Усиление политической компоненты в ядерной сфере фактически привело к появлению «ядерной геополитики»: в данном контексте вся структура отношений в области атома в той или иной мере детерминируется константой «сотрудничество/соперничество» в характере дву- или многосторонних отношений в целом. С учетом чувствительности тематики ядерного нераспространения, отношения ведущих ядерных держав с другими государствами в немалой степени будут выстраиваться сквозь призму сотрудничества или соперничества. В то же время разрушительный потенциал ядерного распространения для всей мировой политики должен заставить политические элиты ведущих ядерных держав отказаться от традиционного «бинарного» представления или же логики «игры с нулевой суммой». Тем более, что выстраивание ядерной политики в отношении неядерных государств, исходя из отношений соперничества или сотрудничества с другими, в перспективе способно подорвать безопасность самой ядерной державы. К примеру, передача Россией Ирану ядерных технологий, гипотетически ускоряющих порог овладения Тегераном ядерного оружия, лишь из логики нанесения ущерба США, по своей природе будет нелогична вовсе.
Бесспорно, при наличии серьезных расхождений в определенных сферах взаимодействия с тем или иным неядерным государством с большой долей вероятности ни одна из стран «ядерной пятерки» не пойдет на установление контактов по линии, например, ядерной энергетики. В современных условиях, особенно после прецедентов Индии и Пакистана, а также Израиля и КНДР, порог обладания ядерным оружием снизился: если в 1960-е годы лишь 10−15 государств могли заполучить его, изменив мирный характер своих ядерных программ, то сегодня ядерным оружием может обзавестись 40−50 государств.
ДНЯО (Договор о нераспространении ядерного оружия), как краеугольный камень режима ядерного нераспространения, как отмечает Роланд Тимербаев, имеет своего рода «моральный вес» или «авторитет», повлиявший на психологию и мировоззрение неядерных государств и мировой общественности в целом. Подобное мнение высказывалось и российским исследователем Константином Водопьяновым: ядерное оружие, если экстраполировать на него психологию и когнитивистику, затрагивает поведенческие основы человеческой жизни и влияет на принятие решений. В этой связи каждая ядерная держава обязана исходить, в первую очередь, из императива сохранения данного режима, невзирая на состояние двустороннего сотрудничества с тем или иным государством. Притом, что качество данного сотрудничества в мировой политике весьма изменчиво.
Хрестоматийным примером, подтверждающим данный тезис, стала ядерная программа Ирана. В годы династии Пехлеви, являющейся одним из ключевых партнеров США в регионе, своего рода «жандармом» Залива, Вашингтон и европейские страны дали старт развитию мирного атома Ирана. Однако Исламская революция 1979 года резко изменила природу взаимодействия между Тегераном и Вашингтоном, который наряду со своими региональными союзниками, в первую очередь, Саудовской Аравией, отныне стал рассматривать ядерную программу Ирана как угрозу режима нераспространения. Показательным стало заявление главы МИД королевства Фейсала Бен Фархана о том, что «ядерный Иран» станет причиной начала гонки вооружений в регионе, а сами страны будут вынуждены искать все возможные варианты обеспечения безопасности, ясно намекая на ядерное оружие, что подорвет режим нераспространения.
Говоря о ядерной программе Ирана, стоит отметить, что и Москва, оказавшая Тегерану поддержку в ее развитии, всё же не игнорировала свою ответственность в рамках режима нераспространения, несмотря на уровень сотрудничества по другим вопросам. К примеру, несмотря на желание Ирана перенести АЭС на север страны, чтобы обезопасить себя от гипотетических атак на ядерные объекты, расположенные на юге страны в открытой местности, Россия, проведя геологические оценки, всё же добилась от Ирана отказа от данной идеи по соображениям безопасности АЭС.
Россия с 1999 года осуществляла подготовку иранских кадров, однако масштабы помощи Ирану в данной сфере не превышали объемы соответствующей помощи, которую оказывали США и другие западные страны, несмотря на уровень двустороннего российско-иранского сотрудничества. Более того, российская сторона на протяжении 2 лет не подписывала межправительственное соглашение о сотрудничестве в области мирного использования атомной энергии (1992 год), пока Иран не заключил соглашение с МАГАТЭ о всеобъемлющем контроле над всеми атомными объектами в стране. Несмотря на нынешний уровень сотрудничества в условиях текущей геополитической конъюнктуры, теоретическое содействие России в полноценном получении Ираном ядерного оружия автоматически оттолкнет от Москвы привлекательные с точки зрения взаимодействия аравийские монархии Залива во главе с Саудовской Аравией, а также большинство арабских стран в целом.
Примечательно, что и во времена СССР Москва в сфере ядерного нераспространения исходила в первую очередь из императива самого нераспространения, а не сугубо конъюнктуры и качества двусторонних отношений сотрудничества. Так, несмотря на взаимодействие с Пхеньяном и помощь в развитии северокорейской ядерной программы, именно по настоятельной рекомендации Москвы КНДР присоединилась к ДНЯО в 1985 году. Сегодняшний главный «патрон» КНДР Китай, несмотря на сотрудничество с северокорейским режимом, крайне зависимым от Пекина, также в меру своих интересов сдерживает ядерные амбиции соседа. Подобное сдерживание «ядерного Пхеньяна» позволяет Китаю де-факто декларировать собственную роль в «непродолжении» или хотя бы некотором ограничении ядерного распространения в роли члена официального «ядерного клуба».
