Правозащитник русской общины Эстонии Сергей Середенко, которого в начале марта бросили в тюремные застенки, передал письмо на волю своей коллеге Елене Григорьевой (вместе с которой состоит в рядах Объединенной левой партии Эстонии). Напомним, что недавно власти разрешили Середенко общение с волей. В письме правозащитник написал, что разрешает его публикацию.
«Прекрасная Елена, приветствую! Пишу тебе длинное письмо (это предупреждение!), посему за один присест не получится. Тем более, что рассказать есть чего. Во-первых, позволь поблагодарить тебя за то, что тут называют „подогрев“ — за передачу. Судьба ее почти печальна, и в ежедневнике записана так: „Прислала посылку Лена Григорьева“. Еще один сеанс унижения — при мне раскрывали посылку и говорили, что из нее будет уничтожено. Шоколадная плитка — запрещено. Письмо и ежедневник — уничтожить. Перепали мне только шерстяные носки, но за них — огромное спасибо! Сейчас в дожди — самое оно! Сообщаю, что до 24 августа я был „на запретах“ — мне были запрещены свидания, переписка, звонки. Передачи в принципе разрешили, но с учетом всех тюремных ограничений — сама видишь. Но зато представь, как весело мне ходить по камере в шерстяных носках, связанных товарищем по партии!», — пишет Середенко.
«Теперь меня отдали под суд и в связи с этим сняли запреты. Надолго ли — не знаю, и пользоваться этим счастьем в полный рост мне пока сложно — как ты понимаешь, у меня в камере нет ни телефонной, ни адресной книжки. Телефон приносят раз в неделю на 30−60 минут, в зависимости от настроения „телефониста“. Открывают „кормушку“ в двери и ставят туда проводной телефон. Шнура хватает на то, чтобы подтянуть его к стулу. Подтянуть стул к телефону нельзя — он привинчен к стене. Мудрые люди просто снимают со шконки матрас и кладут его рядом с дверью. Звонят лежа. Адрес с твоего уничтоженного письма я списать не догадался (все происходило быстро, как у наперсточников на вокзале), и был уверен, что у меня его нет. Но потом подумал еще раз — и вуаля! У меня же есть акт об обнаружении запрещенных предметов (дарю на память, акт о передаче мне носков сохраню для себя на память), а в нем — твой адрес! Так что лови маляву, партайгеноссе! И, кстати, если решишь мне написать, то обязательно дай свой номер телефона. А если получится и будет не лень, то и телефоны общих знакомых…», — просит правозащитник.
Свое нынешнее положение он охарактеризовал, как пребывание в «информационном аду».
«Реально. По ТВ тут только эстонские каналы и латвийские „русскоязычные“ каналы, ВВС, Euronews и российский „оппозиционный“ канал „Настоящее время“. То есть, эстонская пропаганда льется в уши с 06.00 до 23.50 (потом отключают электричество, а значит, и ТВ). Из газет есть выбор — либо случайный (Postimees) на эстонском, либо еще более случайная российская „оппозиционная“ „Новая газета“, мало чем от РМ отличающаяся. По радио тут 6 каналов, из которых 2 религиозных. „Тюремная библиотека“ — это стеллаж на галерке с отжатыми у граждан бандитов книгами. Выбор — соответствующий, т. е. абсолютно случайный. Например, прочел „Поэтов Александрии“. Короче, адский ад настолько, что по весне был уверен, что летом — война. Не шучу. Про географию. С юга — аэропорт, туда самолеты садятся. С севера — карьер, там взрывают. Взрывают так, что свежая тюрьма уже пошла трещинами. Что с запада и востока, подсказывает название деревни на почтовом адресе — Soodevähe Küla. То есть между болотами мы тут», — жалуется Сергей Середенко.
Он сообщил некоторые детали своего уголовного дела. «Долго что-то знакомое крутилось в голове, но всплыло вот совсем недавно: раньше это называлось „антисоветская деятельность“. Слышал по радио реакцию Алисы Блинцовой по поводу моего заключения — порадовался за здоровые инстинкты у коллеги. „С этой статьей что-то не так“, — сказала она (вроде бы). Над этим „что-то не так“ я работал довольно долго, и к концу апреля родил ходатайство о производстве конституционного надзора в отношении этой статьи УК, которому отчего-то до сих пор хода не дают. Практически не имею никакого представления о том, что говорят и пишут о моем деле за пределами эстонского инфополя. Слышал, что вы провели пикет у здания Госпрокуратуры, что было какое-то заявление МИД РФ… Из эстонского же рупора можно сделать вывод, что больше всего их интересует здоровье господина Навального… Когда меня „приняли“ и привезли после суточного обыска в Охранку, то первое, что я услышал, это то, что я точно сяду и что менять меня (как шпиона!) они ни на кого не будут…», — отмечает Середенко.
