Максим Орешкин и социальный лифт: чего ждать поколению 30-летних?

Министр экономического развития РФ Максим Орешкин — один из самых молодых членов российского правительства — накануне отметился очередным ярким высказыванием, на сей раз по поводу кадровой политики в госструктурах и социальных перспектив для российской молодежи в целом.

«В министерстве в настоящее время бóльшая часть сотрудников имеет возраст до 35 лет. Уже сейчас в министерстве сформирован прочный костяк молодых лидеров. Де-факто наше министерство можно назвать министерством нового поколения», — сообщил Орешкин в ходе коллегии Минэкономразвития (цитата по порталу правительства РФ).

Более того, из выступления министра следовало, что возглавляемое им ведомство является наглядным опровержением известного мнения, что в российском обществе отсутствуют социальные лифты. «Именно работа в нашем министерстве как раз является одним из таких лифтов, причём очень эффективным, — заявил Орешкин. — Комплексность стоящих перед министерством задач и наличие опытных наставников в коллективе позволяют максимально реализовывать себя молодым сотрудникам. История это подтверждает: когда министерство брало на себя роль лидера изменений в нашем обществе, такой социальный лифт начинал работать максимально быстро».

На первый взгляд, в этом откровении министра нет ничего удивительного: Максим Орешкин просто открытым текстом признал давно известный факт, что госслужба в России является привилегированной сферой. В данном случае — привилегированной с точки зрения вертикальной мобильности, как сказали бы социологи. В российском обществе, в целом, социальные лифты, скорее всего, действительно не работают, но есть и явные исключения, одно из которых, кстати, демонстрирует сам Максим Орешкин. Не так давно он был заместителем министра финансов, а теперь уже министр, в возрасте 34 лет. Чем не образец социального лифта, едущего вверх?

Однако приведенное высказывание Орешкина следует рассматривать в контексте его предшествующих слов на коллегии Минэкономразвития: «Важный вопрос не только для министерства, но и для всей экономики России: кто будет реализовывать планируемые изменения? Здесь опять необходимо обратиться к демографической статистике. Самое большое поколение в нашей стране — это поколение 30-летних».

Безусловно, похвально, что глава Минэкономразвития уделяет такое большое внимание демографическому фактору, который очень многие серьезные исследователи ставят во главу угла социального изменения как такового. Другое дело, что далеко не каждый из поколения 30-летних сможет воспользоваться тем социальным лифтом, который уже вознес Максима Орешкина на высоту его нынешнего положения. Количество мест в этом лифте крайне ограничено — даже если мы спустимся на уровень рядовых чиновников госаппарата.

Опять же, все это было бы не настолько обращающим на себя внимание заявлением, если бы на том же заседании коллегии Минэкономразвития Максим Орешкин не сформулировал основное условие реализации той задачи, которую перед ним поставил президент — добиться в России уровня экономического роста выше среднемирового. Для этого, по мнению Орешкина, необходимо привлекать дополнительно еще 5 трлн рублей инвестиций в год (в 2015 году инвестиции в основной капитал в России составляли порядка 14,5 трлн рублей).

С точки зрения чистого разума, эта формулировка Орешкина выглядит безупречно: то, что без инвестиций не может быть никакого устойчивого экономического роста, относится к азам экономической теории. Но на практике этот процесс обеспечивают отнюдь не чиновники Минэкономразвития или иных ведомств, а представители реального сектора экономики, где пока никакого бурного роста инвестиций, за исключением отдельных сегментов, мы не наблюдаем. И дело тут даже не только в том, что из-за санкций многие отрасли российского бизнеса потеряли доступ к недорогим источникам финансирования, а в причинах более, так сказать, человеческого характера. Не работающие за пределами госуправления и госкомпаний социальные лифты — далеко не лучшая среда для развития пресловутого человеческого капитала, без которого немыслим любой более или менее современный бизнес.

