Тегеран не поведется на американские провокации: интервью Александра Князева

Соглашение вокруг ядерной программы Ирана, казалось бы, должно было поставить точку в многолетнем противостоянии ИРИ с Западом. Оно должно повлечь за собой снятие санкций с Ирана, активное вовлечение Тегерана в энергетические проекты в регионе, усиление его позиций в противостоянии с некоторыми соседями. Особую интригу представляют и отношения с Россией, которая наиболее активно выступала за диалог Ирана с Западом. На эти и другие вопросы в интервью EADaily отвечает директор Общественного фонда, известный востоковед Александр Князев.

Александр Алексеевич, возможно ли потепление отношений Запада, в первую очередь, США с Ираном? Ведь когда иранские дипломаты в Вене говорили о конструктивности переговоров, верховный лидер в традиционной манере говорил об американском империализме… Чем объяснить этот контраст?

— Венское соглашение — это предварительное соглашение с довольно неясными перспективами реализации. Не более того. И контрасты проявляются не только в Тегеране, контрасты есть и в США — в частности, в Конгрессе, среди республиканцев, контрасты и среди союзников США — в Тель-Авиве и Эр-Рияде. Венское соглашение пока нельзя считать состоявшимся, оно слишком не удовлетворяет как иранскую сторону, так и американскую, и пока дело дойдет до каких-то реальных действий, всякое может случиться.

О потеплении двусторонних иранско-американских отношений говорить пока вообще не приходится. Да, есть с обеих сторон силы, заинтересованные в таком потеплении, но есть также с обеих сторон и противоположно направленные силы. Вопрос снятия санкций — главный для Ирана, в лучшем случае начнет решаться к началу будущего года, раньше могут быть только сняты отдельные санкционные ограничения отдельными компаниями и вряд ли американскими. А за это время могут случиться и разного рода провокации, любая из которых будет способна оборвать весь процесс. К примеру, неизвестно в чьих интересах будет в своих инспекциях работать МАГАТЭ — Белого дома, Конгресса, израильского или саудовского лобби. А любое заявление о нарушении Ираном какого-то из своих обязательств будет поводом для нового конфликта. И таких вопросов, влекущих срыв процесса в целом, будет немало. Поэтому пока можно говорить лишь о новом этапе конфликтных отношений Тегерана с Западом и США, внутри которого есть скромные шансы на позитивное развитие событий.

Соглашение с Ираном было достигнуто не без активных усилий Москвы. Насколько обоснован энтузиазм России, если учесть, что в перспективе Иран может несколько оттеснить Москву на рынке энергоносителей?

— Энтузиазм мало обоснован, поскольку уровень доверия между Москвой и Тегераном далеко не так высок, как кому-то может показаться. Значительная часть иранского общества, включая и бизнес-сообщество, и политический класс, относится к России с серьезным недоверием, основываясь и на свежем историческом опыте. Никто еще не забыл историю со срывом поставок комплексов С-300 в угоду Западу, да и сама эта история пока далека от завершения, и комплексов нет, и иранцы свой судебный иск по этому поводу не отозвали.

Смягчение санкционного режима создает иранцам весьма выгодную ситуацию, когда интерес к иранской экономике проявят многие, и не будет никаких причин выбирать российского партнера или инвестора кроме прагматической выгоды. Экономическое партнерство с Ираном, безусловно, крайне выгодно для российской экономики, но только для «экономики промышленной», производящей конкретный продукт. Для сегодняшней же российской «сервисной» экономики иранский рынок особого интереса не представляет. Иран, в свою очередь, конечно, заинтересован в приходе российского бизнеса на иранский рынок. Но в силу «родовых дефектов» самого российского бизнеса — технологической отсталости, зависимости от западных финансовых институтов, незнания специфики иранского рынка — экономическое сотрудничество возможно только в рамках государственных корпораций. А это обстоятельство переводит решение вопросов экономического сотрудничества в плоскость принятия политических решений. Другими словами, необходим новый уровень политического сотрудничества, вывод его на уровень стратегического со всеми вытекающими последствиями в собственно политической сфере, в сфере безопасности. Это бы могло повысить уровень доверия между сторонами в целом.

Но тут возникают вопросы. Готова ли Россия не только к тактическому партнерству, к эпизодическим совместным действиям по локальным проблемам? Российское участие в венском процессе относится при всей его важности к таковым. А необходимо стратегическое партнерство, включающее выработку общего курса и комплексных подходов к решению вопросов региональной безопасности и ограничению иностранного, в первую очередь — американского вмешательства в дела региона. Подобного пролонгированного комплексного взаимодействия между Москвой и Тегераном пока не просматривается, хотя его можно было бы начать, например, с приема Ирана в ШОС. Пока в этом вопросе Россия идет на поводу у западных стратегий, а в Тегеране тем временем возникает мнение, что определенными силами в Москве «иранский фактор» используется просто как «разменная монета» в отношениях с Западом.

