимают, что в армию забирают совсем юнцов. А до этого нами постоянно кто-то управляет — в детсадах воспитатели, в школах — учителя, в армии — командиры. Это еще тот возраст, когда психически человек не чувствует себя свободным и считает, что все за него должны решать другие. Присягу я давал в мирной стране, на верность народу, а не тем, кто сейчас у власти на Украине. Да и родился я в России, тогда еще в Советском Союзе.

Получается, что тогда, в 2014, вы с друзьями объединились, взяли в руки оружие и присоединились к формировавшемуся ополчению?

Еще до войны мы собирались со знакомыми, единомышленниками, ездили фотографировать, собирали данные о перемещениях украинской армии. Играли в партизан, серьезно не понимая, что здесь может начаться. Потом пытались добыть оружие, немного пострелять. Потом наша группа как-то плавно посыпалась, кто-то вернулся в мирную жизнь. У меня тоже был небольшой период спокойствия — неделя-полторы. Оставались заказы, которые нужно было выполнить. Потом встретил товарища. Они создали подразделение, придумали название для него. Он сам ко мне подошел, говорит: «У тебя же опыт есть, приходи к нам». Понял, что начинаю втягиваться. Отправил жену с детьми к матери в Россию. Потихоньку появилось оружие. Это были уже не те блокпосты, на которых мы дежурили с дубинками в начале весны.

Как появился позывной «Сварог»?

Изначально у меня было байкерское прозвище Сварожич. Но на войне не хотелось оставаться Сварожичем, и я выбрал короткий позывной Чур. Он тоже связан со славянской мифологией. Но все привыкли к Сварожичу, постепенно трансформировавшемуся в Сварога, потому что так удобнее произносить. Да и внешне я соответствовал — у меня раньше была борода и длинные волосы.

Вы говорили, что первое по-настоящему боевое крещения получили в районе аэропорта.

Да, я в тот день вообще в гражданке был, когда мне позвонил товарищ с вопросом- ты чего, мол, воевать собираешься? «А куда надо ехать?», — спрашиваю я. «Езжай в аэропорт», — отвечает. Это было как раз 26 мая. Бросил машину на ЖД и пошел пешком. У меня в тот день было всего два магазина патронов. Я решил почему-то, что из автомата смогу расстрелять боевой вертолет. Украинцев я тогда не видел даже, видел самолеты, вертолеты, а украинцев — нет. Там я пробыл недолго, в основном в аэропорту стоял батальон «Восток».

Затем в августе 2014 года находился в Еленовке. Долго не пришлось повоевать -получил ранение. А так самое интересное, как по мне, это не штурмы и котлы. Хоть все это и звучит красиво, в основном там работает артиллерия. Без нее сейчас ничего не решается. Мне же интереснее что-то делать «пешком», чего-то разрабатывать, придумывать. Такой опыт мы получили в Дебальцево. Нас, весь батальон, поставили на переднюю линию обороны, и основная масса ребят держала позиции. Мы же с одной группой выходили вперед — то здесь, то там что-то заминируем. Ни единого выстрела не сделали, но где-то наверное три, где-то четыре километра мы очистили от первоначально принятых позиций. Тогда можно было выдвигаться вперед и занимать новые позиции. Так что я люблю авантюры, интересные операции. В боях, как в Великую Отечественную, со штыками, с криками «Ура» я, конечно, участия не принимал. А так что-то потихоньку разрабатываем, головой думаем. У нас не так много БК, чтобы его лить рекой в ту сторону.

Можно рассказать о каких-то отдельных операциях?

Неплохие операции получались у нас на промзоне. Сидели, смотрели в интернете ролики украинских военных, сопоставляли с картинками с коптера. И начинали понимать, что и как выглядит. У нас есть вид сверху, и, благодаря их видео, еще изнутри. В том году в конце лета мы минут за 15 проанализировали информацию и за полчаса приняли решение нанести удар. Нанесли его в том направлении, где противник не ожидал. В результате они побросали все позиции. А работали мы буквально минут пять-семь, но за это время уничтожили много укрепительных сооружений. И уже после гибели Мамая наши ребята выбили противника — он метров на 200 ушел вглубь и больше уже так не укрепляется.

