До обстрелянного в пятницу, 15 мая, Октябрьского я добиралась своим ходом. Прошла через знаменитый подземный ж/д переход, служащий условной границей между зоной мира и зоной войны, отделяющей Киевский район и прилежащий к аэропорту поселок Октябрьский, под блюзовое исполнение уличным музыкантом «Ветра перемен» от Scorpions. Гимн окончанию холодной войны по дороге на войну вполне себе горячую звучал сюрреалистично.
Белый пазик на той стороне за пару минут довез меня до рынка, куда накануне вечером пришлось одно из попаданий. В этот день там работала моя старая знакомая Светлана. На рынке у нее — небольшая точка по продаже сладостей. А сама Светлана вместе с семьей, в том числе и маленькой внучкой, живет практически рядом с улицей Стратонавтов — последней поселковой улицей перед донецким аэропортом.
— У нас снова очень неспокойно. Да мы и не жили никогда тихо все эти годы. Фронт шумит постоянно, но в последний месяц снова стало прилетать по поселку. Числа 11−12-го в пятиэтажке, что возле закрытой школы, что-то влетело в окно последнего этажа. Так что, Кристиночка, шумно у нас всегда. Как тут у нас обычно бывает? Если обстрел сильный, как вчера, то потом на пару дней наступает затишье, но вскоре опять начинается по нарастающей, — говорит Светлана.
— А вот на днях что было!? Мы детей по домам попрятали, а сами стояли во дворе и смотрели, как пули над головой свистят и о забор бьются, — сказала одна из женщин, услышавшая беседу.
— Что у нас тут только не стреляет! 26-го числа будет шесть полных лет издевательства. А вот те конфеты у вас желейные или леденцы? — присоединяется к обсуждению уже немолодая покупательница в строгом пальто, попутно выбирая сладости для внучки.
С Ольгой и ее восьмилетней дочкой мы прогуливаемся по поселку, где нет ни одного неповрежденного здания.
Магазины стоят обугленные и разбитые после прямых попаданий. Смысла убирать или восстанавливать их, пока не закончилась война, собственники не видят, так как в любой момент здания могут быть разрушены снова. Работают лишь небольшие магазинчики и рынок.
В это время Арина катается на самокате, а мы с Ольгой разговариваем о войне. Она вспоминает, как 26 мая 2014 года здесь летали украинские вертолеты, пугали разбегавшихся врассыпную мирных, зависали над ними, стреляли по ногам:
— Маски у них были желтые, похожие на натовскую амуницию. Я хорошо помню, как бежала по улице и сквозь открытые шлюзы вертолетов видела направленное на нас оружие и ухмыляющиеся лица военных, — говорит женщина.
На одной из центральных улиц располагается мемориал погибшим жителям Куйбышевского района — долгие ряды фамилий на гранитном фоне.
Иногда попадается на глаза вроде бы целый забор, но при ближайшем рассмотрении и здесь обнаруживаются свидетельства войны. Фасады пятиэтажек посечены осколками, во многих квартирах повреждены балконы и окна. Домам по улице с символическим названием Кремлевский проспект, упирающейся в Стратонавтов, за годы войны уже досталось немало. Но в этот раз туда снова было несколько попаданий. Одно — в палисадник под балкон дома неподалеку от уютной детской площадки. Стена дома в отметинах от осколков.
— Это от вчерашнего прилета? — спрашиваю я пожилого мужчину, который возится на балконе второго этажа.
— Нет, это еще старое, — спокойно отвечает он.
На качелях во дворе монотонно качается девушка-подросток. На вопрос о том, куда еще были прилеты, она равнодушно и буднично кивает в сторону соседних домов. Во дворе пожилые женщины кормят котят, я не говорю с ними об обстрелах, чтобы не напоминать им о войне в эту минуту затишья. Разруха и война соседствуют здесь с жаждой жизни и созидания — красивые клумбы, украшенные самодельными игрушками и каруселями детские площадки, граффити с изображением красных зубцов стен и башен Московского Кремля на фоне синего неба. Жители явно гордятся названием своей улицы и любят свой поселок.
— Ольга, что вы сами хотели бы сказать, самое главное?
— Я много общаюсь с людьми и знаю не только по себе, что все уже устали, разочаровались во всем происходящем, люди уже не могут жить в состоянии неопределенности. Это выстраданное годами чувство. Каждый, кто здесь живет, потерял кого-то из близких, и получается, что ни за что, — говорит женщина.
У большинства живущих в Октябрьском людей так или иначе повреждены дома, причем у многих неоднократно. В дом Ольги за годы войны было четыре попадания — в 14-м, 16-м и в 18-м году. Люди в поселке пытаются что-то восстанавливать, но восстановленное разрушается в одночасье, — как в муравейнике, в который кто-то наступает ради забавы грязным ботинком.
