С началом новой карабахской войны главы российских регионов дружно рассказали об усилиях по поддержанию «межнационального» мира на вверенной территории. И в первых рядах — власти республики, где собственные «национальные элиты» в мирных условиях клянутся в единстве с братьями «всегда и во всём» или «в шутку» исправляют лозунг «Два государства — одна нация» на «Три государства — одна нация» (Турция, Азербайджан и мы). А тут вдруг поджали хвосты. Чего так жидко-то? И какие выводы из этого просто обязаны сделать в Кремле?
Речь о Татарстане. Нашлись, конечно, верные сыны нации, которые на третьей неделе войны против их братьев вышли в количестве трех человек на три одиночных пикета. Часть лозунга, на татарском, вроде как в поддержку борьбы с пандемией: «Азербайджанские братья! Наши сердца вместе с вами!», часть, на русском, солидарна с точкой зрения правительства России: «Поддерживаем территориальную целостность Азербайджана в международно признанных границах!». Чудеса, да и только. Итак, выводы.
В 1991 году, с 19 по 21 августа, в Москве случился государственный переворот. Или попытка предотвратить государственный переворот, кому как нравится. В общем, Августовский путч, или «Три дня ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению)». Кто-то из республиканских и областных руководителей отправил в адрес ГКЧП телеграммы поддержки. Кто-то так запаниковал, что побежал впереди паровоза. Так несгибаемый председатель Верховного Совета Литовской ССР Витаутас Ландсбергис, еще за полтора года до того провозгласивший восстановление независимости Литовской Республики, позвонил в Москву и сообщил, что открыт для переговоров об условиях сохранения республики в составе СССР. А «первый президент независимой Грузии» Звиад Гамсахурдиа даже отправил в Москву зампреда правительства, чтобы заверить ГКЧП в том, что Грузия выходить из состава СССР и не собиралась.
Подавляющее же большинство советской партийной, государственной и культурной элиты свалила эпидемия геморроя. Некоторые продолжали руководить и с больничной койки. Так, один областной (!) руководитель, экстренно госпитализированный с язвой чего-то, разослал телеграммы районным (!) руководителям с требованием высказать «принципиальную точку зрения о ситуации в стране».
«Нашел дураков, — как рассказывал позже глава одного из райисполкомов, — при любом раскладе будет, кого снять и выслужиться».
Вывод первый. Казанская этнократия не имеет какой-либо идеологии. И она труслива. Ни «первый президент суверенного Татарстана» Минтимер Шаймиев, награжденный специальной золотой медалью Международной тюркской академии среди прочего «за укрепление связей и сотрудничества между братскими народами», ни его сменщик, «брат» Реджепа Эрдогана Рустам Минниханов не нашли слов сочувствия даже гражданским жертвам войны. У казанской этнократии не хватило мужества, чтобы хотя бы «пристроиться в кильватер» главы Чеченской Республики Рамзана Кадырова, который призвал Армению и Азербайджан прекратить кровопролитие и сесть за стол переговоров, иначе «начнутся новые провокации, пойдут нескончаемые потоки погибших, раненым не будет конца, беженцы, сироты… но победителей не будет!». Казанская этнократия — политический «0». Ее забудут на следующий день после отстранения от власти.
Но ведь кто-то же выходит на улицы? Протестовать против объявления даты окончания Стояния на реке Угре днем воинской славы. В войне, в которой Казанское ханство было союзником Ивана III. Или отпраздновать юбилей Золотой Орды, которую это самое Казанское ханство и уничтожило (см. «Стояние Госдумы на реке Угре. Как обесславили День воинской славы»). Наконец, почтить скорбную дату падения этого странного ханства. Или просто крикнуть: «Азатлык!» («Свобода!»). Буквально в эти дни, 1552 год. Ага, падение Казанского ханства. Кто же выходит?
