Принятый 1 июля 2021 года в Киеве закон о коренных народах Украины ставит в практическую плоскость проблему идентичности крымско-татарского народа как «коренного народа».
В этом плане принятое в законе определение «коренного народа» (ст. 1) имеет весьма примечательную оговорку:
«Коренной народ Украины — автохтонная этническая общность, сформировавшаяся на территории Украины, является носителем самобытных языка и культуры, имеет традиционные, социальные, культурные или представительные органы, осознает себя коренным народом Украины, составляет этническое меньшинство в составе ее населения и не имеет собственного государственного образования за пределами Украины».
Критерий коллективной идентичности — «осознает себя» — в определении привязан к Украине. Странная логика. Вот, например, если крымские татары не «осознают» связь своего народа с Украиной, то тогда они уже не являются «коренным народом». Следовательно, идентичность крымских татар, полагают украинские законодатели, как «коренного народа» должна быть «железно» привязана к Украине, а не собственно только к Крыму.
Между тем по критерию «осознания себя коренным народом» украинский закон очевидным образом ориентируется на такой основополагающий документ в международном праве о коренных народах, как на Конвенцию Международной организации труда № 169 «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах». В пункте 2-м статьи 1-й Конвенции № 169 определено:
«Указание самих народов на их принадлежность к числу коренных или ведущих племенной образ жизни рассматривается как основополагающий критерий для определения групп, на которые распространяются положения настоящей Конвенции».
Но каким образом какое-нибудь племя в какой-нибудь Амазонии должно заиметь идентичность «коренного народа»? Очевидно, кто-то извне должен объяснить этому племени его принадлежность к группе индигенов в понимании ООН.
Аналогичным образом следует задать вопрос: а как, собственно, крымско-татарский народ может «осознать себя» сам, т. е. создать свою коллективную идентичность «мы — коренной народ Украины»? Ответ на поверхности: посредством, например, принятого сейчас закона. Ведь закон определяет крымских татар «коренным народом Украины» без какого-либо «замера» их идентичности по части принадлежности к «коренному народу».
Понятно, что сам народ не может создать у себя свою собственную коллективную идентичность коренного народа. За него это должны сделать идеологи — «этнические антрепренеры». Они должны «сконструировать» идентичность «коренного народа» и методами культурной работы распространить ее в крымско-татарский народ. В этом плане в отношении крымских татар роль «этнического антрепренера» — «конструктора его идентичности» сыграл историк профессор Санкт-Петербургского университета Валерий Евгеньевич Возгрин (1939−2020). Именно проф. Возгрин и создал к 2012 году концепцию крымско-татарского народа как «коренного народа Крыма» через написанную им историю этого народа. История проф. Возгрина была издана в Крыму на деньги крымско-татарских предпринимателей.
Случай с проф. Возгриным одновременно и исключительный, и типичный в том плане, что его следует рассматривать по части культурных патологий такого явления как «русская интеллигенция». В этом плане проф. Возгрин вполне себе пошел в русле «традиций» русской интеллигенции с ее квазицивилизационной идентичностью. Дело петербургского проф. Возгрина следовало бы писать в каких-нибудь «Новейших вехах» вслед за известными «Вехами» (1909) или «Сменой вех» (1921).
Если в свое время «басманный философ» Петр Чаадаев (1794−1856) вообразил себя «католиком» и за свои сочинения был объявлен правительством «душевнобольным», то петербургский историк-скандинавист этнически русский проф. Возгрин вообразил себя «крымским татарином» и «мусульманином». С подобной опорой на свою воображаемую идентичность проф. Возгрин и написал свои яростно антирусские и подчеркнуто антигосударственные исторические сочинения по Крыму, подогревающие до крайних пределов и так существующий у крымских татар комплекс исторической виктимности. Ненависть к исторической России в текстах проф. Возгрина безмерна и превосходит элементарное чувство меры. (1)
Проф. Возгрин именно вообразил себя «крымским татарином» — не более того. Сочинения проф. Возгрина, его общественные выступления — это параноидальная игра ума русского интеллигента с его тягой к общенациональному суициду с предшествующим покаянием.
