Иностранные туристы, привитые российской вакциной «Спутник V», смогут посещать Израиль с 1 декабря, а не с 15 ноября 2021 года, как было заявлено ранее. Об этом утром 15 ноября сообщило министерство туризма Израиля. Как отмечает официальный источник, въезд привитых «Спутником» туристов отложен «в связи с обнаруженными трудностями технического и юридического характера».
Официальное пояснение министерства туризма Израиля звучит так:
«Израиль признал российскую вакцину „Спутник V“ и, начиная с 1 декабря 2021 года привитые ей туристы смогут въехать в Израиль, сдав тест на серологию. Две недели назад Израиль открыл свои двери для туристов, привитых вакцинами, признанными ВОЗ. В свете успешной вакцинации населения Израиля третьей порцией бустера и низким уровнем заболеваемости, премьер-министр Израиля Нафтали Беннет вместе с министром здравоохранения Ницаном Горовицем и министром туризма Константином (Йоэлем) Развозовым приняли решение снять дополнительные ограничения и открыть границы и для туристов, вакцинированных „Спутником V“ и получившим положительный результат серологического теста. Решено, что начиная с 15 ноября 2021 года Израиль официально признает российскую вакцину „Спутник V“. Профессиональные группы профильных министерств занимаются синхронизацией израильской и российской систем с тем, чтобы процедура въезда туристов, вакцинированных Спутником, была максимально комфортной, а отдых и пребывание в Израиле — приятными и здоровыми. В связи с обнаруженными трудностями технического и юридического характера в существующей процедуре въезда для иностранных туристов, въезд туристов, вакцинированных „Спутником V“ станет возможен начиная с 1 декабря 2021 года. До тех пор будет налажена синхронизация систем, завершены юридические формулировки и обязательства, и механизм въезда будет работать без недоразумений, заботясь о поддержании здоровья как граждан Израиля, так и туристов, обеспечивая им комфортные условия и приятный туристический опыт».
Отметим, что неразбериха с разрешением на въезд в Израиль для привитых вакциной «Спутник V» привела к тому, что многие российские граждане сочли, что полеты в Израиль точно будут разрешены с 15 ноября и заказали авиабилеты на вторую половину ноября, а теперь вынуждены их сдавать.
Министр туризма Израиля Константин Развозов прокомментировал решение правительства о признании российской вакцины «Спутник V» и переносе начала приема туристов, привитых этой вакциной, на 1 декабря 2021 года. В заявлении Развозова говорится:
«Признание по факту российской вакцины Израилем — важный шаг, который позволит наконец сотням тысяч семей встретиться со своими родными и близкими, а также поможет оживить нашу туристическую отрасль, вот уже 20 месяцев парализованную кризисом коронавируса. На сегодняшний день в Израиле более 4 млн. людей вакцинированы третьей порцией вакцины и уровень заболеваемости очень низок. Мы хотим, чтобы подобная стабильность продолжалась. И никак не намерены подвергать граждан Израиля опасности заражения. С другой стороны, не менее важно, чтобы каждый приезжающий турист четко понимал процедуру въезда, подготовил все необходимые документы заранее, и пребывание его в Израиле было максимально комфортным и благоприятным. В процессе подготовки механизма въезда стало ясно, что существуют юридические и технические нюансы и тонкости, связанные с отсутствием единой системы перевода документов и сертификаций. Поэтому, несмотря на официальное признание Израилем вакцины „Спутник V“, принято решение пока отложить въезд туристов, чтобы механизм работал четко и слаженно, без сбоев и недоразумений, чтобы системы сертификации и учета были синхронизированы. Наша задача — сделать процедуру въезда максимально комфортной и легкой, обезопасив при этом и туристов, и жителей Израиля». (newsru.co.il)
Портал 9tv.co.il опубликовал интервью, которое взял редактор этого сайта Игорь Литвак у основателя «Первого радио» Павла Маргуляна.
К Павлу Маргуляну я давно подбирался: столь крупной фигуры в русскоязычном сегменте израильского общества не интервьюировал уже лет сто. А тут и карты в руки: радиостанции «Первое радио» исполнилось 20 лет. Мы же помним Маяковского, партия и Ленин, близнецы-братья. А Маргулян и «Первое» не просто братья, они сиамские братья, одно без другого представить нельзя.
— Мы начинаем интервью сразу после вашей программы, которая шла в прямом эфире. Не тяжко вот так, с корабля, на подводную лодку?
