26 августа 2015 года Российский Совет по международным делам (РСДМ) провел очередной круглый стол, посвященный развитию военно-политического кризиса на Украине. Темой стали промежуточные итоги Минских соглашений. Основной доклад на круглом столе РСМД сделал доцент МГИМО МИД России, программный директор Валдайского клуба, руководитель агентства «Внешняя политика» Андрей Сушенцов. Тема доклада — «Новая украинская политика России и будущее российско-украинской взаимозависимости».(1) Свою работу Сушенцов определил, как итог «полевого исследования». «Полевое», означает по словам Сушенцова, что весной 2015 года он посетил Киев и в течение последних двух кризисных лет пять раз побывал в Вашингтоне, где он «проверял свои оценки по Украине».
В украинском кризисе РСМД заявил претензии на роль неофициального канала передачи информации, адресованной внешнеполитическим экспертам США и их союзников, для «проговаривания основных параметров как возможного пакетного, так и поэтапного разрешения украинского кризиса». В этом отношении можно заметить очевидное — доклад Сушенцова в одной своей части претендует на эту роль, в другой же он явно адресован российским внешнеполитическим экспертам. Общее направление внешнеполитических рекомендаций от Сушенцова для нас очевидно. Но здесь гораздо интересней строй его мыслей, внешнеполитическая логика, как преподавателя элитного московского вуза, а еще и молодого человека — представителя постсоветского поколения. Поэтому есть смысл рассмотреть череду «парадоксов» внешнеполитического дискурса Сушенцова, которые он со всей откровенностью продемонстрировал на круглом столе в РСМД.
Уже начальный посыл доклада Сушенцова «Новая украинская политика России» — «мы считали Украину малозначимым сюжетом для международной политики России на протяжении 20 лет», вызывает не просто сомнение, а категорическое отрицание. С подобным тезисом вряд ли можно согласиться, поскольку на протяжении последней четверти века именно Украина была головной болью номер один РФ на постсоветском пространстве. При этом Украине более, чем достаточно уделялось внимания на самом высшем государственном уровне РФ. Известный факт: в роли российского посла в Киеве выступал бывший премьер и бывший председатель «Газпрома» Виктор Черномырдин, а сейчас эту должность занимает бывший министр и «ленинградец» Михаил Зурабов. При этом период их работы как раз и связан с «новой» (по версии Сушенцова) политикой России на Украине. Кроме того, нельзя и утверждать, что политический кризис на Украине 2013—2014 года стал чем-то неожиданным для российского руководства. Его ждали, правда, прогнозируя на 2015 год, и к нему определенно готовились. Катастрофа на украинском направлении не стала чем-то неожиданным, учитывая «олимпийские традиции» предшествующего цикла.
Как бы там ни было, но Сушенцов утверждает, что после 2004 года, т. е. первого международного кризиса вокруг «оранжевой революции» на Украине, Россия стала реализовать по отношению к Киеву «новую политику», выраженную в выведении своих «активов» и снижении взаимозависимости. Следовательно, значимость украинского фактора в российской внешней политике после 2004 года возросла. Более того, этот кризис очевидным образом повлиял и на российскую внутреннюю политику. Реальный кошмар перспективы «оранжевой революции» в России стал в повестку дня российского руководства.
В начале своего доклада на круглом столе в РСМД для общего понимания ситуации Сушенцов привел историческую аналогию, сравнив потерпевшую поражение во Второй мировой войне Германию с потерпевшей поражение в холодной войне Россией. По словам Сушенцова, Россия на постсоветском пространстве столкнулась с похожими проблемами, на которые пришлось отвечать Германии после Второй мировой войны. Продолжающиеся конфликты на постсоветском пространстве обусловлены, по Сушенцову, особенностями распада СССР, который не сопровождался глубоким урегулированием между его бывшими участниками, аналогичным международному режиму после Второй мировой войны. Глубокий смысл подобного тезиса Сушенцова: конфликтов на постсоветском пространстве не было бы, в том числе и рассматриваемого конфликта России и Украины 2014−2015 годов, если бы по итогам холодной войны противниками СССР был бы определен и зафиксирован статус России, как государства, потерпевшего поражение в войне. Поскольку этого не было сделано в 1992 году, то Россия остается источником конфликтов на постсоветском пространстве. Отсюда и нынешняя напряженность, которая воспринимается Западом как российский имперский реваншизм.
