Хроника российской экономики: Выход из рецессии без признаков роста

Новая серия заявлений финансовых властей и аналитиков о выходе российской экономики из рецессии вовсе не означает, что впереди нас ждет уверенный рост. Судя по прогнозам экспертов, опрошенных EADaily, никаких ощутимых для населения страны признаков подъема экономики не предвидится еще долго — как минимум, в следующем году экономический климат вряд ли будет сильно отличаться от текущего. А это значит, что основная масса населения страны вряд ли ощутит какие-либо изменения к лучшему, даже если органы статистики будут отчитываться об умеренном росте макрокономических показателей.

Не повод для всенародного оптимизма

«Индексная оценка российского ВВП говорит о том, что рецессия осталась позади, а впереди — медленный рост экономики», — говорится в опубликованном на днях июльском бюллетене Департамента исследований и прогнозирования ЦБ РФ. Позицию Центробанка тут же поддержали некоторые независимые западные аналитики. В частности, Европейский Центральный банк в своем последнем экономическом бюллетене сообщил, что в первом квартале 2016 года ВВП России вернулся к росту (плюс 0,3% к последнему кварталу 2015 года). Выход России из рецессии констатировало и агентство Bloomberg, отметив заметный рост спроса на электроэнергию в последние три месяца, увеличение объемов железнодорожных и контейнерных перевозок, а также минимальную за последние месяцы волатильность курса рубля.

Данные Росстата за первое полугодие, опубликованные 17 августа, свидетельствуют о том, что падение российского ВВП если не остановилось, то существенно замедлилось. По предварительной оценке, в январе-июне ВВП сократился всего на 0,9% к тому же периоду прошлого года, тогда как год назад аналогичный показатель составлял минус 3,7%. Индекс промышленного производства за отчетный период составил 100,3% (годом ранее — 97%), рост в сельхозпроизводстве значительно окреп (плюс 3,2% против 0,3% за первые шесть месяцев 2015 года), грузооборот транспорта вышел в плюс (101,3% к первому полугодию 2015 года, годом ранее было 98,4%).

Слабым звеном, свидетельствующим о неважном состоянии доходов россиян, по-прежнему остается розничная торговля — она продолжает пребывать в минусовой зоне, хотя динамика падения определенно замедлилась. В первом полугодии 2015 года розница потеряла 8,5%, а за тот же период текущего года — только 5,6%, при этом более чем в два раза снизился уровень инфляции на потребительском рынке (107,8% против 116%). Об определенном улучшении экономической конъюнктуры свидетельствует и статистика внешней торговли: ее объем продолжает падать, но меньшими темпами, чем год назад (77,4% против 67,1%).

Однако даже если признать, что последние данные статистики можно интерпретировать, как выход российской экономики из рецессии, это еще совершенно не повод для оптимизма.

Прежде всего, о завершении рецессии неоднократно говорилось и раньше — особенно преуспел в этом глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев. «По определению, рецессия — это когда два квартала подряд происходит снижение. В этом смысле рецессия уже кончилась, ее нет», — заявил он, к примеру, в феврале. А в мае он даже уточнил эту оценку задним числом, прокомментировав замедление темпов падения ВВП в первом квартале: по словам Улюкаева, динамика снижения ВВП оказалась «настолько близко к нулю, что я не меняю свою позицию, что начиная с третьего квартала прошлого года мы из рецессии вышли». Такой же точки зрения придерживались еще в ноябре прошлого года и аналитики агентства S&P, которые заявили о выходе российской экономики из рецессии, дав при этом прогноз по росту ВВП, укладывающийся в границы статпогрешности — 0,3% в 2016 году и 1,8% в 2017-м при сопоставимой цене на нефть.

Собственно, это и есть главный вопрос, проистекающий из предполагаемого выхода из рецессии: последует ли за этим более или менее уверенный рост, или же российская экономика будет долгое время «болтаться» в нулевой зоне? Прекращение спада фиксируется только экономистами — для того, чтобы выход из кризиса почувствовало население, экономика должна расти, как минимум, на 4% в год. И это при том, что сам факт выхода из рецессии признается далеко не всеми экспертами — например, в конце июня Центр развития ВШЭ в своем прогнозном анализе констатировал, что рецессия, напротив, углубляется, и по итогам года падение ВВП может составить 1,5%.

Ловушка четырехпроцентного «гетто»

Ведущие российские эксперты-экономисты, предоставившие EADaily эксклюзивные комментарии относительно перспектив выхода из кризиса, также разошлись в оценке текущей ситуации.

