Доктрина «Глобально связанная Европа», одобренная на этой неделе Советом Евросоюза, претендует на то, чтобы стать альтернативой китайскому интеграционному проекту «Новый шелковый путь» («Один пояс — один путь»). Аналогичные инициативы недавно были выдвинуты на саммите «Большой семерки», участники которого заявили о необходимости активизировать инфраструктурные инвестиции в развивающихся странах, давно оказавшихся в сфере политических и экономических интересов Китая.
Основная борьба в этом новом биполярном мире разворачивается за контроль над технологическими стандартами и критически значимыми сырьевыми ресурсами.
Сама по себе концепция «Глобально связанная Европа» не нова — она базируется на паназиатской стратегии Евросоюза «Соединение Европы и Азии — строительные блоки для стратегии ЕС», представленной еще в 2018 году. Однако с тех пор политико-экономический ландшафт Евразийского континента претерпел слишком существенные изменения: три года назад на фоне торговой войны между Китаем и США отношения между Евросоюзом и КНР были вполне рабочими и далекими от конфронтации. Теперь же Европа последовательно формирует единый антикитайский альянс с Америкой — недавним подтверждением этого стал провал ратификации в Европарламенте инвестиционного соглашения с Китаем в связи с весенним обменом санкциями, касающимися ситуации в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР.
Поэтому «Глобально связанная Европа» подразумевает углубление связей с американскими сателлитами в Азии: в пояснительной записке к доктрине Совет Европы отмечает необходимость активизировать существующие партнерские отношения с Японией и Индией, а также наращивать сотрудничество со странами АСЕАН и США. Предполагается, что развитие подобных взаимодействий окажется в центре внешней политики Евросоюза, сообщил глава внешнеполитического ведомства ЕС Жозеп Боррель на пресс-конференции, посвященной доктрине «Глобально связанная Европа», напомнив, что в декабре 2018 года ЕС уже подписал соглашение о свободной торговле с Японией. «Теперь же представляется, что для нас гораздо важнее обратить на проблемы взаимодействия с Большим Средним Востоком и рассчитывать на Среднюю Азию и Китай, но не с тем же подходом и теми же целями, которые декларирует Китай в своей инициативе „Один пояс — один путь“», — добавил Боррель.
Список проектов, которые Евросоюз собирается предложить потенциальным азиатским партнерам, планируется представить следующей весной. Пока со стороны Брюсселя прозвучали лишь общие декларации о «необходимости предсказуемых международных норм и стандартов для поддержания равных условий игры и стимулирования частных инвестиций», «важности вложений как в физическую инфраструктуру, так и в нормативную базу», «обеспечении эффективного сотрудничества и координации между всеми заинтересованными сторонами» и т. д.
Аналогичные инициативы были выдвинуты и в ходе июньского саммита «Большой семерки», состоявшегося в Великобритании. В его резолюции под девизом «Построим заново лучший мир» утверждалось о необходимости противостоять активности Китая в Азии, Африке и Латинской Америке, то есть тех регионах планеты, которые некогда именовались третьим миром. Эта формулировка, казалось, утратила свое исходное содержание после завершения холодной войны, когда завершилось противостояние первого (капиталистического) и второго (соцлагеря) миров, однако теперь обретает актуальное звучание уже в новом геоэкономическом контексте противостояния стремительно формирующихся евро-атлантического и евразийского альянсов.
На недавнем саммите G7 говорилось о необходимости крупных инфраструктурных инвестиций в развивающихся странах в общем объеме до $ 40 трлн наподобие строительства железных дорог в Африке, помощи странам Азиатско-Тихоокеанского региона в проектах энергетического перехода и т. д. Тот же Жозеп Боррель подчеркнул, что в 2013—2018 годах страны G7 уже оказали третьему миру помощь порядка 414 млрд евро, сопоставимую с китайскими инвестициями в рамках «Нового шелкового пути». Одновременно «Большая семерка» вновь призвала Китай пересмотреть свою политику в Синьцзяне и Гонконге, содействовать объективному расследованию происхождения коронавируса и т. д.