За свою первую крымско-татарскую псевдонаучную апологию — «Исторические судьбы крымских татар» (2) проф. Возгрин был принят в 1992 году крымско-татарскими активистами в «Меджлис крымско-татарского народа»* (с 2016 года запрещенная организация в РФ). В «Исторических судьбах крымских татар» проф. Возгрина, по словам его критиков из академической среды, «этническая история Крыма сводится к исконному существованию некоего крымского народа, основной чертой которого являются широкие жилы, в которые вливаются потоки крови сменяющих друг друга этносов… Крымским народом в конечном итоге оказываются крымские татары…».
По части этничности «марксистский историк» (так он себя представлял по тексту) проф. Возгрин обнаруживает в своей монографии весьма архаичные рассуждения в теме этничности по части «крови» как носителя этничности. На этом общем фоне феноменальной примордиалистской дремучести весьма показательно, что в 1992 году проф. Возгрин еще не знал такого понятия, как «коренной народ». Понятие «коренной народ» еще «не пришло» к нему из формировавшегося тогда международного права. Таким образом, первая история проф. Возгрина написана еще без концепции «крымские татары — коренной народ».
Простой текстуальный анализ выявляет, что проф. Возгрин в своих «Исторических судьбах крымских татар» (1992) широко использовал не понятие «коренной народ», а другое похожее понятие — «коренное население», понимая под ним достаточно широко «автохтонов Крыма».(3) Это «коренное население» Крыма проф. Возгрин противопоставлял новопоселенцам царской и советской эпох Крыма. При этом сам проф. Возгрин утверждал, что он происходит по прямой линии от первых русских колонистов, заселивших Крым сразу же после его завоевания Российской империей в конце ХVIII века. По этой причине в предисловии означенной монографии проф. Возгрин именовал себя «коренным крымчанином», т. е. также относил себя к тому самому «коренному населению» Крыма. По Возгрину, в его концепции 1992 года буквально получается, что «коренное население» Крыма на протяжении веков консолидировалось в «крымско-татарский народ». Посредством этого процесса и сам проф. Возгрин — «коренной крымчанин» через покаяние стал «ментальным крымским татарином». Такие вот кульбиты игры ума русского интеллигента кризисной эпохи.
Прошло двадцать лет после публикации «Исторических судеб крымских татар», и в 2012 году вышла расширенная и исправленная версия истории крымско-татарского народа от проф. Возгрина — его четырехтомная «История крымских татар» с весьма характерным подзаголовком: «Очерки этнической истории коренного народа Крыма».(4) Теперь, как видим, определение «коренной народ» применительно к крымским татарам появилось уже даже и в самом заглавии нового сочинения. Нетрудно определить, что продвижение концепции «крымские татары — коренной народ Крыма» — главная цель четырехтомника. Очевидно, что в данном случае профессор выполнил идеологическое задание «Меджлиса крымско-татарского народа»*, в котором состоял.
С конца 1990-х годов в «Меджлисе крымско-татарского народа»* узнали о концепции «индигенов» (коренных народов) ООН в международном праве и примерили ее на себя, найдя весьма выгодной. В 2002 году посланцы «Меджлиса» впервые появились в Нью-Йорке на Постоянном форуме по вопросам коренных народов, после чего стали его постоянными посетителями. В 2006 году «Меджлис» определил в своей стратегии цель: добиваться от властей Украины признания крымских татар коренным народом Крыма. Спустя 14 лет цель эта достигнута, правда самого «Меджлиса» в Крыму уже нет.
Весьма показательна частота использования по тексту «Истории крымских татар» у проф. Возгрина понятия «коренной народ» по отношению к крымским татарам. Он буквально внушает его читателям:
— том 1-й, от древнейших времен до середины ХVIII века, — 24 раза;
— том 2-й, от завоевания Крыма Российской империей до начала революции 1917 года, — 132 раза;
— том 3-й, от революции 1917 года и Гражданской войны до Второй мировой войны, — 135 раз;
— том 4-й, Вторая мировая война и депортация крымских татар, — 52 раза.