Изменилась ли украинская армия в сравнении с первыми месяцами войны? Натовские инструкторы им сильно помогли?

Изменилась. Они приобрели за это время хороший опыт, сейчас на нашем направлении, например, плотно работают снайперы. Опять же, мы воюем с целой страной и ее регулярной армией. У них каждый занимается своим делом. Снайпер -наблюдает и стреляет, стройбаты укрепляются. А нам приходится заниматься всем и сразу. У них, к тому же, есть спецоборудование. Это все же страна с другим бюджетом, нежели у нас, да и Европа им помогает.

Раньше волонтеры много помогали. Как сейчас с этим обстоят дела?

Теперь это сложно делать — все идет только через МЧС. Люди помогают понемногу — трубой разведчика, системой наблюдения. Могут штук пять- шесть раций привезти. Нам сильно помогла партия «Родина» и глава Южной Осетии Анатолий Бибилов. Подарили коптер и 20 радиостанций. Еще один коптер нам подарил Союз добровольцев Донбасса. Так что у нас есть теперь и своя беспилотная авиация. Но так как раньше, уже не помогают. У людей закончился ресурс терпения. Все надеялись, что мы начнем стремительно освобождать территорию Донбасса, но все заморозилось.

Добровольцы приходят сейчас новые?

Да, приходят, но не в таком объеме, как раньше. Некоторые говорят, что давно хотели, но семейное положение не позволяло. Их можно понять.

Чем ополчение лучше регулярной армии?

Ополчение не лучше регулярной армии. Просто регулярная армия у нас состоит из ополчения. Если брать армию в целом, то она в любом случае лучше — это строгое подчинение, это четкость выполнения приказов, понимание поставленных задач. Но чем хорошо ополчение? Оно может действовать неожиданно. Против нас стоит регулярная армия, которая воюет по книжкам, напечатанным еще в СССР. Европейцы им, конечно, тоже что-то подсказывают, но я не думаю, что европейские инструкторы превосходят советский спецназ или десантные войска. Ополчение непредсказуемо — никто не знает, где эти партизаны выскочат и зачем.

Чемпионат мира по футболу в России привел к обострению на фронте?

Я бы не сказал, что есть какое-то особое обострение именно из-за чемпионата. Противник как стрелял, так и стреляет — в основном во второй половине дня. Единственное — чувствуется напряжение. И они не знают, чего ожидать от нас, и мы не знаем, чего ожидать от них. В мирное время в праздничные дни в полиции всегда бывает усиление. У нас то же самое — как праздники, так ожидание боевой готовности. Вот в День России, например, они (ВСУ — EADaily) часа на полтора «дискотеку» устроили.

Сохраняется ли вера в победу у условиях, когда война стала позиционной, приобрела затяжной характер?

А тут и вариантов нет. Если не думать о победе, то остается только сбежать и спрятаться. Конечно, есть вера. К нам в батальон иногда приходят и говорят — «можно к вам на работу устроиться»? Я отвечаю — на работу устраиваются на заводе, а здесь нужно служить. В основном все верят, что мы победим. К нам приходят не за зарплатой, а ради победы.

Расскажите немного о своей семье. Поддерживают ли близкие?

У меня трое сыновей. Среднего и младшего я забрал сюда, поближе к себе, потому что парням нужно мужское воспитание, мужской пример. Старший сын в 2016 году здесь провел все лето. Сейчас он учится, сдает экзамены. Забочусь, насколько могу, но столько уделять времени семье, сколько уделял до войны, уже не получается. Жена все видит, все понимает, живем мы сейчас в таком месте, что все, происходящее под Авдеевкой, хорошо слышно, а иногда и видно из дома.

Беседовала Кристина Мельникова