Кроме того, руководство Евросоюза проявляет серьезную обеспокоенность проникновением инфраструктурных инвестиций Китая в наиболее слабые экономики ЕС и его сателлитов. В качестве примеров этой экспансии Брюссель приводит китайские инвестиции в порты Греции и Италии, а также долговую зависимость от КНР Черногории, рассчитывающей вступить в Евросоюз в середине нынешнего десятилетия. Несколько лет назад власти этой страны передали контракт на строительство новой автомагистрали до границы с Сербией китайской China Road and Bridge Corporation, а также взяли крупный кредит под этот проект в Экспортно-импортном банке КНР. В итоге на Китай приходится порядка 15% госдолга Черногории, который в совокупности уже перевалил за критическую для подобных экономик отметку 100% ВВП.
О том, как Евросоюз будет выстраивать отношения в рамках «Глобально связанной Европы», можно судить по анализу торговых потоков, проведенному Еврокомиссией сразу после отказа от ратификации инвестиционной сделки с Китаем. По утверждению еврокомиссара по торговле Валдиса Домбровскиса, Евросоюз находится в сильной зависимости от 137 из 5 200 импортируемых товаров — это всего 6% от общей стоимости импорта, однако половина указанных товаров поступает из Китая, за которым следуют Вьетнам и Бразилия. Сама же эта продукция имеет принципиальное значение для развития зеленой экономики, на которую делает ставку Европа, — батареи, полупроводники, водород и критически значимые сырьевые материалы.
В связи с этим, заявил недавно Валдис Домбровскис, Евросоюз должен работать с «партнерами-единомышленниками» для повышения устойчивости цепочек поставок. Еврокомиссия уже объявила о подготовке к созданию двух новых промышленных альянсов: во-первых, по процессорам и полупроводниковым технологиям, а во-вторых, по промышленным данным, периферийным устройствам и облачным технологиям. Также рассматривается возможность формирования аналогичных альянсов по космическим пусковым установкам, авиации с нулевыми выбросами углерода, новым экологичным видам топлива.
«Очевидно и то, что технологическое лидерство идет рука об руку с лидерством в установлении стандартов, — именно поэтому мы представим стратегию стандартизации. Цель состоит в том, чтобы занять более жесткую позицию в отстаивании европейских интересов в этой области. В то же время мы будем стремиться к сотрудничеству с партнерами и единомышленниками по всему миру, чтобы вести глобальный диалог по установлению стандартов и будущему регулированию», — сообщил еврокомиссар по торговле.
Отдельный масштабный вопрос заключается в том, каким образом Евросоюз будет задействовать в своем интеграционном проекте стандарты климатической политики, которые в ближайшем будущем станут всецело определять реалии европейской экономики. В апреле Евросоюз резко ужесточил климатические цели на ближайшее десятилетие: если раньше планы до 2030 года предполагали снижение углеродных выбросов на 40% от уровня 1990 года, то теперь ставится задача сократить их на 55%, а к 2050 году и вовсе достичь углеродной нейтральности. 14 июля Еврокомиссия опубликовала детальные предложения по декарбонизации различных отраслей европейской экономики, среди которых — отказ от продаж новых автомобилей с бензиновыми и дизельными двигателями уже к 2035 году, включение в европейскую систему торговли углеродными квотами новых секторов экономики, а также введение механизма трансграничного углеродного сбора (СВАМ).