— Сидеть и ждать лучших времен тоже не будешь. Годы-то идут, нам уже за 40. Вот и мы решили восстанавливать дом. Кажется, что эта война никогда не кончится. Прилетит — значит, прилетит. От судьбы не уйдешь. Надоело жить в этой неопределенности без «мечт», без планов, одним днем на протяжении шести долгих лет. Многие говорят, что люди у нас неповоротливые, боятся перемен, не хотят уезжать, не стремятся к лучшему. Ну а к какому лучшему? Ты много знаешь счастливых людей, уехавших с Донбасса и устроившихся на чужбине? Я вот таких практически не знаю. Уедут, поскитаются немного и возвращаются назад, — говорит Ольга.
Ее дочке Арине было два года, когда началась война.
— Когда она маленькая была, обстрелы у нас считались громом. Но я хорошо помню, как она впервые сильно испугалась. Тогда сбили военный вертолет, и содрогнулось все вокруг. Арина вцепилась мне в одежду, долго плакала, не умолкая. После этого мы на полгода уехали к родственникам. Сейчас у нас большой оборудованный подвал, практически настоящий бункер, там лежат матрасы, стоят обогреватели. Последний раз мы спускались туда в 18 году, — вспоминает Ольга.
В то утро она, как всегда, проснулась рано, пила кофе, собиралась на работу, когда начали постреливать. Ее сонная растрепанная дочка с подушкой в руках вышла из спальни и сказала: «Мама, опасно, надо идти в подвал».
— А к ней прислушиваться надо. Мы первой ее опустили в подвал, затем залез сын, мой начал Жучку свою тоже пихать в подвал, а она ногами уперлась и не хочет спускаться. И в этот момент был прилет. 120-я мина упала напротив дома в 5.20, а все осколки пошли к нам. Содрогнулось все вокруг. Выбило входную железную дверь. Мы за это время три двери поменяли в доме. Вот будет ли чего-то хотеться после этого? Купили новые двери, поставили, но, оказалось, ненадолго. Вокруг стекла, дым, запах газа, так как газовую трубу где-то перебило. Малая две недели из подвала не выходила. Я стала квартиру искать, куда бы нас пустили с животными. Собака, кот, черепаха… Ее осколками посекло, и нам отдали ее спасать. За семь тысяч сняла квартиру, кровати без матрасов, лампочек нет. Пожили мы там четыре месяца, больше не смогли.
Мама Ольги в 2014 году пошла работать в местную больницу, куда свозили многочисленных раненых.
— В самый первый день, 26 мая, мама пошла сдавать кровь. Было много раненых, и всех их свозили в нашу больницу. Тогда не хватало крови, а у нее была первая положительная, подходящая всем. Мама ушла с прежней работы, отчасти потому, что ездить под обстрелами было сложно, ж/д переход постоянно закрывали. Но больше из-за желания быть полезной. Она устроилась в больницу санитаркой, тягала стекла, которые постоянно выбивало. Мы с детьми тогда как раз уехали к родственникам, и ее просили уехать, но она отказывалась до тех пор, пока ей не прилетело в дом.
Тогда женщина спаслась чудом, хоть и не успела выпить бокал мартини, который уже приготовила себе после тяжелого рабочего дня.
— В коридоре у нас стоял холодильник, а мама моя очень любит холодный мартини. Она пришла в тот вечер со смены, открыла подвал, нажарила яичницы, налила мартини и стояла на лестнице, чтобы в случае чего успеть спрыгнуть в подвал. Но в это время пришел сосед и позвал ее пить чай. Только они сели за стол, как раздался грохот, повалил дым. Они смотрят, а забора в ее доме нет, половины коридора, где стоял холодильник, тоже нет, дверь валяется в стороне. Светят коногонкой и видят хвостовик в ступеньках. Мама после этого уехала, сказала, что это было последней каплей. А она многое пережила, она ведь и в больницу под обстрелами бегала.
Несмотря на то, что Октябрьский в военных сводках стал фигурировать реже, после того как ополчение выбило ВСУ из аэропорта, устойчивого затишья тут с тех пор не наблюдалось.
— Ольга, было ли такое, чтобы долго, к примеру год, по поселку не прилетало?
— Да ну, ты что! Это фантастика. И сейчас, с конца апреля — начала мая снова обострение жуткое. Дочку отправляем к бабушке, она хоть и недалеко живет отсюда, но все же дальше от фронта. Но я все равно не хочу уезжать из Донецка. Я еще своей бабушке перед смертью говорила, что, пока жива я, с домом ничего не случится. Да и Донецк я люблю.
Возвращалась из поселка я тоже пешком. По дороге наткнулась на надпись, повторяющую лозунг с футболок «Тату» во время их выступления на одном из американских каналов во время войны в Ираке. Написано было в сердцах, не баллончиком, походя, а осознанно — красной краской и валиком.
Зашла в магазин возле рынка. Покупатели обсуждали с продавцами вчерашний обстрел. Кто-то говорил, что в тот день как раз оказался в «1000 мелочей» незадолго до попадания — крыша как раз этого магазинчика пострадала от прилета. «И сколько уже можно, и когда же все это закончится!» — говорили между собой люди на исходе шестого года войны, если за точку отсчета брать события 26 мая в районе ДАП и Октябрьского.