Новый фильм Сергея Белоуса и Макса Фадеева, снятый на передовой в Луганской Народной Республике, стал настоящим событием в российской документалистике. «Призраки. Солдаты забытой войны» получил специальный приз жюри на церемонии закрытия 32-го открытого фестиваля документального кино «РОССИЯ». Также фильм высоко оценили зрители — они дали ему третье место из всей программы (30 картин) документального кино. А в кулуарах фестиваля его несколько дней горячо обсуждали мэтры отечественной документалистики.
Сегодня снять о Донбассе так, чтобы было интересно, честно и талантливо, практически невозможно. Ограничения для работы на передовой, которые приходится обходить всеми правдами и неправдами, равнодушие публики, «заболтанность» темы, избитость подачи информации, которую навязывает официальная повестка — все это не способствует появлению чего-то живого. Создать фильм, который тронет до глубины души, казалось бы, невозможно в таких условиях. Но авторы справились и рассказали в интервью EADaily, как им это удалось.
Макс Фадеев
— Максим, расскажи, как проходили съемки, был ли какой-то заранее составленный план, или все происходило спонтанно и переживало трансформации во время съемок?
— У нас была идея снять полнометражный фильм о войне на Донбассе так, как никто, кроме нас, не снимет. С полным погружением зрителя в атмосферу происходящего на передовой. Без телевизионного закадрового текста и говорящих голов. Мы сделали фильм в формате наблюдающей кинодокументалистики — о жизни солдат и гражданских на линии соприкосновения.
Я не раз пытался снимать в этом направлении — одним из примеров может быть моя зарисовка из Коминтерново, снятая в июле 2016 года на западной окраине поселка (бой между 2-й мсб 9-го ОМСП ВС ДНР и батальоном «Азов» и ВСУ). Этот фильм мы начали снимать осенью 2018 года, долго не могли найти героя — только в третьей командировке мы встретили командира подразделения с позывным Негр, который и стал центральной личностью картины.
Как только я увидел в первый раз — сразу стало понятно, что он именно тот, кого мы будем снимать. Все тогда происходило буквально на бегу, я его встретил перед началом боевой операции, которую я снимал (эта сцена есть в фильме) — он был в зимнем маскхалате разведчика и балаклаве, полдня я видел только его глаза…
В старом советском телевизионном сериале «Обратной дороги нет» Николай Олялин играл роль бежавшего из концлагеря майора Топоркова, который вел партизанский обоз по тылам противника.
Когда я топал, выбираясь из урочища по глубокому снегу — след в след за этим офицером, мне вспомнился именно этот фильм, где предельно уставший от невзгод войны воин умирает не в бою от пули, а от усталости: не выдержало сердце…
И вот эти изношенные и расслоившиеся берцы, изодранный в хлам маскхалат и взгляд из под балаклавы Негра были словно у того олялинского майора…
— С какими столкнулись трудностями во время съемок, где снимали?
— Снимали мы в 14-м батальоне территориальной обороны ЛНР, известном как «Призрак», на линии боевого соприкосновения. Солдаты там постоянно находятся на передовой, практически без ротаций в тыл. Каждый заезд мы жили на позициях с ними от пяти до 12 дней. Дольше у нас не получалось — не оставалось сил, уже после пяти дней съемок в боевых условиях начинаешь сдавать…
Съемки зимой проходили не только в самих окопах, но и в блиндажах, погребах, летних кухоньках, в которых находилось место разместить нас вместе со всем оборудованием. За редким исключением там практически всегда была либо отрицательная температура, либо чуть выше нуля, протопить помещение не было чем, да и не было у нас такой возможности…
Холодина эта мне как-то больше всего и запомнилась… Также было очень непросто совершать пешие марш-броски вместе с увесистым оборудованием, брониками, спальниками и прочим на дальние передовые позиции по пересеченной местности — иначе туда не добраться.
— Скажи, пожалуйста, что тебе было важно передать в этом фильме?
— Моя задача — дать зрителям возможность почувствовать себя в шкуре людей, которые воюют и буквально безвылазно живут на передовой уже который год. Хотя бы немного, пусть хоть минуту, переживут эти моменты под обстрелом или с разведчиками на нейтралке. Я хотел, чтобы люди услышали, как звучит война. В том же прифронтовом селе Голубовском хотя бы чуть-чуть увидели, что происходит…
— В трейлере были слова, что «вроде как официальной большой войны нет, а жизни уходят». Как сейчас люди относятся к журналистам, к съемкам, как они справляются с разочарованием и ради чего остаются до сих пор в окопах, по твоим личным наблюдениям?
