Смена центральноазиатских элит: революций не будет?

Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, выступая на конференции, посвященной 20-летию Конституции страны, затронул вопрос государственного устройства своей страны. «Я знаю, что нас иногда упрекают в автократии. Как можно говорить об автократии, когда каждые 4−5 лет народ на всенародном голосовании избирает своего президента, избирает свой парламент на свободных альтернативных выборах?! Нам говорят, что надо быстрее двигаться по пути демократии, которым живут западные страны от США до Европы. Мы это все прекрасно понимаем. Демократия — это общий магистральный путь развития человечества, мы туда уйдем, но мы всегда учитываем, что мы азиатское общество, у нас есть отличающиеся традиции от Запада, у нас религиозные, культурные взгляды другие, поэтому нам надо двигаться осторожно», — сказал Назарбаев. По словам президента, в течение последних 300 лет «здесь не было в отличие от других стран никакой демократии, политической культуры, то есть, когда оценивают нашу жизнедеятельность, я бы посоветовал нашим друзьям поглубже вникать в систему, историю, культуру, традиции азиатского общества».

Умышленно или случайно казахстанский лидер дал ответ на вопрос о смене элит в центральноазиатских государствах. Все страны региона, за исключением Киргизии, роднит долговременность правления лидеров. В Казахстане, Узбекистане и Таджикистане в постсоветский период — один президент, соответственно: Нурсултан Назарбаев, Ислам Каримов, Эмомали Рахмон (ов). Туркмения видела двух правителей — внезапно скончавшегося Сапармурата Ниязова, обладавшего статусом «пожизненного президента Туркменистана», и занявшего вакантный пост путем непонятной до сих пор комбинации Гурбангулы Бердымухамедова. Киргизия, конечно, выделяется на фоне соседей тягой к переменам: почти 15-летнему правлению Аскара Акаева положила конец «революция тюльпанов», его сменщик Курманбек Бакиев проработал президентом лишь 5 лет, и из них часть времени с приставкой и.о., — его карьера, как известно, также не выдержала испытания революцией, одним из лидеров которой была будущий временный президент Роза Отунбаева, уступившая кресло победившему в выборах Алмазбеку Атамбаеву.

Что дальше? Этот вопрос задается не только в отношении Киргизии. С ней-то как раз попроще, чем с остальными центральноазиатскими государствами. Республика, кажется справилась с реальной угрозой охлократии, — вопреки прогнозам, Атамбаеву удалось стабилизировать внутреннюю ситуацию и сегодня явных предпосылок того, что он не доработает до 31 декабря 2017 года, т. е. до конституционного истечения президентских полномочий, нет. С другой стороны история научила воспринимать киргизское общество, как очень легкое на подъем, способное «вспыхнуть» по пустяку, и то, что не видно сейчас, вполне может возникнуть через день. Но если Атамбаеву удастся привести страну без кульбитов к указанной выше дате, то смена власти или ее пролонгация произойдет законно, через выборы. Это крайне необходимо Бишкеку, все последние годы так или иначе испытывавшему некий недостаток легитимности, — ввести исторический путь развития Киргизии в конституционное русло и обеспечить систематичность перехода власти. Против этого может сыграть плачевный социально-экономический уровень населения, обильно подпитывающий протестные настроения. Ситуация в Киргизии настолько тяжелая, что, по мнению некоторых экспертов, страну не спасет даже членство в Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС). При том, что сам союз, едва образовавшись, оказался в тяжелом положении из-за западных санкций, наложенных на Россию, удешевления нефти, девальвации российского рубля и казахстанского тенге.

Туркмения все еще остается наиболее закрытой страной постсоветского пространства. Правлению Гурбангулы Бердымухамедова, похоже, ничего не угрожает. Туркменская оппозиция выдавлена за рубеж. Другой ее части повезло меньше — репрессии, затеянные предшественником Бердымухамедова, так зачистили политическое поле страны, что о судьбе некоторых деятелей просто ничего не известно, а об их возвращении в политику или даже общественную жизнь предполагать, скорее всего, кощунственно. Бердымухамедов президентские выборы 2012 года выиграл с результатом под 95% голосов. Если ему удастся сохранить связи с окружением и властной элитой на нынешнем уровне, то вряд ли что-то помешает ему повторить этот показатель на выборах 2017 года. Собственно, в 2017 году они должны состояться по Конституции, но состоятся или Основной закон вдруг претерпит какие-то изменения — сказать трудно. Тем более, что в отличие от Сапармурата Ниязова, отношение Запада, соседних стран, основных игроков в регионе к Гурбангулы Бердымухамедову вполне лояльное. Возможно, в обмен на покладистость в энергетических вопросах, даже несмотря на то, что в этой области вокруг Туркменистана все-таки пока еще больше разговоров, чем реальных проектов. Особенно в западном направлении. Пусть при этом Foreign Policy и назвала его пятым из мировых диктаторов.