При этом рядом с понятием «коренной народ» в текстах своего четырехтомника проф. Возгрин широко использует и прежнее привычное ему понятие «коренное население». Не всегда ясно, чем «коренной народ» отличается от «коренного населения». В одних случаях «коренной народ» и «коренное население» — это синонимы, как, кстати, это и есть в документах международного права — indigenous, indigenous people, indigenous population. В других — понятие «коренное население» шире по смыслу, чем «коренной народ». В этом плане очевидно, что проф. Возгрин совершенно не вникал в терминологию использованных им ключевых определений. Не ясна у проф. Возгрина и специфика «коренного народа», связанная с содержательной стороной этого понятия. Но проф. Возгрина особо и не интересуют дефиниции. Главное для него — это использовать как можно чаще понятие «коренной народ», вводя и закрепляя его в культурном обороте.
При этом проф. Возгрин, что очевидно из текста, совершенно не разобрался и в содержательной стороне концепции индигенов ООН. Для него не имело никакого значения, что его, проф. Возгрина, «коренной народ крымские татары» не отвечает критериям индигенов (коренных народов) в концепции международного права.
О том, что проф. Возгрин совершенно некомпетентен в проблеме индигенных народов в концепции ООН свидетельствует еще и то, что рядом с понятием «коренной народ» по отношению к крымским татарам он использовал по тексту еще и такое понятие, как «коренная нация». Между тем в концепции индигенов в международном праве «коренной народ» не может быть «нацией», а только национальным меньшинством. В логике концепции индигенов ООН, в том случае, если «коренной народ» становится «нацией», он перестает быть «коренным народом».
Существенным пробелом у проф. Возгрина в его четырехтомнике остается опять же незнание им современной конструктивистской этнологии. Например, в отношении крымских татар ему так и осталось неизвестным такое понятие из конструктивистской этнологии, как «идентичность». В своем четырехтомнике проф. Возгрин продолжал работать в рамках примордиалистской этнологии. Тем не менее свое дело проф. Возгрин сделал, закрепив в историографии Крыма в отношении крымских татар понятие «коренной народ». Теперь «Меджлис крымско-татарского народа»* ссылается как на «научное» обоснование своих притязаний на статус «коренного народа» на сочинение проф. Возгрина — «честного и беспристрастного ученого» (их определение).
Весьма примечательна эта история с проф. Возгриным. Получается, что в ведущем университете страны — Санкт-Петербургском, на историческом факультете, которым в свое время руководил, по одной версии, «черносотенец» и «мракобес», а по другой — «замечательный русский патриот» проф. Игорь Яковлевич Фроянов (1936−2020), свои предельно политизированные и антигосударственные труды писал проф. Возгрин. И это в счет регулярно получаемого им жалования от государства Российская Федерация. И куда тогда идет РФ с подобного рода антинациональной историографией, как у проф. Возгрина? Коллеги-историки иногда расхваливают научные труды скандинависта Возгрина, но в случае с его историей крымско-татарского народа они чаще всего смущенно замолкают.
(1) Давно стало хрестоматийным высказывание 1983 года президента США Рональда Рейгана об «империи зла». Проф. Возгрин в своей «Истории крымских татар» решил буквально и «научно» оформить эту идею о России и русских как об абсолютном Зле дуального мира. Во введении он утверждает:
«История России — это история многовекового террора. Причем массового не только по числу жертв, но и по массе его исполнителей и просто сторонников».
В основании этого «многовекового террора», по проф. Возгрину, оказывается, лежат «подсознательные установки на агрессию», обусловленные особым этнопсихологическим качеством «великороссов». В версии проф. Возгрина, причины ущербности русских «недочеловеков», оказывается, лежат не в расе, как это в свое время утверждали нацисты, а в коллективной «этнопсихологии» с опорой на подсознательное. Это своего рода отсылка к Зигмунду Фрейду (1856−1939).