«Достоверно утверждать, что российская экономика вышла из рецессии, можно будет в том случае, когда мы увидим явный рост, завязанный на устойчивый спрос и на оживление в определенной группе отраслей. Пока же экономика колеблется около нуля. В мае-июне было ощущение поворота к лучшему, судя по динамике потребления и по косвенным данным (прямых просто нет) об инвестиционной активности, но в июле снова произошло ухудшение макроэкономических показателей», — констатирует руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрий Белоусов.

Председатель правления фонда «Центр стратегических разработок „Северо-Запад“» Владимир Княгинин, напротив, разделяет позицию ЦБ и Минэкономразвития. По его словам, недавнее заявление ЦБ о выходе российской экономики из рецессии соответствует результатам недавних опросов Института Гайдара, которые показывают, что бизнес уже адаптировался к новым экономическим реалиям и более или менее понимает, как на них реагировать, а граждане, судя по опросам ВШЭ, также приспособились к текущим условиям.

Поэтому основной вопрос, полагает Княгинин, сейчас заключается в том, адаптировалась ли к ним бюджетная система: «Этот вопрос был лейтмотивом последнего Санкт-Петербургского экономического форума, а начавшееся обсуждение бюджета 2017 года говорит о том, что это тоже будет новая реальность — многие сферы получат финансирование на уровне 2015 года». Тем не менее, по мнению Владимира Княгинина, выход экономики из рецессии дает определенные новые возможности финансово-экономических властей: появляется более стабильное основание для макроэкономического регулирования, можно больше заниматься проектно-ориентированными мерами.

С оценкой ЦБ текущей ситуации в экономике соглашается и профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев, уточняя, впрочем, что формулировка «выход из рецессии» является чисто технической: «Это означает, что статистические показатели находятся в плюсовой зоне — но только и всего. Само по себе для простого человека, не занимающегося инвестиционной активностью, выход из рецессии ничего не означает».

Несмотря на существенно разную позицию по вопросу о том, вышла ли российская экономика из рецессии и что это значит, все три эксперта сходятся во мнении, что перспективы перехода к быстрому росту уже в ближайшее время фактически отсутствуют. По словам Владимира Княгинина, сегодня почти все эксперты сходятся во мнении, что рост будет очень скромным, в рамках так называемого «четырехпроцентного гетто», которое не дает ощущение подъема на эмпирическом уровне. Говоря о перспективах ускорения экономики, Княгинин, по сути, воспроизводит хорошо знакомую позицию финансового-экономического блока правительства и ЦБ: «Для того, чтобы динамика роста была выше, требуется либо кардинальная смена ситуации на экспортных рынках, либо структурные реформы, которые дают эффект не сразу».

Прогноз руководителя направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрия Белоусова на 2017 год — боковой тренд с легким намеком на рост: «Инерция постепенно выведет нас в рост, — но он вряд ли будет превышать два процента в год, а это предполагает жесткий контроль над издержками, и населению в этой ситуации будет не слишком легко. Не приходится ожидать высоких темпов роста, пока мы не сможем создать основания для него в виде новых рынков и производств. „Низко висящие плоды“ в нашем случае — это возможности продвижения на рынки сельхозпродукции и „точечной“ экспансии ряда промышленных компаний при обязательном условии готовности крупного бизнеса к повышению своей эффективности. Стратегия — реализация Национальной технологической инициативы (НТИ) и участие в формировании ряда новых глобальных рынков, на которых у нас есть определенный потенциал. Но это явно не вопрос ближайшего года».

Аналогичное представление у стратегии перехода к росту и у Владимира Княгинина. По его словам, в момент выхода экономики из рецессии всегда открываются новые возможности для бизнеса, поэтому можно предположить, что через два-три года заметно усилятся позиции институтов развития в промышленности, таких как Фонд развития промышленности (Фонд Комиссарова) и Национальная технологическая инициатива с проектами, ориентированными на выход в принципиально новые для российской экономики сектора. При этом государство в лице Минпромторга, полагает Княгини, решает задачи не только прорыва в новый технологический уклад, но и поддержки условно традиционных отраслей — автопром, авиационная промышленность, легпром и т. д., которым на стадии выхода из рецессии требуется заняться оптимизацией уже имеющихся ресурсов.

