Одним из первых советских офицеров, которые в январе 1945 года освободили узников Аушвица-Биркенау, был молодой старший лейтенант Иван Мартынушкин — командир пулеметной роты в 322-й Житомирской Краснознаменной дивизии 60-й армии. Ивану Степановичу Мартынушкину сейчас исполнилось 99 лет. Он — последний ныне живущий освободитель из Красной армии узников нацистской фабрики смерти.
Корреспондент EADaily познакомился с Иваном Степановичем осенью 2017 года — на международной конференции на тему нацистской оккупации Ростовской области и Северного Кавказа, которую проводил Научно-просветительский центр «Холокост». На груди у героя Великой Отечественной войны, кроме советских боевых наград, были польские ордена. Состоялся следующий диалог: «„Вы освобождали Польшу?“ — „Я освобождал Аушвиц-Биркенау“».
Иван Степанович рассказал, как это было. Накануне его часть освободила от нацистов Краков, едва не взорванный нацистами при отступлении. Перед Красной армией стояла задача не допустить разрушений в столице польских королей, так что Краков освобождали без применения авиации. Затем воины-освободители, получив приказ продолжать движение, выдвинулись дальше на запад Малопольского воеводства Польши. В 60 километрах юго-западнее Кракова лежал небольшой город, который поляки называли Освенцимом, а немцы — Аушвицем. Этот маленький город не имел особого стратегического значения. В ходе кратких боев Красная армия выбила из Освенцима-Аушвица немногочисленный немецкий гарнизон, вышла за западные пределы города.
«Там мы увидели огромное поле, обнесенное колючей проволокой в несколько рядов, закрепленной на высоких столбах. Нам сказали, что это лагерь пленных. Я и мои товарищи тогда ничего не знали про ужасы Аушвица. Мы стали осматриваться, изучать, что это за пленные. Возможно, думали мы, что это вообще пленные немцы. Перед нашим подразделением была поставлена задача провести обязательную зачистку местности, проверить каждый дом, чердак, подвал. Мы видели тут и там изможденных, но живых людей в полосатом тряпье. Поняли, что это заключенные. В глазах этих людей мы читали счастье от того, что пришли мы, что они теперь свободны. Тогда я и мои товарищи наконец поняли, что здесь немцы устроили один из своих концлагерей. Мы как могли старались помочь несчастным, но не понимали языка, на котором они говорили, а они не знали русского. Кое-как выяснилось, что в нескольких бараках размещались евреи из Венгрии. На них было страшно смотреть. Почерневшие от голода и болезней лица. Живые скелеты, в которых жизнь показывали только горящие глаза на изможденных лицах. Нас на лагерной улице встречали те, кто мог еще передвигаться. Их было немного. Куда больше лежали в бараках — на грязных, облепленных грязью и вшами нарах, на полу. Вперемежку с мертвыми лежали те, кто был еще жив, но от голода и болезней не имел сил и пошевелиться. Это было ужаснее самого жуткого кошмарного сна, который бы мог привидеться наяву», — рассказывал корреспонденту EADaily офицер — освободитель лагеря смерти.
Советские воины, впервые вступив в Аушвиц, само собой, не были в курсе сложной схемы этой фабрики смерти. Венгерская секция в январе 1945 года располагалась не в основном лагере, где известные всему миру ворота с надписью: «Arbeit macht frei», а в семи километрах к юго-западу, в разрушенной эсэсовцами польской деревне Бжезинка. Из этого следует, что Иван Степанович Мартынушкин и его боевые товарищи увидели самую страшную часть фабрики смерти — Биркенау. Именно там располагались главные газовые камеры и крематории. Часть этого адского комплекса эсэсовцы успели взорвать при бегстве из лагеря. Бойцам из роты Мартынушкина надо было не изучать географию лагеря, а спасать еще живых узников, времени было в обрез. Нужно было еще продолжать наступление на запад, в темпе на опережение врага.