— В какой-то степени да, не просто. Но и проще одновременно. На радио я веду авторскую программу, высказываю мнение по многим вопросам, иногда спорю с радиослушателями, иногда не спорю, потому как бесполезно. В разговоре с вами я более спокоен, что ли.
— Сколько времени нужно, чтобы прийти в себя после прямого эфира?
— Трудно сказать. Я как-то настраиваюсь на эфир. Прошу родных не касаться каких-то тем, когда собираюсь на работу, внутренне настраиваюсь на общение с радиослушателями. Тюнинг такой. После эфира какое-то время требуется для возвращения «на землю». Сколько именно времени — не могу сказать поминутно. Это два часа напряжения. Людей много в эфире, все они разные. Пишут сообщения, и я должен, исходя из собственных принципов, главный из которых это уважение к мнению любого собеседника, вне зависимости от обозначенной им же темы, вести беседу. Наверно есть ведущие, которые работают на рейтинг и делают какие-то провокации. Но это не мое, не мой стиль.
— Удается отсечь все ненужное, мешающее работе лишнее, на эти два часа? И каким образом, если да, удается? Сами себе даете команду, очерчиваете рамки?
— Я делаю автоматически какие-то вещи дома, при подготовке. Но голова уже работает в режиме эфирном и просит не забивать ее ненужными вещами. Настраиваюсь, концентрируюсь. И, разумеется, потребляю много информации до эфира. Мы же говорим с радиослушателями на разные темы, и я должен соответствовать. Задача журналиста — знать понемногу, обо всем. Глубоко знать все невозможно, но разбираться, понимать тему ты обязан. У меня в программе полная свобода тем, говорим про что угодно. Начиная с темы Нетаниягу и заканчивая вакцинацией. Помогает мне вторая программа, которую веду, обзор газет: волей-неволей, приходится абсорбировать уйму информации, что помогает в общении в эфире.
— Был период у меня в жизни, когда работал в Тель-Авиве. Это был маргулянский период, почти что парк павловского периода: в обед выходил гулять по берегу моря и постоянно слушал программу «ПМ». Сейчас работаю в другом месте, там, увы, «Первое радио» не ловится, отсюда и вопрос: вы по-прежнему не выводите слушателей в прямой эфир?
— Да, в моей программе я по-прежнему работаю с «Фейсбуком» и «вотсапками».
— Вам удобно так?
— Это удобно мне. У нас на радио есть программа, где люди звонят в прямой эфир. Но, в силу регламента, времени на общение не так много, как хочется. И люди иногда обижаются, когда их обрывают на полуслове. Когда же человек пишет, тут другое, и временем никто на написание не ограничивается. К тому же пишущий человек — он человек более открытый. Я поощряю эту открытость, предлагаю им подписывать сообщения тем именем, что они хотят. Не обязательно настоящим, это тоже прибавляет свободы в общении. Мой принцип прост: пишите мне о чем угодно, без ограничений. Даже о чем-то личном: проблемы в семье, с женой, мужем, детьми, родителями, любовниками, любовницами, боссами, коллегами. Или еще шире: вопросы, связанные с жизнью отдельного города, отдельной страны, отдельной планеты. Анонимность полная, но такой формат позволяет мне произнести какие-то слова поддержки, или дать совет. Помогут слова или совет — хорошо, не помогут, можете забыть про это. Это в кино у человека есть друг, который может приехать в три часа ночи и за бутылкой водки либо найти решение, либо оказать поддержку. В реальной жизни такое происходит крайне редко.
— Вы психиатр, выходит, публичный?
— Скорее, психолог. Да, в какой-то степени.
— Но это же с ума сойти можно… У вас самого как, проблем психологических нет, по закону сообщающихся сосудов?
— Не в курсе. Если у меня и есть такие проблемы, то об этом должны сказать окружающие. Лично мне не кажется, что есть такие проблемы. Покуда не было, вроде. Хотя бывает порой сложно. Есть много людей, которые в беседах на ряд тем — Байден и Трамп, Нетаниягу и другие, Россия и Украина — переводят свое видение ситуации на личный уровень. Вот такие слушатели пытаются меня зацепить. Они считают, что вот тут я начал нервничать, повышать голос, вот тут они меня достали-поймали на какой-то фразе. Правда, некоторые в конце говорят: мол извините, если вас обидели. Я всегда отвечаю: сие невозможно, меня обидеть во время эфира. Вы не подпадаете в список людей, которые могут меня обидеть. Это очень узкий круг людей, там только родные и близкие.
— Вы такой стрессоустойчивый?