В начале 1990-х в России пышно расцвели «некоммерческие организации» (НКО) — от экологических и культурно-просветительских до градозащитных и правозащитных. Не девять десятых, а 99 из 100 (за данные ручаемся) этих НКО были вполне себе коммерческими. С гибкими тарифами на услуги и жесткой организационной структурой: штаб — сотники — десятники. По аналогии с «избирательной сеткой» эти НКО иногда называли «митинговой сеткой». А какие здесь были социальные лифты! Каждый имел шанс и поощрялся набрать свою десятку, а там и сотню. Дальше рвись в штаб или создавай своё «Движение в защиту русского бобра» (но лучше что-нибудь абстрактное: на митинг в ходе конфликта «хозяйствующих рейдеров» за кладбище с бобрами не пойдешь — при чем тут бобры?). А кто-то и на партийное строительство замахивался. Было времечко…
На Украине эта система доведена до совершенства. За несколько часов вы можете купить бюджетный, но вполне достойный митинг или шествие, хоть с факелами, хоть с кастрюлями на голове. Система настолько обыденна, что на человека, вышедшего на митинг «просто так», «по зову души», будут не просто смотреть как на идиота и последнего лоха. Могут и бока намять: нечего тут цены сбивать. Не считая, конечно, разовых резонансных реакций населения. Далее происходит оценка ситуации и интересов, и первый спонтанный протест либо сходит на нет, либо включается обычная схема. За Россию же обидно. В стандартных случаях (несколько митингов против строительства разных объектов в Москве в 2013—2018 годах) «добровольцы» составляют до половины протестующих! Но костяк всегда — «Ба! знакомые всё лица!».
Последние два абзаца к тому, что в арсенале «национального движения» в Татарстане… нет даже этого инструмента. Московский Кремль смог в конце концов донести до казанского, что финансирование определенного рода акций даже через несколько прокладок поддается отслеживанию. Некогда заметный ВТОЦ (Всетатарский общественный центр) по-прежнему проводит дни поминовения ханства, а затем находит средства на оплату административных штрафов за своих активистов, но всё больше напоминает сборище городских сумасшедших. В основном же публичная активность в Татарстане вошла в общероссийский контекст: где-то полтора десятка граждан вышли «в поддержку Хабаровска», где-то полторы сотни против маршрута трассы М-12.
За что купил, за то и продаю, но, говорят (давайте считать этот рассказ историческим анекдотом?), в конце января 1994 года в Казань прилетел столичный министр, скажем так, по делам народов и субъектов федерации, и встретился с главным по республике. У обоих фамилии на «Ш». Гость сообщил о решении Бориса Ельцина: половинчатые шаги Москву не устраивают, если власти республики настаивают на суверенитете, он будет полным. Так же, как у России будет полное право решать вопрос о целесообразности транзита грузов нового государства по ее территории. Гость предложил еще раз подумать о том, какой ущерб может быть нанесен региону и какие последствия это может иметь для будущего статуса данной территории и ее руководства. Обмен фразами: «Мы найдем альтернативу!» — «Посмотрите на карту» — опускаем как недостоверный. Через три недели договор «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий» был подписан. Переговоры, длившиеся два года, благополучно завершились. А, например, Сергей Шахрай вскоре получил повышение до зампреда правительства РФ.
Идея независимости Татарстана абсурдна хотя бы в силу географического фактора. Мечтать о пробитии коридора «в заграницу» не возбраняется (в начале 1990-х в Татарстане вполне серьезно заявляли, что готовы проложить границу до Каспия по дну Волги. — EADaily), но есть куда более важный фактор. Идея вызывает отторжение у подавляющего большинства населения республики, включая самих татар. Что-то пошло не так и на постсоветском пространстве, и в мире в целом. По каким-то причинам, пусть в них копаются политологи и культурологи, но ни бывшим среднеазиатским республикам СССР, ни даже Турции (несмотря на почти 100-летний эксперимент) не удалось приблизиться к тому идеалу свободы и благополучия, который принято обозначать термином «Европа».
Обуздывать аппетиты этнократии в российских регионах удается не благодаря угрозам или хитроумным комбинациям Кремля, а именно благодаря пониманию большинством населения: «независимость от России» непостижимым образом превращается в режимы «султанов-самодуров». Прививку от которых народы регионов получили за 30 лет, наблюдая за «ханами и баями — самодурами». Формулировка спорная все 200 лет, но, как и 200 лет назад, продолжает подтверждаться: «Россия — Восток для Европы и Запад для Азии». Попытки самостоятельного «бегства на Запад» заканчиваются деградацией и катастрофой даже для «коренных цэ-европейцев», что же говорить об остальном пространстве бывшего СССР? Возможно, потому, что Россия и сохраняет ключевое понимание европейской миссии, тогда как остальная Европа теряет. Ну это к политологам и культурологам. Или к знакомым татарам, самым рядовым. Которые вам доходчиво объяснят, где они хотели бы видеть своих доморощенных защитников.