«О том, что из себя представлял этот Аушвиц, или Освенцим, я узнал уже после войны. Ближе к сентябрю 1941 года в центральный лагерь Аушвиц-1 пригнали эшелон советских военнопленных. 3 сентября 1941 года 600 человек из этого эшелона загнали в подвал блока номер 11 — лагерной тюрьмы и убили цианистым водородом. Это был первый в истории нацистской Германии опыт массового убийства людей цианистым водородом, более известным сейчас как „Циклон Б“. С января 1942 года с помощью „Циклона Б“ нацисты в концлагерях осуществляли полное уничтожение евреев Европы. Но опытное, самое первое испытание этого газа было произведено на военнопленных из Советского Союза. В октябре 1941 года в Аушвиц пригнали из шталага в Восточной Польше еще 10 [тысяч] или 15 тысяч наших солдат и офицеров, которые в плену скрыли свои звания, чтобы их не расстреляли. Этим узникам до зимних холодов не давали никакой одежды. Их на утренние и вечерние поверки выгоняли на улицу совершенно голыми. Потом этим узникам выдали в качестве одежды грязное и рваное красноармейское обмундирование, которого у немцев на складах было полно. В грязной одежде завелись вши. Бараки для советских военнопленных охватила эпидемия тифа. Это была специальная акция эсэсовцев — убить тифом тех, кто еще не умер от голода и невыносимых условий лагеря. Кто остался в живых, потом строили Биркенау. Строили полуголые, голодные, зимой, в сырой болотистой земле, где грязи выше колена. Там же и поселились в холодных бараках с земляным сырым полом и без потолка, со щелями в крыше. Тиф в Аушвице с тех пор называли „русским гриппом“, указывая тем самым, что русские, то есть советские, тифом болеют так же регулярно, как человек в нормальных условиях подхватывает грипп. Непосильная работа, антисанитария. Страшная скученность в бараках, где на одном спальном месте лежало по пять-шесть человек, а кому на нарах места не доставалось, того загоняли под нары, тоже по пять-шесть человек. Под нарами — земляной грязный постоянно сырой пол. Вши, крысы. Воды для умывания не было, с водой в Биркенау всегда было плохо. В ревиры — больницы для узников — заключенные старались не попадать. В ревирах было то же самое, что и в жилых бараках. Там советских узников вообще не лечили. Баланды из гнилой брюквы и хлеба в ревирах давали больным в два раза меньше, чем работающим узникам. Эсэсовские врачи каждые две-три недели проводили в ревирах селекции — отборы „лишних“ больных на умерщвление. Кого убивали уколами фенола или эвипан-натрия, кого отправляли в газовую камеру. Всех мертвых жгли в крематориях. Обслуга крематориев весь период существования Аушвица-Биркенау состояла только из узников еврейской национальности. Этих евреев боялся и ненавидел весь лагерь. Вопрос: за что? Евреи из крематорской обслуги были смертниками — их убивали через пару месяцев работы, если не раньше. Когда в лагерь приходили эшелоны с другими евреями, крематорские евреи под страхом смерти были вынуждены уговаривать прибывших евреев заходить без опаски в газовые камеры. Работая в газовых камерах и крематориях, многие узники сошли с ума. Знаю, что в лагере сходили с ума от голода и издевательств СС и капо — охраны из заключенных. Такими сумасшедшими становились больные крайней степенью алиментарной дистрофии. В лагере у них была кличка — „мусульмане“. Если узник дошел до стадии „мусульманина“ — это стопроцентная смерть.
В одной газовой камере Биркенау можно было убить за раз население небольшого европейского города. Нам в январе 1945 года встретились узники-евреи из Венгрии. В 1944 году венгерских евреев в лагерь и привозили целыми городами — специально для уничтожения. Мощностей крематориев для сжигания трупов не хватало, тела убитых жгли на огромных кострах. Из тысяч советских военнопленных, которые осенью 1941 года находились в лагере, к февралю 1942 года в живых осталось только 60 человек. На наших людей эсэсовцы и газа не тратили. Советских граждан убивали медленно невыносимыми условиями лагеря. У гитлеровцев был девиз: „Русский должен умереть!“», — рассказывал Иван Степанович Мартынушкин.
После освобождения Аушвица-Биркенау старший лейтенант Мартынушкин был два раза ранен — на Одере и в Чехословакии. В госпитале Мартынушкин встретил День Победы. После окончания войны освободитель узников фабрики смерти обосновался в Москве. Закончил Московский инженерно-физический институт — ныне Национальный исследовательский ядерный университет. Всю жизнь отдал работе в атомной сфере. У Ивана Степановича Мартынушкина — две дочери, внуки, правнуки. Герой войны не сдается преклонному возрасту, старается быть для молодежи примером бодрости тела и духа. Освободитель Аушвица-Биркенау негодует насчет властей нынешней Польши, считает этих политиков «гнуснейшими из самых гнусных представителей рода человеческого». Из лидеров постсоветской Польши Мартынушкин уважает Александра Квасьневского, с которым встречался лично. Герой войны, советский офицер отделяет компрадорскую элиту Польши от честного трудового польского народа и призывает к этому других граждан нашей страны.