— Научился отсекать лишнее. На работе, в эфире, в Фейсбуке — я железный. Чем сильнее пытаются ударить, тем сильнее отскакивает.
— Вы — та резиновая кукла, про которую нам говорили еще в советские времена: ее бьют сотрудники, чтобы выместить злобу на шефа, на жизнь, на погоду? Как долго шли к такому образу?
— Я все время искал новые форматы своего эфира. Много пробовал, вот этот держится пока дольше всех. Он такой, потому как актуальный. Вот сегодня, в эфире, обсуждали поведение Беннета и Элькина в Сочи. Это одни. Другие говорили, что сегодня в Европе горячий футбольный день. Третьи поднимали тему отдыха водителей большегрузных автомобилей. И так каждый день: свободно и актуально. Табу только на тему конфликта России и Украины. Слишком много грязи, хамства и оскорбительного. Несколько лет у меня в программе говорили об этом, я успокаивал спорщиков, пока волевым решением не закрыл ее. Предупредил, можете не писать об этом, озвучивать ваши сообщения в эфире просто не буду.
— Тема-то общая для каждой программы существует?
— Нет. Бестемье. Можете писать о чем угодно, что вас волнует. Вот о чем вы сейчас, в эту секунду, думаете, о том и пишите. Поделитесь со мной фрагментом вашей жизни.
— Какие-то сообщения отсекаете, без учета табуированных тем?
— Примерно ноль целых и одну десятую от общего числа присланных сообщений.
— И что это?
— Как правило, там есть оскорбления. Или не эфирные слова.
— Сами окучиваете сообщения, или есть редактор для этого?
— Только сам. И никогда не читаю сообщения заранее, не продумываю ответ. Открываю, читаю, реагирую. Как они пишут мне, что им важно в эту секунду, так и я реагирую на то, что мне важно сказать в эту секунду в ответ на сообщение. Игра честная, без поддавков.
— Вы наверно КВН-ом баловались в юности. Там тоже надо быстро, за тридцать секунд отреагировать, и по теме…
— Так, баловался, чуток. Да, что-то похожее на разминку. Только с поправкой: я не пытаюсь отвечать смешно. Тем более что часто люди пишут действительно на личные, интимные темы. Отвечаю то, что я думаю по этому поводу, вот и все.
— «Первое радио» — это последние двадцать лет жизни Павла Маргуляна. Но ведь и до этого было слово, не так ли? Вы работали на известной радиостанции «Седьмой канал». О ней до сих пор ходят легенды. Иногда ловлю себя на мысли, что когда-то старики будут баять, что журналистов к эфиру чуть ли не на подводной лодке подвозили? Как оно было на самом деле, Павел? Как добирались, неужто вплавь?
— Нет, с борта корабля работала новостная служба. Но студия была в Бейт-Эле. Это рядом с Рамаллой. Я ездил туда четыре года. До моря не добирался. Главным условием работы радиостанции было такое: передатчик должен был находиться вне территориальных вод Израиля. Тогда это не считалось бы нарушением закона.
— Сколько лет проработала радиостанция?
— На русском языке — года четыре. «Седьмой канал» долгие годы пытался добиться регуляции. Много лет отказывали. Но в конце концов появилась радиостанция «Галей Исраэль», это была реакция на запрос поселенческих кругов, эта станция для них в общем то.
— «Седьмой канал» — это идеология или радиостанция в чистом виде?
— Когда я начал там работать, мы встречались с руководством, нам объяснили, что нужно радио для поселенцев. И «русский» отдел — это попытка усилить влияние на эти круги, для этого сегмента общества.
— Вы сами-то…
— Нет, я не из этих кругов, я просто пришел делать хорошее и качественное радио.
— Удалось?
— Опять-таки, удалось или нет, судить лучше со стороны, другим людям. Дам только небольшие цифры: когда я пришел сюда, тогда в стране была только радиостанция РЭКА, даже «пираты Средиземного моря» еще не водились. У «Седьмого канала» на русском языке был рейтинг около семи процентов. Это было в декабре, если не память не изменяет, девяносто шестого года. Спустя полгода рейтинг вырос до двадцати девяти процентов.
— Почему помер «Седьмой канал»? Никто не может ответить спрашивал у многих, говорят, что в течение дня. Вы при кончине канала ведь присутствовали?