«Смысл параллели с Германией. Речь строго об европейском порядке безопасности. Германия проиграла. Оккупирована. Международный режим. Обмен границами. Обмен населением. И пятьдесят лет полный мир и безопасность, никто никогда не смотрит на этот регион, что можно когда-либо что-то пересмотреть. Распад Советского Союза не сопровождался ничем сопоставимым», — пояснил в комментарии на круглом столе Сушенцов.
С одной стороны, конечно, доцент МГИМО здесь не понимает, что «европейская безопасность» после Второй мировой войны осуществлялась, на самом деле, в режиме холодной войны, т. е. в противостоянии двух военных блоков и раскола Европы, в том числе, самой Германии. То, что Сушенцов называет «пятьюдесятью годами полного мира и безопасности, когда никто никогда не смотрит на этот регион» (sic! он это серьезно?) на поверку было непрерывной чередой международных кризисов и их урегулирования в режиме холодной войны. Итогом подобного состояния является, например, такая беспрецедентная ситуация, когда у России и Германии по итогам Второй мировой войны нет мирного договора. И это идеал? Разумеется, на круглом столе в РСМД Сушенцову не указали на эту его фундаментальную исходную ошибку оценки ситуации, но двусмысленность сравнения постсоветской России с поверженной Германией аудитория вполне поняла. Присутствовавшая на круглом столе дама указала Сушенцову, что постсоветскую Россию уместней все-таки сравнивать не с разгромленным Третьим рейхом, а с веймарской Германией. Впрочем, заметим мы подобная поправка не отменяет общей логики Сушенцова. Поскольку украинский кризис в случае победы Запада как раз и должен завершиться определением и закреплением режима окончательного геополитического поражения России, который будет включать:
— лишение России стратегического военного потенциала, включая стратегическое и тактическое ядерное оружие;
— передачу западным ТНК российских энергетических компаний, в том числе, как паллиатив против энергетического шантажа;
— общее культурное и цивилизационное переформатирование России, включающее в себя историческое покаяние;
— «обмен границами» (в определении Сушенцова), т. е. расчленение России через жесткий вариант — суверенизации ее отдельных территорий и мягкий вариант — регионализации с перспективой создания новых региональных этнических идентичностей с замещением ими русской идентичности по лекалам украинства;
— «обмен населением» (определение Сушенцова) — на практике массовая депортация. Пока что за кулисами речь идет о высылке из Крыма российских военных пенсионеров.
Вот таким способом текущие проблемы постсоветского пространства и будут решены, конфликты устранены. Логика образного сравнения Германии и постсоветской России Сушенцова предполагает, как раз подобное решение, тем более, что ситуация на Украине для России зашла в тупик. Разумеется, Сушенцов не выступал на круглом столе за мгновенную капитуляцию России. Для него предпочтительней ползучий процесс сдачи страны — с постепенным уходом России из постсоветского пространства посредством «новой политики». Более того, вариант превращения по периметру России постсоветского пространства в состоявшиеся национальные государства, враждебные России, представляется Сушенцову не только предпочтительным, но даже и желанным для России.
В своем докладе на круглом столе в РСМД Сушенцов констатировал: «Россия, фактически, провалила свою политику по интеграции Украины в единые с ней проекты экономические. Эта политика провалилась». Содержание «новой российской политики» на Украине после 2004 года, по Сушенцову, это вывод из-под влияния Украины своих жизненно важных интересов — военной базы Черноморского флота, энерготранспортной инфраструктуры, оборонных заказов и ориентирующегося на Россию населения. Сушенцов, таким образом, утверждает, что России не готовилась и не стремилась к реваншу на Украине после «оранжевой революции», а наоборот медленно уходила из нее.