В порочной этнопсихологии «великороссов» с их склонностью к «геноциду», полагает проф. Возгрин, виноваты деструктивные религиозные идеологии древнего Ирана — маздеизм и манихейство, сформировавшие «манихейскую природу великорусского менталитета». Похоже, в данном пункте проф. Возгрин позаимствовал у Льва Гумилева его учение об этнической антисистеме.
В своей монографии проф. Возгрин со ссылкой на известного исторического фантазера — академика Рыбакова утверждает, что манихейство через скифов попало к восточным славянам. Дальше дополнительный импульс утверждению в коллективном подсознательном у восточных славян манихейства дало изначально порочное, по Возгрину, православное христианство, выбранное ими — восточными славянами — опять же по подсознательной склонности к манихейству.
О роли РПЦ в закреплении пресловутого манихейства проф. Возгрин пишет следующее:
«В средние века церковь сыграла важнейшую роль в консервации на Руси древнего маздеизма, обогащении его библейским манихейством». Дальше «православие Нового времени восприняло манихейские идеи во всей их полноте».
«Большевизм — одна из православных сект, которая сумела победить свою мать-РПЦ. И, как любая победившая секта, она немедленно растоптала свою колыбель, ведь вполне ожидаемая конкуренция побежденного противника… Как ни парадоксально это звучит, но большевизм стал возможен благодаря, среди прочих радетелей земли Русской, патриарху Никону (1605—1681). Наглухо закрыв найденный было староверами путь исторического, по сути протестантского развития РПЦ, Никон заклинил некий духовный предохранительный клапан, после чего гумилевский этнический „перегрев“ стал неизбежным».
Дальше, по проф. Возгрину, во всем «виновата» русская сельская община. В ее условиях «древний дуальный антагонизм», т. е. все то же манихейство, «принимало естественную форму мирского эгоизма».
«Если вспышки вражды между общинами выражались междоусобицами, где в ход шли колья, то в державном масштабе это были вооруженные конфликты или обычная война».
«На микроуровне вспышки агрессии и насилия порождались экономической и моральной фрустрацией (неудовлетворенностью), в которой недостатка нет и никогда не было».
«В великорусской среде сохранилось по ряду совсем не мистических причин огромное число людей Средневековья, живых окаменелостей, выпавших из истории». «Великороссы побеждали свой ужас перед многообразием жизни, часто сами себе не отдавая отчет в том, что они творили».
От манихейства в подсознательном, оказывается, утверждает проф. Возгрин, происходит у русских обычай традиционных кулачных боев:
«Массовые драки стенка на стенку. В этой традиции участвовало мужское население страны от мала до велика, причем не только в деревнях, но и в слободках немногочисленных промышленных городов. Это были организованные манифестации немотивированного насилия во всероссийском масштабе, — так велики были потенции темной (возможно, с ритуальными корнями) агрессии, что власти были вынуждены их нейтрализовать хотя бы разрешением этих регулярных побоищ».
В результате манихейства в коллективном подсознательном и тотального влияния русской общины, полагает проф Возгрин, «ни Востоку, ни Западу неведомо такое бесправие личности, такое тотальное подавление ее свободы», как в России.
Российская культура, утверждает проф. Возгрин, это вообще «теоретически обоснованный шовинизм» и «практический геноцид». А еще Россия в культурном и бытовом плане, по проф. Возгрину, это тотальный расизм.
«Расизм расцвел в терроре 1930-х. Как и раньше, он не ограничивался геноцидом нерусских этносов. В ментальности Сталина и его подручных прорвалось из подсознания самоощущение племенной элиты, для которой уничтожение соперников, даже потенциальных, — это усиление самого себя».
Для российского «закрытого общества», утверждает проф. Возгрин, нормальна его «исконная агрессивность».