— Канал периодически пытались закрыть. Проводились акции, приезжал ЯСАМ выносить оборудование из Бейт-Эля. Туда тут же прибывали сотни учащихся йешив, не давали сделать этого. У канала было сильное политическое лобби. Но потом, насколько я знаю, приняли решение перевести передатчик на сушу. И на этом их поймали, получив карты в руки для официального закрытия радиостанции. Завели уголовное дело.
— Как чувствует себя человек, работающий на «пиратском» радио? Корзиночка допровская при себе? Был ли страх, что могли попасть в места не столь отдаленные?
— Да я не очень тогда понимал все эти нюансы. Пришел работать на радиостанцию, профессия такая. Все как обычно, студия привычная, микрофоны, эфир. Хотя потом судьба не миновала и меня: был в суде по делу радиостанции, только другой. И потом, мы понимали, что нас, если что, отстоят: лобби-то было сильным. К тому же помогало чувство социальной справедливости: уж если для всех в Израиле есть свое радио, то почему бы и поселенцам не обзавестись таким же? Между прочим, спустя много лет я с таким же вопросом пришел насчет русскоязычного радио.
— И что вам ответили?
— Что нет частот свободных.
— Думаете, это была реальная причина?
— Трудно сказать. Я ушел сам с «Седьмого канала», затем несколько месяцев работал на радио «Спутник», «пиратском». Его тоже стала закрывать полиция. Я понял, что это не тот уровень отношения к профессии, который был у меня. И пошел во второе Управление телерадиовещания. К заместителю генерального директора по делам радиовещания. Пришел и с места в карьер: я такой-то, работаю на «пиратской» радиостанции, если хотите, вызывайте полицию. Но пока они едут, ответьте, пожалуйста, на один вопрос: в стране живет почти миллион русскоязычных граждан, у вас четырнадцать радиостанций, две на арабском языке вещают, другие — ивритские. Почему не открываете радио на русском языке?
— Вызвали полицию?
— Нет, сказали — садись, поговорим. Беседа длилась два часа.
— И?
— Итог такой. Она говорит: мы хотим открыть радиостанцию на русском языке. Понимаем, что нужно. Но Минсвязи не дает частот. В Израиле напряженка с частотами, потому что мы окружены недружелюбными соседями, плюс армия, аэропорт. Я в ответ: тогда я пойду к министру связи.
— Дошли?
— Через несколько дней поехал в Иерусалим, в министерство связи. Сел на скамейку, стал думать, что скажу министру. Понимал, что, если он скажет «нет частот», я не смогу ему возразить. И вот, пока размышлял, звонок. Яна Брискман звонит, мы с ней работали на «Седьмом канале», говорит:"Читал сегодняшнюю газету?» «Нет», отвечаю. Она: «Там объявление, что на создающуюся русскоязычную радиостанцию требуются сотрудники».
— Судьба, однако.
— У меня много таких совпадений в жизни. Я даже пришел к выводу, что у меня какая-то радиокарма, таких совпадений, связанных с радио, было немало. Побежал в ближайший киоск, купил газету. Написал резюме и отправил по указанному адресу. Потом мне позвонил Давид Бен-Басат, владелец радиостанции «Радиус». Это он создавал русскоязычную радиостанцию. Видимо мое резюме произвело на него впечатление, так как он позвонил мне первым. Так он сам потом рассказал. Мы с ним долго говорили. Наверно я его в чем-то убедил, он сказал, чтобы в ближайшее воскресенье я приехал в офис для более конкретного разговора. Так оно все и началось. Мне сказали, вот тебе кабинет, телефон, резюме соискателей, набирай команду. Через три месяца мы должны начать вещание.
— То есть вы стояли у самых истоков «Первого радио»…
— Да, Я разрабатывал его формат, концепцию, набирал людей.
— Из тех, первовыбранных и первонабранных, кто-то сейчас работает на «Первом»?
— По-моему, уже нет. Нет, есть несколько человек, которые влились в команду спустя очень короткое время после начала работы.
— Готовясь к интервью, говорил с вашими бывшими коллегами. Один из них сказал, что вы сложный человек. Это комплимент или критика, как думаете? И какой вы, сложный, простой, сложносочиненный?
— Если бы употребил выражение «сложный человек», то имел бы в виду, что у имярека есть отрицательные и положительные качества. Это мое понимание выражение «сложный человек». Не знаю, что имел в виду человек, который так сказал обо мне. Мое мнение: я скорее простой, чем сложный. Я был первым программным директором русскоязычной FM-станции в стране.
— В Израиле?
— Да. На тот момент существовало официально только радио «Рэка», сформировавшееся, со своим составом.