Тезис о «новой политике» России на Украине нужен Сушенцову для другого. Он утверждает, что Россия и так бы ушла из Украины во временном промежутке четверти века к 2030 году и переворот 2014 года в Киеве не изменил общий вектор, но лишь ускорил этот процесс. Но переворот 2014 года в Киеве создал для России форс-мажор, что и привело к захвату Россией Крыма. Крым — это исключение в общем процессе. Здесь Сушенцов находит оправдание для российского руководства, по-видимому, адресуя его внешним экспертам. Политика России стала рефлекторной из-за проблемы базирования Черноморского флота. По логике Сушенцова, если бы Россия в 2014 году могла увести свой флот на новое место базирования на Черном море, то воссоединения Крыма с Россией не состоялась бы. Здесь хотелось бы напомнить один примечательный исторический эпизод из истории Крыма. Весной 1918 года Брест-Литовский мир создал (используем выражение Сушенцова) форс-мажор для российского Черноморского флота и Кремля. В этих обстоятельствах большевики в один день в апреле 1918 года перевели флот в Новороссийск — порт, как и сейчас, тогда не приспособленный к его базированию. При следующем форс-мажоре в июне 1918 года большевики Черноморский флот потопили руками его моряков. Если Россия не могла воевать с Германией даже при условии нарушения последней условий Брестского мира, то она просто ликвидировала свой флот на Черном море, пустив его на дно. Вот — логика форс-мажора, если нет сил для войны.
Еще Сушенцов приводит другой известный аргумент в пользу присоединения Крыма: Россия, пойдя на аннексию посредством военной гибридной операции, предотвратила кровавую междоусобицу на полуострове, подобную той, что случилась на Донбассе. Это гуманитарная операция. Оставим подобный аргумент без комментариев на милость столь любезным РСМД озабоченным гуманитарными проблемами европейцам, обратив внимание на другое. Сушенцов утверждает, что присоединение Крыма было «плохим вариантом для России». «После очередного посягательства на этот российский интерес Россия приняла решения вывести Крым „за скобки“ в отношениях с Киевом», — утверждает он в своем докладе. На самом деле, выведение Крыма «за скобки» является не политической реальностью, а всего лишь пожеланием Москвы и воображением Сушенцова. И Сушенцову, претендуй он на серьезность своих экспертных заключений, следует это признать. США и их союзники не выразили ни малейшего желания выводить крымский вопрос «за скобки». Поэтому условия торга с Западом на условиях сдачи Донбасса в обмен за «выведение за скобки» Крыма были не состоятельны изначально. Более того, подобный размен не имеет под собой ценностной основы, после того, что произошло в Новороссии с мая 2014 года. Одновременно это означает, что именно Крым, а не Донбасс стал политическим залогом для руководства России, а значит и существования самой России в ее постсоветском формате. Крым означает: России предстоит либо порвать цепи Беловежья, либо погибнуть.
Итак, Сушенцов утверждает, что присоединение Крыма было вынужденным форс-мажором, но по всем остальным направлениям Москва якобы остается сторонником сохранения статуса-кво в самом полном смысле этого слова. Сушенцов действительно полагает, что своей концепцией «новой политики», перемежаемой форс-мажорами, он сможет убедить западных экспертов выступить в пользу возвращения к довоенному положению до 2014 года? А гарантии? Какие гарантии может представить Москва в пользу того, что «крымский форс-мажор» больше никогда не повторится? Было бы интересно послушать от Сушенцова о подобного рода гарантиях, если он не будет возвращаться к аналогии постсоветской России и разгромленного Третьего рейха.
Сушенцов утверждает, что Россия и далее после Крыма продолжает свою «новую политику» на Украине. Здесь он или забывает, или только делает вид, что забыл о Славянской эпопее, по-видимому, относя ее на счет деятельности «шизофреников». В своем докладе Сушенцов утверждает: «В отличие от Крыма, где прямое военное российское участие было очевидно с самого начала, на Донбассе Москва начала поддерживать повстанческое движение только к концу лета 2014 года». Может ли серьезный человек в России и за рубежом поверить в подобное? Даже Че Гевара в Боливии не поверил бы. Именно поэтому Западу нужна не теория форс-мажора, а действенные гарантии.