Последняя новелла грозит серьезными издержками странам, экспортирующим в Евросоюз продукцию с высоким углеродным следом. Только российским поставщикам стали, алюминия, труб, электроэнергии и цемента европейский углеродный сбор может обойтись в $ 7,6 млрд, заявил в связи с последними решениями Еврокомиссии глава Минэкономразвития РФ Максим Решетников. Механизм CBAM несет высокий риск дискриминации российского экспорта, говорится в недавнем докладе Института проблем естественных монополий, в котором потери российской экономики только на начальном этапе его действия оцениваются более чем в $ 2,2 млрд. Очевидно, что с такими же проблемами столкнутся и другие страны из «средней лиги» мировой экономики, для которых декарбонизация долгое время не была ключевым приоритетом по совершенно понятным причинам — значительный разрыв в уровне жизни с первым миром заставлял их правительства решать совершенно иные задачи экономического развития.
Можно предположить, что для ускорения декарбонизации экономик своих приоритетных партнеров Евросоюз и «Большая семерка» в ближайшие годы будут предпринимать особые усилия. Один из первых претендентов на это — Индия (ее премьер-министр Нарендра Моди был приглашен в качестве специального гостя на недавний саммит G7, но из-за ситуации с коронавирусом в стране не смог прибыть в Великобританию лично). Именно в этой стране сейчас реализуются крупнейшие в мире проекты в области солнечной энергетики, и уже в следующем году она планирует получать от возобновляемых источников 21% энергии.
Для индийских властей особое внимание к этой сфере совершенно обоснованно, поскольку страна критически зависит от импорта нефти и газа — своих углеводородных ресурсов в Индии очень мало. Однако в долгосрочной перспективе ни о какой углеродной нейтральности индийской экономики не может быть и речи. Согласно представленному в начале этого года долгосрочному прогнозу Международного энергетического агентства (МЭА), к 2040 году Индия будет импортировать почти 9 млн тонн баррелей нефти в сутки — на 80% больше, чем в 2019 году, — и более 200 млрд кубометров газа, втрое больше в сравнении с концом прошлого десятилетия. Поэтому в обозримой перспективе ее экономика будет сохранять значительный углеродный след, и не вполне понятно, как это будет согласовываться с экологическими стандартами Евросоюза, если там рассчитывают, что именно Индия сможет стать альтернативой Китаю в качестве новой «мастерской мира».
Что же касается самого Китая, то для него задачи построения углеродно-нейтральной экономики тоже не являются абстракцией, хотя Пекин говорит о достижении этой цели не к 2050 году, как Евросоюз, а десятилетием позже. Однако в Китае смотрят на вещи куда более реалистично: пик выбросов парниковых газов там прогнозируется лишь к 2030 году, а главное, пока не ставится вопрос о введении некоего собственного аналога европейского углеродного сбора. Кроме того, Китай контролирует значительную часть ресурсов, принципиально необходимых для энергетического перехода, таких как поликремний для солнечных батарей, медь и другие металлы.
Наконец, Китай реализует свою стратегию «Новый шелковый путь» уже восемь лет — достаточный временной задел в сравнении с «Глобально связанной Европой», которой еще только предстоит сформировать портфель инфраструктурных проектов для потенциальных партнеров. При этом Евросоюзу придется учитывать уже сложившиеся макрорегиональные альянсы, инициатором которых выступил Пекин, например Всестороннего регионального экономического партнерства (ВРЭП) с участием десяти стран АСЕАН, а также Австралии, Китая, Новой Зеландии, Южной Кореи и Японии.
История его формирования лишний раз напоминает о том, насколько важен фактор времени для крупных интеграционных проектов. Между началом переговоров и подписанием соглашения о новой зоне свободной торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе, которое состоялось в Ханое в прошлом ноябре, прошло восемь лет, а ратификация соглашения на уровне отдельных стран до сих пор продолжается. Можно вспомнить и о несостоявшихся альянсах, таких как Транстихоокеанское партнерство под эгидой США — проекте Барака Обамы, который был фактически свернут следующим американским президентом Дональдом Трампом. Поэтому стремление Евросоюза и «Большой семерки» вернуть себе доминирование в третьем мире пока выглядит лишь амбициозной декларацией без гарантированных результатов.