Характерный пример из последнего времени — ситуация в банковской сфере, которая еще недавно считалась одной из самых престижных и высокооплачиваемых на отечественном рынке труда, из чего логичным образом следовала высокая конкуренция за места на профильных факультетах вузов. Но всего за два-три года привлекательность профессии банкира оказалась под большим вопросом после того, как ЦБ РФ под руководством Эльвиры Набиуллиной безжалостно лишил лицензии уже больше трех сотен коммерческих банков, а те, кто остался на рынке, отнюдь не намерены расширять свой штат — вспомним неоднократные заявления Германа Грефа о планах по радикальному сокращению персонала Сбербанка.

Спрашивается: в какой социальный лифт сегодня садиться большинству из тех завтрашних выпускников вузов, которые еще три-четыре года назад выбирали профессию финансиста? Между тем, вся эта история с банками, если опустить конъюнктурные моменты санкций и борьбы ЦБ с незаконными финансовыми схемами, лишь отражает основную тенденцию современного рынка труда — рост доли так называемого прекариата, или людей, которые не имеют постоянного места работы, а зачастую и постоянной профессии. Британский социолог Гай Стэндинг, который ввел сам термин «прекариат», не случайно называет его «новым опасным классом» (по аналогии с пролетариатом в восприятии буржуазии в эпоху классического капитализма) — опасность в данном случае заключается именно в том, что прекариат полностью исключен из традиционного механизма социальных лифтов. Наращивать инвестиции ради только создания новых, да еще и высокотехнологичных, рабочих мест — такой гуманизм бизнес себе явно позволить не может, а максимизировать прибыль (как это сейчас происходит в банковской сфере или ряде отраслей реального сектора) можно и при существующих правилах игры.

Тут можно вполне справедливо возразить, что задачей чиновников является не физический вклад в экономический рост, а создание условий для него, и действительно, в выступлении Максима Орешкина немалая часть была посвящена таким нематериальным вещам, как деловой климат, устойчивая среда для ведения бизнеса и т. д. Однако в данном случае стоит вспомнить, что разговоры об этом стали вестись еще в начале нынешнего десятилетия, когда Орешкин только начинал свой подъем на социальном лифте из того самого банковского сектора, который сейчас переживает далеко не лучшие времена в плане социальной мобильности.

И вот к каким результатам это привело. Многие, наверное, уже и не помнят, что в рамках «майских указов» Владимира Путина была поставлена задача к 2018 году повысить уровень России в рейтинге условий ведения бизнеса Doing Business по версии Всемирного банка с тогдашнего 120-го на 20-е место. Пять лет назад эта задача казалась чем-то из области запредельного, но, как ни странно, она почти выполнена: в последней версии Doing Business, которая была опубликована осенью прошлого года, мы оказались на 40-м месте. Однако едва ли те самые представители реального сектора, которые как раз и занимаются в ежедневном режиме процессом doing business, испытывают по этому поводу чувство глубокого удовлетворения. Ключевые проблемы бизнеса, по большому счету, за последние пять лет не слишком изменились, а то и усугубились — нехватка доступного финансирования, сжатие рынков сбыта, отсутствие качественных кадров, давление контролирующих органов и т. д.

Вывод из этого напрашивается один: похоже, распиаренный рейтинг Всемирного банка слабо коррелирует с реальными условиями ведения экономической деятельности в РФ — хотя с привычными для чиновников подходами к работе над формальными показателями он, надо думать, коррелирует в высокой степени. Так что даже если представить, что в бытность Максима Орешкина министром экономического развития РФ российской экономике удастся выполнить еще одну титаническую задачу — выйти на уровень роста хотя бы в 3% в год, то и здесь ее реальные субъекты, включая население, едва ли ощутят какой-то революционный эффект, а вот у чиновников найдется очередной повод для заявлений о том, как они научились «управлять будущим».

Николай Проценко, редактор отдела «Экономика» EADaily