— Чаще всего последнее время местные жители в районе линии боевого соприкосновения уже посылают человека с камерой куда подальше, мол «какого хрена вы тут снимаете, у меня уже в дом пятый раз прилетает. Толку от ваших съемок — лучше помогите крышу заделать». Отношение к человеку с камерой разительно изменилось — и не в лучшую сторону.
Что касается солдат — мотивация самая разная. Кто за идею воюет, но таких всё меньше (многие гибнут, получают ранения), кому-то некуда уходить, ведь его родной город оккупирован ВСУ, а есть и те, кто ради зарплаты… Наш главный герой — абсолютно идейный. При этом с той стороны у него дочь осталась.
— Есть востребованность, заинтересованность после восьми лет войны?
— Она есть у тех, кто находится там. Заинтересованность есть у нас — поэтому мы и снимали фильм, чтобы показать его другим и вызвать заинтересованность, пробить стену человеческого безразличия. А есть ли востребованность — посмотрим, захотят ли наш фильм показать в различных городах России, найдут ли достойные площадки, пустят ли на большие экраны, возьмут ли на другие ведущие фестивали. Мы сделали то, что считали своим моральным долгом. Надеемся, что найдутся люди, которые помогут нам организовать премьеры на достойном уровне — хотелось бы, чтобы зрители получили возможность увидеть этот фильм на большом экране в 4К (ведь мы не зря снимали его в максимальном качестве).
Сергей Белоус:
— Что было самым сложным во время съемок?
— Съемки заняли почти три года. Мы начали снимать осенью 2018 года, зимой в начале 2019 года мы нашли нашего главного героя — Александра с позывным Негр, тогда он был командиром мехроты, а закончились наши съемки в 2020 году.
Фильм делался на голом энтузиазме, без каких-либо бюджетов, это была наша идея и мы осуществляли ее за собственные средства. Параллельно с помощью краудфандинга (народного финансирования) мы собирали средства на съемочное оборудование (а остатки уходили на транспортные расходы). Я предложил Максу начать съемки в батальоне «Призрак» (ЛНР) — ведь до этого мы в основном [работали] на позициях батальонов в ДНР.
Пообщавшись году в 2017-м с командиром «Призрака» Алексеем Марковым (Добрым), я окончательно убедился, что необходимо обратить внимание на это подразделение и именно на этих людей. В Алексее я увидел очень сильную личность, искреннюю, цельную и глубокую. И он был из тех командиров, кто осознавал важность сохранения исторической памяти, хроники, кино.
Мы приступили к съемкам, но проблема в том, что нам нужно было ездить туда (в Кировск, ЛНР) со всем оборудованием и вещами из Донецка. Каждый раз нам нужно было находить возможность добраться, нанимать водителя, потому что приходилось везти несколько камер, моноподы, штативы, объективы для разных условий съемки, зарядные устройства и повербанки, бронежилеты, каски, спальники — все для того, чтобы мы могли абсолютно автономно работать на передовой в течение недели и дольше, жить вместе с бойцами наравне в блиндажах, где зачастую нет электричества. Никаких тепличных условий.
Одно дело — телевизионный формат, когда приезжаешь на полчаса-час, отснялся и поехал отдавать материал в эфир, но ведь мы снимали не короткий репортажный сюжет, а полноценное документальное кино с погружением — это когда ты долго фиксируешь хронику происходящего, терпеливо наблюдаешь, выискиваешь героев, а уже потом следишь за их действиями и из этого постепенно выкристаллизовывается фильм.
Конечно, я сейчас крайне упрощаю. Мы жили от пяти до 12 дней с бойцами, иногда ничего не происходило, события приходилось как бы подлавливать, выжидать. А иногда они начинали стремительно разворачиваться, когда мы были уже дома в Донецке, но у нас в те моменты попросту не было даже финансовой возможности взять машину, чтобы тотчас рвануть в «Призрак». К сожалению, ряд важных моментов мы из-за этого упустили…
— Какие самые опасные моменты происходили во время съемок?