Дмитрий Евстафьев усматривает перспективы роста российской экономики в со скрипом, но все же идущих в ней процессах импортозамещения: по его мнению, они в любом случае начнут давать результат к концу 2016 — началу 2017 года, даже несмотря на их рукотворный и управляемый характер. Однако у населения, опять же, едва ли появится в связи с этим много поводов для радости. «Для нас как страны самое важное — это рост базовых отраслей промышленности, но для рядового человека главным становится развитие потребительского рынка, в том числе стабилизация цен (что уже есть), а также рост зарплат, а этого пока ожидать не приходится, — поясняет Евстафьев. — Хотя оживление торговли неизбежно, если государство не сможет придумать, как перенаправить деньги населения на инвестиции».

Баллада о ЦБ

Еще один пункт существенных разногласий экспертов — роль Центробанка в процессе выхода экономики из рецессии и перехода к росту. Полярные точки зрения в данном случае представляют Дмитрий Белоусов и Владимир Княгинин. Последний полагает, что выход из рецессии едва ли станет сигналом для ЦБ о необходимости снижения ключевой ставки, и приводит ряд аргументов в пользу непреклонной позиции ведомства Эльвиры Набиуллиной: «Ставку нельзя снижать безнаказанно без одновременного снижения инфляции — в этом случае вы получите бегство от рубля. Идея снизить ставку и направить дешевые кредитные средства на кредитование инвестпроектов выглядит привлекательно, но, в отличие от многих других стран, мы не можем экспортировать свою инфляцию. Поэтому логика ЦБ заключается в том, что только после снижения инфляции до уровня 5% можно снижать ставку и переходить к кредитованию промышленного роста».

В целом Владимир Княгинин оценивает работу финансовых властей весьма высоко: по его словам, они считают, что в среднесрочной перспективе задачи понятны, если не произойдет каких-либо глобальных катаклизмов. Поэтому если бюджет успешно пройдет 2017 и 2018 годы, то уже в 2019 году экономика может выйти на существенный подъем — но при этом очень большое значение будет иметь стабильность банковской и финансовой систем, которые к моменту ускорения роста должны находиться в очень хорошем тонусе.

Дмитрий Белоусов, напротив, усматривает в несгибаемой политике ЦБ ряд факторов риска для роста экономики: «ЦБ не дал толчок для роста, оставив без изменений ключевую ставку, хотя сейчас достаточно небольшого положительного сигнала, чтобы экономика перешла к росту — это может быть и снижение ставки, и небольшое движение вверх цен на нефть, и любое внятное решение государства по снятию неопределенности, которая сильно давит на экономику. Но ЦБ занял достаточно жесткую позицию, которая скорее мешает развитию, чем способствует ему. Это втягивает нас в ситуацию, очень опасную для роста: бюджетная консолидация, ожидаемая в следующем году, в сочетании с жесткой денежной политикой. Эта ситуация редкая для мировой практики и нездоровая».

По мнению Белоусова, концентрация усилий ЦБ исключительно на доведении инфляции до уровня 4−5% может иметь массу негативных последствий, если это будет сделано ценой снижения инвестиций: на выходе можно получить выдавливание свободных средств на валютный рынок и — парадоксальным образом — инфляционные риски (тем более, что при этом из-за нехватки инвестиций в собственные производства начнет возвращаться импорт). «Какой смысл инвестировать в реальный сектор с доходностью 3−5%, когда можно играть на финансовом рынке с доходностью 10% и нести существенно меньшие риски? — воспроизводит Дмитрий Белоусов логику рассуждения потенциального инвестора. — ЦБ все эти аргументы, конечно, слышит, но не очень воспринимает».

Дмитрий Евстафьев не склонен предъявлять ЦБ традиционные обвинения в «зажиме» ликвидности — по его мнению, то, что денег в экономике стало больше, — факт, видный и без статистики, и определенные положительные результаты политика ЦБ имеет. Однако Евстафьев упрекает финансовые власти в том, что они не слишком жалуют кейнсианские механизмы стимулирования роста: «Промышленность сейчас восстанавливается, а персональное потребление — не очень. А замена личного потребления институциональным идет очень медленно, потому что это не вписывается господствующую либеральную картину. В ее рамках считается, что когда рост торговли (сбыта товаров) достигается за счет стимулирования личного потребления (сокращение налогов, кредит) — это нормально, а когда формируются программы, стимулирующие закупку промышленного оборудования, транспорта для организаций — это концептуально неправильно. Так что если бы не мост в Крым и не дороги вокруг Москвы и еще пара проектов, картина была бы совсем унылой».

Николай Проценко