Вывод второй. Никакого национально-освободительного движения татарского народа не существует. Есть химера, фейк, используемый для оправдания «меньшего из зол» в борьбе с «национализмом» — оправдания казанской этнократии.
Сегодня этнократия делает ставку на гораздо более тонкий, безопасный и управляемый инструмент, нежели митинговая активность. На «властителей умов» через вполне (или почти) законное субсидирование СМИ. Не то чтобы народ жадно ловит каждое слово в газете или эфире, но ущербная медиаполитика, несоблюдение базовых принципов работы СМИ превращают их в «точку сборки» потенциальных цветных революций. Вспомните Украину, где «почти аполитичные» каналы по щелчку переключились с ток-шоу о рецептах готовки борща на полностью вымышленное избиение «онижедетей». Это кого-то чему-то научило? Ничему! Почти через шесть лет «онижедети» захватили уже российское информационное пространство, а задавленные фейками «эксперты-во-всём» жалобно блеяли в студиях (См. «„Онижедети“ на Тверской: выводы и прогнозы»).
«Вообще в каждом несчастии ближнего есть всегда нечто веселящее посторонний глаз», — писал Федор Михайлович в «Бесах».
В декабре прошлого года Владимир Путин на заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека вернулся к теме, высказанной еще четырьмя годами ранее, и снова рассказал о том, что Ульянов-Ленин, нарезав Россию на союзные республики, заложил «под российскую государственность, которая складывалась тысячу лет», мину замедленного действия. Вот она в 1991-м и рванула. Владимир Владимирович, мин было несколько, как матрешек. И часть тех, которые были заложены под РСФСР, — ждут своего часа в России.
А извлекаются они вполне демократично — признанием абсолютного равенства субъектов федерации. От прерогатив их институтов до названий. Первое — долго и нудно обсуждаемо в рабочем порядке. Второе, с точки зрения «консенсуса», доступного массам, имеет подсказку в виде пункта 2 статьи 1 Конституции РФ: «Наименования Российская Федерация и Россия равнозначны». Вот так: «Наименования Петрозаводская область и Карелия равнозначны», «Наименования Казанская область и Татарстан равнозначны», «Наименования Забайкальская область и Даурия равнозначны».
Не нравится «область», можно подумать о «крае», «округе», «регионе», да хоть «губернии». Первое название — полное официальное, второе… назовите хоть традиционным, хоть родным (для части населения). Покушение на что-то? А на что именно? Все мыслимые возможности для изучения языков и поддержания культур прилагаются.
Вывод третий. Выбить стул из-под этнократии придется, и чем быстрее, тем лучше. Где «лучше» — вопрос безопасности страны. 20 лет — это средний срок, по истечении которого новое становится привычным. А 20 спокойных лет у нас по большому счету уже нет: век будет очень тяжелым. Извлекать мины придется под обстрелом. Надеюсь, образно.
Результат должен выглядеть так. В Казанской области живет много татар. Поэтому здесь много прекрасных татарских школ, здесь устраивают самые замечательные народные праздники и построены светлые и просторные татарские культурные центры. В Ульяновской области татар меньше, поэтому таких же прекрасных татарских школ здесь тоже меньше, но праздники хоть и собирают меньше людей, такие же красочные, и культурные центры приличные. Все равны, и татары, и русские. И если через 20 лет ребенок услышит, что в одной из этих областей маму правдами и неправдами пытались заставить учить какой-то «государственный язык республики», он этого просто не поймет: «В смысле?».
Вот это равенство граждан и способно стать одним из краеугольных камней того самого общенационального консенсуса, нарушение которого журналистом, культурным деятелем, политиком, чиновником будет вызывать острое неприятие такого деятеля, подавляющим большинством он будет отнесен в разряд людей неприличных и глупых. Это тоже станет привычным и будет лучше любой цензуры и даже самоцензуры регулировать поведение каждого.