— Приходилось жить в том числе и на самых опасных участках фронта. Максим уже упоминал о случае в Желобке (напомню, за это село не раз шли ожесточенные бои — в том числе в 2017 году). Он жил на самой крайней позиции, я был в это время чуть дальше в том же Желобке. Над ними постоянно пролетали пули от крупнокалиберных пулеметов, вокруг разрывались снаряды. В фильме есть момент, когда по небу пролетают пули, а потом мощный взрыв со вспышкой на весь экран — это прилетает мина, где-то в пяти метрах от Максима.
Просто он в это время находился внутри погреба, который переоборудовали под блиндаж. Камера в этот момент стояла на бруствере окопа — в метрах полтора от него окоп заходит на поворот и в этот поворот, за угол, прилетает 82-я мина. Просто благодаря тому, что мина попала в окоп за угол, и камера выжила, и Максим не пострадал. Если бы Максим стоял в другом месте, это могло бы закончиться гораздо печальнее.
Прилетов туда было очень много, в таких условиях приходилось работать и на других позициях. Но в целом чем дольше мы снимали, тем было сложнее, поскольку ситуация обострялась, например в один момент ВСУ начали простреливать все подходы и подъезды к поселку Донецкий из ПТУРов. У них были новые украинские ПТУРы «Стугна», которые наводятся с помощью лазерного луча, а не проволоки. Они тогда уже спалили несколько единиц техники. При этом большую часть гражданских автомобилей.
Добираться можно было по темноте, медленно, аккуратно — и все равно передвижения отслеживались: у ВСУ есть система, которая мониторит звуки на местности и определяет по ним дислокацию техники. Мы как-то раз подъехали к нашему домику, где мы раньше жили в Донецком. В этот раз решили остановиться в другом месте, но там надо было высадить солдат. Высаживаем, не разгружаемся и едем дальше. Буквально через несколько минут туда прилетает 120-мм мина на дорогу. То есть они обнаружили, где мы остановились, поскольку там стояла машина с заведенным мотором и ее было хорошо слышно. И туда довольно быстро прилетел снаряд. Если бы мы разгружались, как в прошлый раз, нас бы уже не было.
Или была ситуация, когда мы сидели с Максом в крытом окопе, причем напротив бойнички, и я слышу: в нашу строну летит ПТУР — у него характерный шуршащий звук. Других боевых позиций и потенциальных целей рядом нет. Я молниеносно отлетаю в сторону от бойнички к более безопасной части укрытия, но, к счастью, у ПТУРа рвется проволока и ракета теряет управление, пролетая за нашей позицией. В этой ситуации нам просто повезло, Бог спас, иначе прилетело бы в бойничку блиндажа, где мы сидели.
Известный был случай, когда взяли в ЛНР пленного, а мы на этой позиции должны были заночевать, мы туда собрались, уже подъехала машина, и потом нам говорят: ребята, хотите сейчас можно на другую позицию поехать, на высоту (а мы там давно хотели поснимать). И мы решили все же присоединиться к другим ребятам и поехали в другую сторону. А уже утром узнаем, что туда, куда мы изначально собирались, зашла украинская диверсионная группа и обстреляла из гранатомета домик-располагу, где нас должны были бы разместить. Благо, боец успел выскочить в окно, когда услышал, что во дворе появился противник. Вээсушники тогда взяли в плен бойца, который выходил за углем. В целом опасных ситуаций было много. Все же тогда это был один из самых горячих участков фронта даже по отчетам ОБСЕ. В любом случае в работе любого военного хроникера или корреспондента опасность является частью неизбежной ежедневной рутины по определению. Ничего особого в этом нет.
— Что ты хотел в этом фильме донести до зрителей?
— Я думаю, зрители сделают сами свои выводы из фильма, в нем мы ничего не навязываем со своей стороны. Мы просто даем возможность людям увидеть, что война в Донбассе все еще не закончилась, чтобы они могли сами ее прочувствовать через происходящее на экране и при этом услышать из первых уст, что обо всем этом думают непосредственно участники данных событий. Мы желаем не только сохранить аутентичную кинохронику для истории, но надеемся, что зрители проникнутся судьбой героев фильма и не будут равнодушны к трагедии Донбасса.