Какие цели и задачи, в первую очередь, ставит перед собой Москва, выстраивая отношения с «новым» Ираном, Ираном без санкций?

— Эти цели и задачи неясны, есть ощущение, что они и не сформулированы пока должным образом, а вся текущая политика на иранском направлении носит просто ситуативный характер.

Удастся ли России увеличить свою долю на оружейном рынке ИРИ, ведь именно российская сторона активно добивается снятия оружейного эмбарго?

— Оружейное и ракетное эмбарго остается в венских соглашениях, поэтому о работе на иранском оружейном рынке говорить пока бессмысленно. Да и не так он велик: за десятилетия жизни в условиях санкций, иранцы наладили производство большинства видов обычных вооружений, став в этом смысле почти самодостаточными. Есть вопросы высокотехнологичных производств, по которым Иран заинтересован именно в сотрудничестве с российским ОПК, но в условиях эмбарго это маловероятно. По-крайней мере, в легитимном поле.

В Армении с крайним воодушевлением восприняли соглашение по Ирану, предполагая, что часть размороженных средств Тегеран направит на реализацию транспортно-энергетических проектов с Арменией. Как вы полагаете, являются ли Южный Кавказ и Армения приоритетными для Тегерана?

— Размораживание иранских зарубежных счетов произойдет в лучшем случае к началу 2016 года. Это примерно $130 млрд. Сумма не маленькая, но и не фантастическая. Наверное, в их использовании есть место и кавказскому направлению, как и ближневосточному, афганскому, среднеазиатскому, но есть и проблемы внутреннего развития, которые, скорее всего, будут приоритетными.

Наверное, актуальность Армении для Ирана в значительной мере связана не с экономическими, а с политическими интересами. И в этом случае многое будет зависеть от позиций самой Армении. Есть и сложные вопросы: готов ли «Газпром» пустить иранцев на армянский энергетический рынок? И в транспортном плане не просто: транзитный потенциал Армении не так велик, его развитие во многом зависит от состояния российско-грузинских отношений. Иранцы — большие прагматики, наверное, они посчитают вероятные экономические бонусы с поправкой на политический интерес. Пока прогнозировать что-то конкретное рановато. Могу предположить, что средства будут использованы, прежде всего, для развития. В той же транспортной сфере, если говорить о российском направлении, перспективнее выглядят пока каспийские маршруты, закаспийская железная дорога через Туркмению и Казахстан.

Израиль, кажется, не на шутку встревожен подписанием соглашения и возможным потеплением отношений Запад-ИРИ. Какие возможные сценарии напрашиваются в этой связи, будет ли еврейское государство идти на какие-то превентивные меры?

— Израиль действительно сейчас изрядно возбужден результатами венских переговоров. Как и Эр-Рияд. Вряд ли американцы в среднесрочной перспективе смогут и захотят отказаться от этих двух своих союзников и партнеров. В Вашингтоне понимают, наверное, что союзнические отношения с Ираном для них относятся к ненаучной фантастике, поэтому Израиль и КСА сохранят прежний статус, какой-то принципиально новой конфигурации на Ближнем Востоке ожидать вряд ли приходится. Непредсказуемые опасности в другом — в попытках американских союзников сорвать выполнение даже того скромного, что было достигнуто в Вене. Это может быть все, что угодно, в широком диапазоне средств современной реальной политики.

Каким Иран видит для себя разрешение Ближневосточного кризиса? Ведь и США не прочь вовлечь Тегеран в борьбу с ИГИЛ*…

— ИГИЛ* изначально — антииранский и антишиитский проект, таковым он и остается. Первый этап активности ИГИЛ* в Ираке начался с приходом власти «шиитского» правительства Нури аль-Малики — США не могли допустить утверждения в Багдаде априори проиранской партии. Другая из коренных задач — завершение свержения союзного иранцам правительства Башара Асада в Сирии. Собственно, этим в основном ИГИЛ* занимается и сейчас.

Но как и любой такого рода проект, он содержит в себе субъективный фактор, лидеры ИГИЛа проявляют определенную самостоятельность. Так называемая «антитеррористическая коалиция», созданная США, лишь напоминает ИГИЛу о недопустимости выхода за рамки дозволенного. Пока что Иран — единственный непрямой реальный противник ИГИЛа, Башар Асад и шиитская милиция в Ираке могли бы и не продержаться до сих пор без иранской помощи и иногда прямого военного участия. Иран будет сохранять эти позиции независимо от каких-либо американских предложений. В свое время иранцы оказали поддержку американцам в Афганистане против талибов, а в ответ получили новые угрозы с афганской территории, угрозы, создаваемые США. Поэтому, надеюсь, во второй раз Тегеран не поведется на американские провокации такого рода, а просто будет следовать собственным интересам в регионе.

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