Показательна также политика США по отношению к Пакистану. Напомним, в 2004 году Исламабад стал главным союзником Вашингтона вне НАТО: Пакистан являлся одним из ключевых элементов тогдашней американской стратегии в Южной Азии. Однако, несмотря на уровень двустороннего сотрудничества, США крайне осторожно относятся к пакистанскому ядерному оружию, периодически обвиняя Межведомственную разведку в сотрудничестве с террористическими группировками. В условиях же периодической внутренней нестабильности Пакистана вопрос ядерного распространения, в том числе, ядерного терроризма, становится намного более важным, нежели традиционное военно-политическое или экономическое сотрудничество. Так, в 2002 году, представляя Национальную стратегию борьбы с распространением ОМУ, президент США Джордж Буш-младший отметил, что Вашингтон «не позволит опаснейшим в мире режимам и террористам угрожать нам самым разрушительным в мире оружием».
На первоначальном этапе развития ядерной программы Израиля со стороны США также прослеживалась приоритетность поддержания ядерного нераспространения. Так, администрация Джона Кеннеди была недовольна созданием ядерного реактора в Димоне. После Карибского кризиса, как отмечает Татьяна Карасова, Кеннеди особенно чувствительно относился к опасности распространения ядерного оружия. В то же время Вашингтон являлся ключевым гарантом безопасности Тель-Авива, активно развивая двустороннее сотрудничество по всем направлениям.
Однако с начала 1963 года администрация Кеннеди фактически начала настаивать на ликвидации ядерной программы Израиля. Более того, в июне 1963 года в своем письме израильскому лидеру Давиду Бен-Гуриону американский президент потребовал допуска американских специалистов для периодичных инспекций «…ко всем частям реактора в Димоне…включая предприятие расщепления плутония». При этом, что парадоксально, именно при Кеннеди США официально стали гарантом безопасности Израиля и активно сотрудничали в сфере обороны, поставляя американское оружие. Несмотря на де-факто согласие США с ядерным статусом Израиля после администрации Кеннеди, данный пример доказывает, что ядерная держава может и должна разграничивать традиционные сферы сотрудничества с «ядерным треком».
Конечно, на практике существовало немало исключений, подрывающих тезис о том, что при рассмотрении ядерного нераспространения сквозь призму сотрудничества/соперничества в отношениях с неядерными государствами приоритет должен отдаваться ядерному нераспространению как таковому. Однако, как отмечает директор ЦРУ Уильям Бёрнс, «мы живем не в идеальном мире, и такое блюдо, как совершенство, редко присутствует в дипломатическом меню».
Фактическое признание США ядерного статуса Индии во многом было обусловлено нарастанием двустороннего взаимодействия и будущей роли Нью-Дели в американской внешнеполитической стратегии. В период, когда американо-индийские связи оставались неразвитыми, а подчас и напряженными, США ввели санкции против Индии, которая, напомним, в годы холодной войны считалась близким партнером СССР. Политика Вашингтона по максимально возможному сближению с Индией началась уже в 2000 году, когда Билл Клинтон, несмотря на требования своей администрации к Нью-Дели присоединиться к ДВЗЯИ (Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний), впервые с 1978 года посетил Индию. Более того, уже в 2001 году Дж. Буш-младший отменил все санкции против Индии, введенные после ядерного испытания 1998 года. В 2005 году стороны запустили диалог по интенсификации сотрудничества в сфере энергетической безопасности и обороны, а в 2005—2006 годы США фактически признали ядерный статус Индии.
Несмотря на тесное торгово-экономическое и энергетическое, а порой и политическое, сотрудничество России с Турцией, стоит признать, что их отношения по своей «натуре» носят более конкурентный характер, что проявилось или проявляется в Сирии, Ливии, Центральной Азии, Южном Кавказе. В то же время Россия строит в Турции ее первую АЭС «Аккую», фактически с нуля создавая турецкую атомную отрасль. Более того, проект впервые в истории атомной промышленности реализуется на основе инвестиционной формулы BOO: Build — Operate — Own («Строй — Эксплуатируй — Владей»).
С одной стороны, на фоне заявлений турецкого лидера Реджепа Тайипа Эрдогана о том, что Турция будет добиваться получения ядерного оружия в честь столетия Республики (2023 год), можно констатировать, что Россия, несмотря на естественное соперничество с Турцией, де-факто способствовала созданию некой потенциальной «серой зоны» в режиме ядерного нераспространения, тем более, что Анкара бурно развивает отношения с Исламабадом. В то же время стоит учитывать любовь Эрдогана к популизму, а также контроль ядерной программы со стороны России и мощнейшее давление со стороны ключевых ядерных держав, которое будет оказано на Турцию в случае гипотетического стремления завладеть ядерным оружием.
Подводя итоги, стоит вспомнить, возможно, наиболее яркий пример, доказывающий «двухколейность» подхода ведущих ядерных держав к выстраиванию отношений с неядерными государствами с точки зрения интересов ядерного нераспространения. Несмотря на тесное торгово-экономическое, военно-политическое и гуманитарное сотрудничество с Беларусью, Казахстаном, а также Украиной, Россия и США совместно с вкладом Великобритании, вывезли ядерное оружие с территории трех бывших советских республик.
Таким образом, уровень и качество сотрудничества не должны стать «розовыми очками» для ядерной державы, ответственной фактически перед всем миром. Метафорически ведущие ядерные державы в данном контексте порой имеют «дихотомичную» природу: собственно держава и ядерная держава. В этой связи сохранение режима ядерного нераспространения должно стать своего рода «ситом», процеживающим сотрудничество/соперничество с неядерными государствами, а не наоборот.