Еще недавно к Казахстану, Узбекистану и Таджикистану примеряли азербайджанский сценарий перехода власти: «от отца к сыну». С корректировкой на наследниц Назарабаева и Каримова. Однако экзамена они по разным и одновременно схожим причинам не выдержали. Сейчас сценарий «от отца к сыну» актуален только в отношении Душанбе. Актуален вдвойне, если взять во внимание мелькнувшие было комментарии и размышления экспертов о том, что Эмомали Рахмон готовит к президентству сына Рустама. Дыма без огня не бывает. Бывший футболист одной из местных команд получил вполне приличное образование, закончив играть, был назначен главой ведомства по борьбе с контрабандой и одновременно президентом федерации футбола Таджикистана.

По мнению эксперта по Центральной Азии и Среднему Востоку, доктора исторических наук Александра Князева, Душанбе входит в опасный период, который власти во многом устроили сами себе. Подобно большинству соседей, Рахмон немало постарался для зачистки оппозиционного поля. Противники в основном вынуждены были эмигрировать. Некоторые скончались в обстоятельствах, вызывающих вопросы. Остававшиеся дома противники режима попали под репрессии с обвинениями в преступлениях экономического характера. «Власти избрали путь избавления от оппозиции и при этом развернули атаку на Партию исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), которая все эти годы по сути играла роль громоотвода. В ней находили отдушину все недовольные, верующие, т. е. ПИВТ играл роль клапана, через который общество выпускало пар», — говорит Князев. Но власти опустили перед партией шлагбаум в парламент. Затеяли преследование ее лидера Мухиддина Кабири якобы за махинации с недвижимостью, и фактически наложили запрет на ее деятельность — прокуратура по итогам проверки объявила, что ПИВТ не может называться партией, а позднее был наложен арест на головной офис в Душанбе. Это приведет к тому, что ПИВТ радикализуется. Уйдет в подполье со всем своим электоратом. Добавим к разговорам о преследовании релизиозной партии соседство с неблагополучным Афганистаном и картина для властей Таджикистана получается далеко не самая идиллическая. По мнению таджикских экспертов, от серьезных волнений страну уберегало в сильной степени то, что народ еще не забыл ужасы гражданской войны 1990-х гг. и крайне не хочет нового противостояния. Но жесткое завинчивание гаек по всем направлениям, тяжелые социальные условия, перманентный энергокризис в осенне-зимний период, безработица, уменьшение поступлений от трудовых мигрантов ввиду ухудшения ситуации в странах, где они работают, все это делает ситуацию в Таджикистане непрогнозируемой и взрывоопасной.

Нурсултан Назарбаев и Ислам Каримов по праву считаются политическими долгожителями постсоветсткого пространства, возглавляя с 1990 года, соответственно, Казахстан и Узбекистан. Ревнивые конкуренты за лидерство в Центральной Азии, оба они в плане делегирования полномочий оказались в одинаковой ситуации, хотя ни один, ни другой ни намеком не давали понять, что собираются делать это. Но с другой стороны, признаки того, что и Назарбаев, и Каримов озабочены будущим своих стран наличествуют.

Президент Узбекистана, например, затеял конституционную реформу, подразумевающую смещение центра власти от президента к правительству и парламенту. Президент Казахстана заговорил о необходимости развития многопартийности. Явления и процессы, за которыми чрезвычайно интересно было бы наблюдать, сегодня заморожены — экономический кризис, политическая нестабильность в регионе — афганский фактор, поляризация мира отложили планы президентов на некоторое время. Как надолго — вопрос открытый. Внутренние угрозы стабильности Казахстана и Узбекистана носят довольно условный характер. Оба правителя достаточно давно избавились от политических противников. Силовые ведомства достаточно сильны для того, чтобы в корне пресекать некие проникновения исламистских группировок извне, о чем в прессе периодически появляются сводки.

По словам директора казахстанской Группы оценки рисков Досыма Сатпаева, Назарбаев, как дальнозоркий руководитель, несомненно задумывался над вопросом о преемнике, и не исключено, что наметил кандидатуру. Однако, ситуация в Казахстане такова, что назови он его имя, или дай понять, кто им может быть, то эту кандидатуру просто «сожрут» в подковерных интригах. «Поэтому, если что-то и задумано, то, кроме него самого, об этом никто не знает», — полагает Сатпаев. Задача сложна и тем, что преемник должен устроить все три жуза (приблизительно типа сословий, родов) Казахстана, при том, что в самих жузах и между ними периодически прорываются серьезные противоречия. Ошибка в решении такого вопроса, как преемник президента, может обернуться нестабильностью. Причем надолго.