В России полагают, утверждает Сущенцов, что недружественный режим на Украине сохранится на длительную перспективу. Именно это будто побуждает Москву к продолжению политики сокращения своей зависимости от Киева. И в интересах обеих стран сделать так, чтобы распад взаимозависимости был постепенным и подготовленным. Этому и должно способствовать Минское урегулирование, по мысли Сушенцова, которое якобы позволит забыть форс-мажор и введет в спокойное русло «новую политику». Поэтому Сушенцов утверждает, что цель России в украинском конфликте «не поражение Украины и не победа Донбасса, а равноправное политическое урегулирование между ними». Но как сделать подобное политическое урегулирование «равноправным», если только в воображаемых у Сушенцова «за скобками», глыбой нависает проблема Крыма? При этом условии как раз «равноправного» политического урегулирования и не получается. Националисты в Киеве не хотят понимать подобного рода «равноправие». В итоге происходит то, что мы наблюдаем: Минские договоренности пробуксовывают в крови.
Но далее Сушенцов утверждает, что замораживание конфликта на Донбассе вообщем-то вредит интересам России, которая якобы стремится нормализовать свои отношения с Украиной в новых условиях на более низком уровне. Но, если не замораживания конфликта, которого Киев, кстати, и не дает Москве, то тогда что? Подобная логика предполагает сдачу Донбасса без каких-либо условий. Сушенцов полагает, что ничего катастрофического при этом не произойдет. «Даже если недружественный Москве режим в Киеве сохранится, задача поступательного экономического роста делает Россию заинтересованной в стабильности и целостности Украины», — утверждает Сушенцов. Это означает, что радикально националистическая Украина должна быть стабильной (читай — диктатурой) и целостной, т. е. от Карпат до Дона. Однако при ближайшем рассмотрении нынешний режим в Киеве вместо «недружественного», как определяет его Сушенцов, следует квалифицировать, как «открыто враждебный». Более того, этот режим на каждом международном перекрестке открыто заявляет, что он находится в состоянии гибридной войны с Россией и что его целью является, в одной версии, нанесение поражения, а в другой — окончательное уничтожение «имперской» России. Так, например, в новой стратегии национальной безопасности Украины Россия названа «долгосрочной стратегической угрозой» — т. е. долгосрочным стратегическим противником.
Не обращая внимания на это обстоятельство, в своем докладе Сушенцов выступает ярым сторонником невмешательства России во внутренние дела Украины. На круглом столе Сушенцов говорил: «Я боюсь, что Россия Украине не может помочь стать субъектом, если сама Украина не определится, что она есть такое». Однако, как может «определиться» Украина, если в другом месте своего доклада Сушенцов утверждает, что «украинское общество глубоко расколото» на три крупные общественные группы. Вот как Сушенцов описывает свои впечатления от одной из них: «Вторая группа, которая измеряется также двухзначной цифрой [процента] в украинском обществе — это люди русской идентичности. С ними мне приходилось встречаться даже в Киеве, а в Киеве особенно им приходится нелегко в силу того, что общий фон психологический он крайне нездоровый и по отношению к их оценкам очень нелицеприятный. Среди этих людей, я общался с большой группой, ну, преимущественно — это интеллигенция, преподаватели, журналисты, духовенство, люди искусства, я замечаю очень нездоровые тенденции. Они задавали мне вопросы, которые, я, если честно, не ожидал от них услышать. Из этих вопросов следовало, что они воспринимают Россию, как крупнейшего и иногда ключевого участника внутриукраинских процессов до такой степени, что вот даже я не видел Россию, настолько глубоко вовлеченную в украинский процесс. Ну, например, был такой вопрос: почему ФСБ не предотвратила Майдан, переворот на Майдане. Или, например, почему Москва не защищает наши интересы так, как она защитила их в Крыму. И я в ответ задавал вопрос: вот, вы, с одной стороны, понимаете, что это означает войну? Они говорят: да, конечно, понимаем, и в общем к этому стремимся по сути. Они меня спрашивают: что должно произойти, чтобы Россия начала наступление и взяла Киев, условно говоря. Я говорю: „Нет, ребята, вы абсолютно в другой парадигме должны мыслить, что должно произойти, чтобы этого не случилось“. В их вопросах и их мироощущении заметны трагические и тревожные нотки, которые показывают, что радикализация этой группы уже происходит».