— Не пытались туда попасть?
— Когда только приехал в страну, пытался. Быстро понял: нет вакансий и вряд ли они предвидятся в будущем. Так вот, о сложности. Первая коммерческая станция. Развлекательная. В основном развлекательная. Желающих работать тут — море. Некоторым пришлось отказать. По профессиональным причинам. Разумеется, кому-то я не нравился. Что поделать, побочный эффект должности.
— А еще говорят, что вы суперталантливый, но слишком гордый. Что полагаете, будто радиостанция — это только музыка, а остальное все побочно, второстепенно.
— Начну со второго. Нет. Особенно сегодня, спустя двадцать лет работы могу точно сказать. Не второстепенное, не побочное. Когда начинали, я хотел, чтобы «Первое» было просто развлекательной станцией. Такой противовес «Рэке», станции серьезной, где много говорили. Главной задачей была такая: коммерция, зарабатывание денег. К тому же ниша развлекательная была на тот момент пустая на радийном рынке. Одним словом, главный упор сделали на музыку. Но регулятор обусловил выдачу лицензии выпуском новостных и передач. Сегодня, двадцать лет спустя, тем более понимаю, что одной «развлекухой» не вытянуть станцию. Наша аудитория взрослела вместе с «Первым». Человеку определенного возраста одной музыки уже недостаточно. Он требует информации.
— А что с талантом и гордостью?
— Не мне судить о себе.
— Так другие уже сказали, мне теперь ваше мнение интересует.
— Радио — это одна из немногих вещей в мире, что я умею неплохо делать. В принципе, нельзя все яйца класть в одну корзину, но вот я так, все яйца вместе, в одной корзине. Радио и все, пожалуй, где могу что-то делать достойно. Вот есть у меня с радио какая-то химия. Гордый? Не очень понимаю, что под этим подразумевается.
— Так каждый по-своему и подразумевает. «Лучшее радио», северное, воспринимаете как конкурентов?
— Я всегда за конкуренцию. Человек должен преуспевать благодаря таланту, а не потому, что больше никого в этом деле нет. Когда ты в эфире один-единственный, то ты лучший, самый звездный, без вопросов. Но вот популярность определяется только сравнением.
— Помните, в «Дне радио»: Саша, ты что, слушаешь вражеские «голоса»? Вы конкурентов слушаете?
— Иногда. Они лучшие на севере, мы первые в центре. Надо слушать в интернете, я редко это делаю. Но сравнивать не хочу, это такое дело, субъективное. Скажу только, что сегодня можно придумать много чего разного на радио.
— «Первому радио» предрекали короткое существование. Мол, полгодика, побалуются ребятки, и снова в люльку.
— Так и русскоязычным СМИ в целом вот уже сколько лет предрекают закат. Но пока есть аудитория, этого, думаю, не произойдет. Более того, мой принцип в отношении слушателей, он такой: если человек одинаково уверенно владеет русским и ивритом, то будет слушать более интересное для него радио.
— Раньше пугали: вот уйдут на пенсию те, кому сейчас тридцать-сорок лет и прощайте, «русские» СМИ. Из ваших слов я понимаю, что выросло новое поколение, что с удовольствием слушает «русское» радио?
— Не то чтобы выросло. Оно росло вместе с нами. А мы — вместе с ним. Есть люди, которые желают потреблять, скажем так, русскоязычную культуру. Тут и музыка, тут и другие области, которые на ивритоязычном радио не затрагиваются совсем. В лучшем случае на ивритоязычном радио прокрутят песню Высоцкого или какую-то там «Калинку-малинку».
— Вы о полуторном поколении?
— Нет, более взрослые люди. Слушателям «Первого радио» в среднем сорок лет. Полуторные — они уже больше израильтяне. Они более ивритодумающие. Наши же слушатели — олдскульные, как в двадцать лет они начали нас слушать, так и продолжают.
— Олдскул это хорошо. А новые, они приходят? Как-то можно отследить, приходят или нет?
— Есть новый приток слушателей. Увы, не такой большой, как хотелось бы. Алия другая. О десятках и сотнях тысяч в год давно забыли. Сегодня алия — двадцать-тридцать тысяч в год. Они нас слушают, другие радиостанции на русском языке, это естественно: иврита пока не знают, но хотят быть в курсе происходящего в стране.
— Раз уже прозвучало «Рэка». Новая чем-то отличается от старой?