У Каримова в общем-то схожие проблемы. Если преемник, то должен устроить ведущие кланы Узбекистана — самаркандский, ташкентский, наманганский, ферганский, хорезмский, бухарский, каракалпакский. Крайне важно, чтобы конкуренция между ними не несла угрозу узбекской государственности. «Позиция и поведение Каримова определяются не клановой принадлежностью, а тем, что он изначально стремился к роли национального лидера, сохраняя власть, которую он получил в советское время. И это ему удалось — его стали воспринимать как узбекского лидера, и клановый фактор для ведущих игроков региона — России, США, Китая, перестал играть серьезную роль», — считает эксперт московского Центра Карнеги, профессор Алексей Малашенко.

Однако то, что безразлично внешним силам, вряд ли оставит равнодушными внутренние силы, т. е. упоминавшиеся кланы. Поэтому в качестве перспективной замены Исламу Каримову называется немало фамилий — возможно еще и потому, что при отсутствии заметного фаворита, каждый из кланов при малейшем удобном случае начинает информационное лоббирование «своего ставленника». Не называя имен, отметим, что практически все они сегодня занимают видные посты в правительстве Узбекистана.

Анализируя ситуацию в Центральной Азии, вопрос транзита власти Financial Times пишет: «Президентов в Центральной Азии часто критикуют как авторитарных, коррумпированных и репрессивных. Тем не менее, перспектива их ухода приводит в ужас». Под ужасом подразумевается именно возможная нестабильность. И поэтому стоит полагать, что тот же Запад, охотно влезший корректировать и демократизировать Ирак и Ливию, Сирию и Афганистан, и не особенно преуспевший, в отношении государств Центральной Азии — наоборот, будет заинтересован в сохранении стабильности местных режимов. Особенно если по энергетическим вопросам с их руководителями поиск общего языка не будет отнимать много энергии и времени. Известный эксперт иp Германии Александр Рар, характеризуя ситуацию, заметил, что политические элиты региона большого восторга не вызывают, но нельзя не признать, что они держат свои страны в «состоянии порядка».

Ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН, доктор исторических наук Шохрат Кадыров обсуждение идеи смены элит в Центральной Азии расценивает как признание поражения в регионе демократии, и скептически относится к тому, что при новых элитах, кто бы в нее не входил из реальных потенциальных участников, в регионе стоит ожидать революционных перемен. «Раз нет демократии, нет модернизации, нет прогресса, то давайте поищем эти перемены хотя бы в смене элит. Это уже смахивает на марксизм, основатель которого писал, что история есть не что иное, как смена поколений. Вообще-то, так оно и есть, но чем меньше амплитуда между поколениями, тем меньше перемен, — сказал Кадыров. — Давайте посмотрим: за поколение может приниматься временной интервал минимум от 15 и максимум до 30 лет. А поскольку в ЦА диктаторы правят почти 30 лет, то и возрастной интервал при плавном переходе власти (а он, как правило, плавный, т.к. культурной почвы для демократии мало), то и интервал получается небольшой. Другими словами к власти приходит не молодежь, а люди достаточно зрелого возраста». В качестве примера, эксперт обратился к Туркмении, где первый президент правил более 20 лет (1985−2006), а возрастной интервал со вторым составляет 17 лет. Если Ниязов стал первым лицом в стане в возрасте 45 лет (1940−1985), то Бердымухамедов вступил в должность в возрасте 50 лет (1956−2006). «Таким образом, омоложения элит не происходит, а если и происходит, то не принципиальное, — считает Кадыров. — Другое дело социальное происхождение новой элиты. Среди них нет консерваторов-партноменклатурщиков. Однако, партноменклатура обладала большим политическим опытом и соответствующим образованием (Высшая партийная школа при ЦК КПСС или Академия общественных наук при ЦК КПСС). А сейчас той же Туркменией правит зубной врач. Что лучше — сказать трудно. Сказать, что коммунист-интернационалист Ниязов не превратился в националиста, мы тоже не можем. В том, что теперь к власти придут технари, а не болтуны-гуманитарии, тоже беспочвенно. Акаев — технарь, Ниязов — тоже, Назарбаев и Каримов — тоже технари. И переход от идеологии коммунизма к прагматизму тоже будет не нов, об этом заявлялось сразу после роспуска СССР».

Наконец, внешняя ориентация, говорит Кадыров. «Сказать, что старые руководители региона были пророссийскими, а новые будут западниками — совершенная неправда. Все национальные лидеры стремились получить как можно больше от Запада и отодвинуться от России, конечно, никогда не заявляя об этом открыто», — считает эксперт. Главное же, по его мнению, у новой элиты всегда и везде есть политическое алиби — не замешанность в старых грехах и не отягощенность старыми политическими обязательствами. Она может спокойно отказаться от старого курса, не боясь быть обвиненной в предательстве и измене. «Если смотреть шире, то у новой элиты больше пространства для политического маневра. В остальном же мы не увидим ничего нового. Все заложенные прежде тенденции в стиле руководства странами будут сохраняться в будущем, даже прижизненный культ личности», — полагает Шохрат Кадыров.

Аналитическая редакция EADaily