Итак, неприятие представителями русской и малороссийской идентичности режима националистической диктатуры в Киеве Сушенцов определяет как «нездоровые тенденции» (sic!) Сушенцову в принципе непонятны ни солидарность, построенная на этнической и культурной общей идентичности, ни такое недавно столь модные в российском дипломатическом лексиконе понятия, как «соотечественники» и «Русский мир». По ходу становится ясным, что «россиянец» (такое понятие придумали русские Украины) Сушенцов не является носителем «общерусской идентичности». Сушенцов своим личным примером демонстрирует, что русская иденичность не только на Украине, но и в самой России расколота, и украинский кризис стал фактором, лишь стимулирующим этот раскол. Т. е. «гражданская война» на Украине является не сугубо украинским явлением, но общим для постсоветских Украины и России. Сушенцову абсолютно не понятны вполне законные просьбы русских в Киеве о помощи, поскольку, чем люди русской идентичности в Киеве, Харькове, Донецке, Одессе и т. д. отличаются от людей русской идентичности в Крыму? Более того, война уже как год идет, а Сушенцов в Киеве делает вид, что он этого не понимает, когда задает вопрос своим собеседникам в Киеве: «вы понимаете, что это означает войну?». Сушенцов в апреле 2015 года (!) опасается «радикализации» этой «группы» в то время, как «группа» эта уже как год не только радикализована, но и ведет ожесточенную вооруженную борьбу с тысячами убитых на части территории постсоветской Украины, и Российское государство ей помогает.
Более того, ну, а если не война, то что? Но тут Сушенцов полагает, что Россия не должна вообще проводить свою культурную политику на Украине. Россия не должна бороться за русскую идентичность на Украине даже инструментами культуры. Все это, по мнению Сушенцова, есть вмешательство во внутренние дела Украины. Сушенцов как будто намеренно на этом круглом столе забыл недавно столь модное у российской околодипломатической экспертизы, в том числе, и в РСМД, понятие как soft power. Очевидно, что право «мягкой силы» на Украине Сушенцов оставляет за США, когда призывает к полному российскому невмешательству на Украине. Очевидно, что здесь он воспроизводит застарелую российскую либеральную болезнь — поощрение и оправдание работы по созданию украинской идентичности. Поэтому Сущенцов «ребятам», с которыми он вел речь в Киеве, предлагает выбирать между эмиграцией в Россию и украинизацией в рамках создающейся украинской нации. Ведь «новая политика», по Сушенцову, предполагает еще и «вывод из-под влияния Украины ориентирующегося на Россию населения». «По мере увеличения разрыва в уровне развития, Россия будет привлекать миграцию русскоязычного населения из Украины», — обещает «ребятам» из Киева где-то в светлом российском будущем Сушенцов.
Сушенцов в своем докладе утверждает: «На Украине ослаблено представление о собственном национальном суверенитете». Но дальше он упорно не хочет замечать реалий, когда утверждает подобное: «На мой взгляд, украинцы сами должны решить, как именно они себя видят, в чем именно состоят их интересы. Никакая договоренность не будет устойчива, если она привносится извне, если она не соответствует тому, как люди себя видят на месте». И вот сейчас «украинцы» (в определении Сушенцова), расколовшись, и решают оружием, как «они себя видят», при привнесении «договоренностей» и оружия как раз со стороны. А чем тогда является Минск при подобном раскладе? Реалии таковы: что «национальный суверенитет» Украины, как и украинскую идентичность формируют при деятельном внешнем участии как известных «партнеров», так и Москвы, согласившейся на Минские договоренности.
«Новая политика» отступления России из Украины имеет и свою финальную логику, и Сушенцов берется утверждать, что враждебная и консолидированная Украина для России даже лучше, чем дезинтегрированная и погрязшая в междоусобной борьбе. В частности, на круглом столе в РСМД Сушенцов утверждал: «Я думаю, что, действительно, формирование украинского общества в результате этого конфликта и его консолидация, хотя бы на вот тех основаниях вот этого [националистического] мейнстрима в долгосрочной перспективе будет конструктивным вкладом в стабилизацию ситуации. Даже, если это будет антироссийское большинство, но стабильное, мы получим еще одну Польшу или там четвертое государство Прибалтики, условно говоря, с четким вектором, которое не колеблется и тем самым не создает иллюзию того, что это может привести к новой нестабильности. Определенность всегда лучше неопределенности, неясности. В, конце концов, даже с недружественным государством мы можем иметь нормальные отношения. Не обязательно дружить, чтобы иметь нормальные отношения. Вот это нужно нам понять. И, в том числе, по поводу постсоветского пространства, как зоны наших особых интересов как будто бы. Нам что нужны пророссийские правительства? Или нам нужны правительства, которые хорошо понимают национальные интересы своих собственных стран и умеют считать, понимают, что географию никто не отменял. Крупнейший рынок находится по соседству, соответственно тебе нужны здоровые отношения с крупным этим рынком. Вот такие партнеры нам судя по всему нужны и на Украине, и в Прибалтике, и так далее».