— Отличается. Новостные программы на «РЭКЕ» повысили класс, уровень, на мой взгляд, хотя я не так чтобы часто слушаю это радио. Но когда еду на работу, часто попадаю на информационные эфиры «Решет-бет», «Галаца» и «Рэки». И если мне не нравятся интервью на первых двух радио, то переключаюсь на третье и часто попадаю на интересные беседы. О других программах «Рэки» не стану говорить, отмечу только, что с моей точки зрения некоторые из них устарели. По стилю, формату, подаче.
— Вот это снял с вашего сайта, «Первого радио»: Павел Маргулян — ведущий душевного дневного эфира «ПМ» и программы «Колесо обозрения». Любопытен.
* Внимателен к мелочам…
* Продал душу за конфетку.
* Любит произносить в эфире слова, которые сам же просит ему не писать.
* Всегда в бегах, читает все, что попадается под руку.
* Думает, что пунктуальность — это прерывистая линия на бумаге.
Это все писалось на трезвую голову?
— Я даже не знаю, кто это писал. Я это сейчас в первый раз услышал.
— Кто — неважно. Важно — что писали, и правда ли, написанное?
— Некоторые вещи тут справедливые. Например, по поводу пунктуальности. Да, верно, я читаю много прессы, это профессиональное, чтобы быть в курсе всего, что происходит в стране и что может вызвать вопросы радиослушателей. По поводу слов: я произношу иногда в эфире слова не то чтобы матерные, но где-то посередине. Например, когда человек написал мне стихотворение. Там может присутствовать и матерное слово, но «слово из песни не выкинешь». Я его читаю.
— Не запикиваете?
— Если по моему мнению слово на своем месте, я предупреждаю: прошу прощения, сейчас вы услышите грубое слово, если не хотите, чтобы ваши дети его услышали, отведите их подальше от радиоприемника.
— Приглушите звук ваших телевизионных приемников, а остальным сообщим результат матча: игра закончилась со счетом 0:0, пусть эти… смотрят…
— Трижды прошу прощения у слушателей. Правда, всегда находятся недовольные: как вы можете, это же радио. Но я всегда продумываю, прежде чем прочту слово это. При этом я всегда прошу слушателей не писать сообщений с ненормативной лексикой. (9tv.co.il) (Окончание следует)
— Когда в последний раз в эфире возникала тема, ставящая вас в тупик?
— Сложно ответить. Иногда в эфире мне рассказывают непростую жизненную ситуацию, на которую вот так сразу не отреагируешь. Надо подумать. Хотя я всегда найду что сказать. Но иногда есть ситуации, когда надо подумать, прежде чем отвечу. Тогда я откладываю такой вопрос в сторону и думаю над ним. Вот, например. Однажды мне в эфире написала слушательница: она недавно потеряла мужа и не знает, как жить дальше. Это была трагедия. Она опустила руки, перестала заботиться о себе, ничего ей не хотелось. Она полностью потеряла интерес к жизни. И не знает, как ей быть далее. Она написала это мне, незнакомому человеку.
— И сколько времени заняло обдумывание ответа?
— Не помню. Иногда ответы возникают сразу, иногда это занимает некоторое время. В данной истории я ей ответил так: скажите, муж, там, где он сейчас, хотел бы вас видеть такой, в таком состоянии? Уверен, что нет. Уверен, что он хочет, чтобы вы продолжали жить. Наслаждались жизнью.
— Ответила?
— Да, и поблагодарила. Что же касается таких тем, как взаимоотношения, скажем, Беннета и Нетаниягу, отвечаю сразу, так как хорошо разбираюсь в теме.
— Вы просчитываете своего слушателя, рисуете себе его образ, готовясь ответить?
— Нет. Я всегда говорю слушателям: пишите, не бойтесь, вас никто не укусит, никто не посмеется над вашим сообщением. Написанное вами и прочитанное на радио сообщение — это как допинг, впрыск адреналина. Попробуйте испытать это чувство. Вам может понравиться.
— Таких наадреналиненных много?
— Хватает, пару десятков, постоянных авторов. Среди них есть такие, что не совпадают со мной по идеологии, по отношению к политике России, условно говоря. Они пытаются меня цеплять. Называют русофобом. Другие недовольны моими реакциями при обсуждении темы израильской. Тоже называют меня так-то и так-то. Я не заставляю их быть корректными. Иногда пишут грубо. Я всегда говорю в таких случаях, что любая такая грубость в первую очередь характеризует вас самих. Это не я вас так показываю, это вы себя так показываете. Тоже один из моих принципов в работе ведущего. (9tv.co.il)