«Русская колонизация была конкретным воплощением агрессивности». Российское государство характеризует «целеустремленная и последовательная агрессивность», «чисто московская беспринципность».
В данном случае проф. Возгрина просто понесло:
«Самым значительным из зодчих такого рода политики был новгородский, а затем владимирский князь Александр Невский, предпочевший налаживанию европейских цивилизованных контактов и западному типу развития родины нечто иное — ордынский тип абсолютного властвования. Русских князей, несогласных подчиняться язычникам-ордынцам, он давил вооруженной рукой, беспрекословно выполняя карательные функции, возложенные на него восточными пришельцами. Число сожженных им русских городов измеряется десятками, количество жертв — тысячами. Он был истинным сыном своего народа, оставившим в веках благоговейную память среди широких великорусских масс и став дважды святым: после смерти он был канонизирован в местные, владимирские святые, а при Иване Грозном вторично — в общерусские».
В противоположность, и не так, как это принято у «великороссов», указывает проф. Возгрин, «протестанты почитают честный труд едва ли не святым занятием. И такое отношение к созидательной деятельности приносит протестантам плоды уже в земной жизни, чего не скажешь о православных».
«Что же касается терпимости, то в этом отношении протестанты весьма схожи с мусульманами, ценя человека прежде всего за его нравственность и деловые качества».
«Остро характерная для христианства черта последовательной нетерпимости к „неверным, чужим“, исламу несвойственна» (sic!).
«Золотая Орда была выдвинута тюрко-исламским миром для защиты своего многовекового духовного достояния от экспансии глубоко отсталой и агрессивной Москвы».
Политику «царизма» в отношении «народов» проф. Возгрин определяет как «практический геноцид». В этом плане крымские татары, указывает проф. Возгрин, были просто обречены на «геноцид», который с ними в конце концов якобы и случился. Вот как об этом пишет проф. Возгрин:
«Крымское ханство было обречено на аннексию и колонизацию самим фактом роковой близости к ярко экспансионистским, патологически агрессивным наследникам мародера и храмового грабителя Владимира Святого. Поэтому захват ими Крыма, как и последующее ограбление, свирепая дискриминация и даже геноцид коренного населения полуострова стали неизбежными».
Ну и в заключение: вот как проф. Возгрин представлял себе финал погрязших в манихействе России и русских. По его мнению, в реалии существует проблема «видовой суицидности» великорусского народа.
Как сладостно отчизну ненавидеть!
И жадно ждать ее уничтоженья!
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу возрожденья!
Это у Владимира Печорина (1807−1885).
А вот это у проф. Возгрина:
«Забыв Бога, святотатственно поименовав саму себя „Святой“ и, главное, придерживаясь этого заблуждения многие века (и не отрекшись от него сегодня), страна „богоносцев“ добровольно и сознательно вошла в некую роковую спираль, витки которой, похоже, сужаются. Что в конце ее, что может выпасть на долю несчастной страны в награду за столь длительное и массовое святотатство? Не стоит бояться высшего проклятия — Господь не проклинает свои создания. Но он может наказать племя, лишив его божественного разума и смысла. После чего страна и люди обречены служить постоянным напоминанием о неизбежности духовной гибели вследствие упорного и нераскаянного кощунства».
(2) Возгрин В. Е. Исторические судьбы крымских татар. М., Мысль, 1992. Эта работа, по словам Возгрина, ходила в «Самиздате» еще в 1980-е годы.
(3) Здесь заметим, что «коренной народ», или «индигены», в понимании международного права — это не просто «автохтоны», а «автохтоны» особого рода, характеризуемые такими признаками, как проживание на завоеванной или колонизованной другим народом территории и обладание отличным от основного населения типом хозяйства. Общее правило: как «автохтоны» коренной народ не составляет нацию.
(4) Возгрин В. Е. История крымских татар: очерки этнической истории коренного народа Крыма. В четырех томах. Симферополь, 2013.
*Экстремистская организация, запрещена на территории РФ