Итак, Сушенцов полагает, что даже с враждебным государством Россия может иметь «нормальные отношения». Только что тут можно понимать под «нормой»? Если взять, к примеру, беженцев, то ведь это, по Сушенцову, всего лишь один из аспектов «новой политики» России. Главное, как и 20 лет назад — это рынок, который все расставит на свое место. Сушенцову невдомек, что история — это борьба этносов, а не борьба рынков, и кроме того, что рынки необходимо строить, их нужно еще защищать и завоевывать. У враждебного государства, тем более, в санитарной зоне постсоветского пространства, как свидетельствует опыт четверти века, Россия никогда не получит полного доступа на свои рынки, тем более в технологических и финансовых сферах. Газ и нефть, пожалуйста, продавайте им, с преференцией или без — это уж как им и их суверенам удобней в каждом конкретном случае.
В оценках внутренней политики Украины основной недостаток экспертного доклада Сушенцова на круглом столе заключается в том, что он видит в перспективе политический процесс на Украине в рамках правильной демократической процедуры, выборов и сменяемости. Подобная логика предполагает, что и без вмешательства России ситуация в Киеве может как-нибудь рассосаться в пользу прагматиков из лагеря, как он их определяет, «украинских государственников». Сушенцов или делает вид, или действительно не понимает сущности современного режима националистов в Киеве, как консолидирующейся диктатуры. Сушенцов предполагает, что очередные парламентские выборы или следующие за ними могут коренным образом изменить политический ландшафт в пользу, как он их называет, «украинских государственников» из бывшей Партии регионов или блока Порошенко. Сушенцов не понимает, что нынешний националистический дискурс на Украине — есть закономерный итог строительства украинской государственности вкупе с украинской идентичностью при прямом участии «украинских государственников» из той же Партии регионов. Националистическая истерия — есть прямой результат их деятельности. Сушенцов полагает, что фундаментальный конфликт между крупными общественными группами на Украине сам собой рассосется через выборы посредством демократической процедуры, хотя он должен был бы отдавать себе отчет в том, что «демократия» является фикцией на постсоветском пространстве, и так просто посредством очередных парламентских выборов США Украину не отдадут, тем более, что все более отчетливо, особенно после событий 31 августа у Верховной рады, просматривается вариант диктатуры, пока в мягком — Порошенко, а, возможно, и в жестком варианте — революционеров-националистов.
Подведем итог рассмотрению «парадоксов» доклада Сушенцова на РСМД. Сам автор, разумеется, является всего лишь частным случаем, но весьма типичным представителем поколения национальной катастрофы России. Сушенцов утверждает, что Украина — европейская страна. В этой логике «евромайданный выбор» Украины 2014 года представляется закономерным. Более того, и Россия в определении Сушенцова — европейская страна. Сам себя Сушенцов очевидно считает «европейцем», хотя за такового его настоящие европейцы вряд ли держат. Но тема кризиса цивилизационной идентичности, столь очевидно продемонстрированная активными участниками круглого стола РСМД, нуждается в отдельном комментарии.
С первой частью статьи можно ознакомиться, пройдя по этой ссылке.
(1) Текст доклада: Сушенцов Андрей. Новая украинская политика России и будущее российско-украинской взаимозависимости // http://www.foreignpolicy.ru/analyses/novaya-ukrainskaya-politika-rossii/
В своем выступлении на круглом столе Сушенцов представил короткую версию своего доклада. Но весьма содержательными были выступления Сушенцова в ответах его «оппонентам». См. запись круглого стола: http://russiancouncil.ru/inner/?id4=6503#top-content
Дмитрий Семушин — редактор Европейской редакции EADaily