Свое самочувствие правозащитник охарактеризовал, как нормальное. «Сразу поделил свои эмоции пополам: у меня полное неприятие обвинения и полное приятие заключения. По сравнению с недавним прошлым тут курорт, по сравнению с европейскими (Дания, Финляндия, Норвегия) тюрьмами — отстойный отстой. Этим знанием со мной граждане бандиты поделились. После 24-го августа меня перевели из-под „запретов“ в парную „крытку“ с соседом — милейшим эстонцем. В детстве у него было хобби — он вырезал из газет и коллекционировал некрологи. Ему 50, но говорит, что в душе ему 16. Я поправляю: не 16, а 2×8. По 8 лет за каждое из убийств. Въехал я к нему в хату богатым барином — с телевизором и кипятильником. Как же можно меня не любить, если еще и кофе есть? Кстати, спасибо всем за денежные переводы — мне собрали что-то около 500 евро поначалу, так что хватило и на чайник, и на телевизор (их тут надо покупать, с воли передавать нельзя). „Магазин“ тут раз в две недели, в сумме скромно уходит 100 евро в месяц. Если интересно, могу прислать магазинную распечатку — охренеешь от цен. А пару дней назад соседа у меня забрали. Его выдергивал к себе местный безопасник и допытывался, не агитирую ли я его… Ну, как сказать. Во-первых, мы, два не первой свежести мужичка, объявили свою камеру свободной от политкорректности и разрешили расизм. Сразу жить стало веселей. Во-вторых, я стал заставлять соседа учить наизусть сонеты Шекспира. На русском. Мотивируя это тем, что при его долгах исполнителям и 8 зубах хороший сонет — это единственный способ заиметь теплую женщину на ночь себе под бок…», — с юмором пишет Сергей Середенко.
«Теперь, во временном одиночестве, начну шалить. Планов пошалить много, один расскажу. Тут надо за пределами хаты передвигаться с биркой на шее. На моей фото + страшно информативная надпись Riigikeel A. Я написал запрос, что это значит? Ответили, что категория госязыка, чтобы всем издалека было видно, что я, тварь неэстонская, державной мовой владею едва-едва… На очередном „собеседовании“ в Охранке я потребовал себе переводчика. „Зачем, вы же хорошо говорите…“ „Ложь! — говорю я, — вот у меня документ есть, что нихрена я не знаю…“ Побежали за переводчиком. Попросил сделать с этой бирки копию. Сначала принесли бумагу о том, что я согласен на то, что деньги за копию (12 центов, вроде как) будут сняты с моего тюремного счета. Подписал. Потом у них что-то щелкнуло, и они пришли выяснять, на хрена мне это надо. Говорю, что собираюсь на них в Языковой Департамент написать. Ибо не хрен тюрьме раздавать категории „Государственного языка“ (их нет в природе, есть категории эстонского). Ушли. Через день лязгают дверными запорами: „Середенко! Замена таблички!“ Принесли новую — без „госязыка“. Но ничего, гады, вы мне еще за Севастополь ответите…», — пишет Середенко.
«Лена, смешного тут так много, что скучать практически не приходится. Вот, например, приходил с казенным визитом ко мне еще в одиночку по весне „безопасник“, которого тут все просто „опером“ кличут. Мол, как я тут? Зашел в хату, сел на стул и показывает мне рукой на шконку — садись, мол, разрешаю. Я ему в ответ говорю, что это моя фраза. „Какая?“ — „Присаживайтесь. Я ведь хозяин в этой хате, а вы — гость. Причем незваный“. Мужчина побагровел и выдал монолог о том, что тут все — его. А моего тут — ничего. Короче, сбежал. Суды начнутся в конце октября. Говорят, за этим можно как-то следить в компьютере. Адвокат говорит, что правовых оснований объявлять процесс закрытым нет, но ведь это Эстония. Тем не менее, рад буду всем. Что еще очень важного? Грохнули мой ФБ. Надо как-то поднять хай на эту тему и восстановить его, ибо нет никаких сомнений в том, что его грохнули с подачи Охранки. На самом деле это важно: 1/3 „доказательств“ по делу — из моего ФБ, а доступа к доказательствам в мою защиту у меня нет. Еще очень нужен секретарь на воле… Все, прощаюсь пока», — заключает Сергей Середенко.