Заочный «обмен любезностями» между академиком Сергеем Глазьевым и руководством ЦБ РФ оказался очередным напоминанием об отсутствии у России долгосрочной стратегии экономической политики, следствием чего уже стала затяжная стагнация экономики страны, а коронавирусный кризис лишь усугубляет основной тренд последних лет — неуклонное движение в сторону периферии мировой хозяйственной системы. Однако неортодоксальные решения, предлагаемые Глазьевым, выглядят опоздавшими как минимум на пять-шесть лет — эксперименты с радикальной дедолларизацией и деофшоризацией можно было предпринимать в 2014 году, когда российская экономика была еще настроена на мобилизационный подъем. Теперь же чрезвычайные меры перенастройки российской финансовой системы, на которых настаивает Глазьев, могут повлечь за собой столь же чрезвычайные санкции с непредсказуемыми для экономики страны последствиями.
Поводом для нашумевшего письма руководства Банка России в Минэкономразвития РФ, где предлагается «рассмотреть целесообразность проработки оптимизации коммуникационной деятельности» Сергея Глазьева, стали некоторые тезисы его доклада «О глубинных причинах нарастающего хаоса и мерах преодоления экономического кризиса», опубликованного в середине апреля. В этом документе бывший помощник президента России, ныне занимающий пост министра по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии, демонстрирует основательное знание такой «диссидентской» для сегодняшнего экономического мейнстрима доктрины, как мир-системный анализ, характеризуя «фундаментальную особенность» текущей ситуации как «структурную перестройку мировой экономики, обусловленную сменой технологических и мирохозяйственных укладов».
С подобной формулировкой сложно поспорить, учитывая то, что все предпосылки нового глобального кризиса созрели еще в 2018—2019 годах, проявившись в виде торговых, санкционных «гибридных» войн, повсеместного нарастания протекционизма, активизации протестных движений в самых разных странах, усиления неравенства, во многом спровоцированного новыми технологиями, и т. д. Используя терминологию одного из ключевых представителей мир-системного анализа Джованни Арриги, чью теорию вековых циклов накопления капитала в начале своего доклада упоминает Сергей Глазьев, мировая капиталистическая система приблизилась к своему терминальному кризису, за которым исторически следует большая «тридцатилетняя» война.
Главные игроки в борьбе за роль нового глобального гегемона хорошо известны — это США и Китай. Последний, можно сделать вывод из текста доклада Глазьева, благодаря последним событиям сделал еще одну серьезную заявку на мировое лидерство, уже на «новом фронте мировой гибридной войны с применением биологического оружия». «Руководство КНР с честью вышло из этого испытания, купировав распространение пандемии и с еще большим энтузиазмом приступив к восстановлению производства, торговли, внешних связей. В результате несущие конструкции нового мирохозяйственного уклада укрепились за счет усиления дисциплины всех социальных групп, мобилизации ресурсов, солидарной ответственности, а также повышения авторитета власти, воля которой продемонстрировала непоколебимость», — пишет Глазьев, определенно намекая на то, что схожим путем должна следовать и Россия.
Дальнейшее развертывание мирового финансового кризиса объективно будет сопровождаться усилением КНР и ослаблением США, при этом существенно пострадают также находящиеся на периферии американоцентричной финансовой системы страны, включая Евросоюз и Россию, прогнозирует академик. Следовательно, сегодня, по его мнению, необходимо приложить все усилия, чтобы выскочить из этой периферийной траектории, для чего Сергей Глазьев предлагает целый пакет решений, прежде всего в финансовой политике. Суть этих мер — радикальная дедолларизация экономики России, предполагающая, в частности, распродажу из золотовалютных резервов РФ всех долговых обязательств США, Канады и Великобритании, исключение использования доллара во внешнеторговых и инвестиционных операциях госкорпораций и банков (с рекомендацией сделать то же самое частным предприятиям), отзыв ценных бумаг российских эмитентов из депозитариев стран НАТО и т. д. Помимо прочего, отмена «бюджетного правила», прекращение действия системы страхования вкладов в отношении депозитов в иностранной валюте (гражданам, по мнению Глазьева, нужно предложить «обменять эти вклады на рублевые на рыночных условиях, а коммерческим банкам — продать располагаемую иностранную валюту Банку России по текущему курсу»), перекрытие каналов вывоза капитала и пр.
Особой критике в докладе Сергея Глазьева подвергнуты действия ЦБ РФ, который академик обвинил в проведении денежной политики в интересах международных финансовых спекулянтов, чьи действия привели к мартовскому обрушению курса рубля. «Банк России, имея все возможности удерживать курс рубля стабильным благодаря объему валютных резервов, превышающим количество рублей на финансовом рынке, дал возможность ему рухнуть и только после этого заявил о готовности проводить валютные интервенции», — утверждает Глазьев, предъявляя ЦБ обвинения в том, что он «продолжает самоустраняться от выполнения своей конституционной обязанности обеспечения устойчивости национальной валюты».
Последняя формулировка, очевидно, и спровоцировала реакцию ЦБ, которую многие наблюдатели сочли излишней — прежде регулятор предпочитал не реагировать на выпады Сергея Глазьева (возможно, видя в них некую субъективную составляющую, учитывая то, что в 2013 году Глазьева называли одним из возможных кандидатов на пост председателя Банка России, но в итоге это кресло заняла Эльвира Набиуллина). Теперь же ЦБ в своем письме, направленном в Минэкономразвития, прибег к весьма жестким формулировкам, отметив, что заявления Глазьева «несут репутационные риски для совместных мер правительства и Банка России».
Об официальной реакции кабмина на письмо ЦБ пока ничего не известно, однако едва ли доклад Сергея Глазьева там восприняли с энтузиазмом, поскольку досталось там и правительству — и речь не только о предложении отменить бюджетное правило, краеугольный камень политики Минфина РФ в последние несколько лет. Помимо этого, Глазьев напоминает, что в России так и не заработал принятый в июне 2014 года федеральный закон «О стратегическом планировании в Российской Федерации»: «Несмотря на более чем 60 тысяч принятых документов стратегического планирования, они не оказывают заметного влияния на экономическое развитие, поскольку не содержат никаких мер ответственности за их выполнение. Вместо развертывания законодательно утвержденной системы стратегического планирования правительство занялось национальными проектами».
В целом все сказанное в докладе подводит к одному простому и неутешительному выводу: в России отсутствует системная экономическая политика, стимулирующая рост национального хозяйства и благосостояние граждан страны. В этой констатации, пожалуй, и заключается самая сильная сторона доклада Глазьева, незамедлительно вызвавшего поддержку со стороны промышленных кругов.
На каждом заседании Союза машиностроителей, заявил, в частности, комментируя письмо ЦБ в Минэкономразвития, акционер «Ростсельмаша» Константин Бабкин, поднимается тема изменения денежно-кредитной политики, тема необходимости сильного снижения ключевой ставки: «Промышленники требуют сделать то, что предлагает Сергей Глазьев. Такое снижение решило бы массу проблем: вздохнуло бы производство, перевели бы дух те, кто платит ипотеку, правительство сэкономило бы кучу денег, которые сейчас тратятся на субсидирование льготных кредитов. Но нет. У Набиуллиной свои цели и задачи, не всегда понятные нам. Ей проще игнорировать оппонентов и даже затыкать им рот. Типичный российский либерал». Принятое же ЦБ 24 апреля решение снизить ключевую ставку с 6% до 5,5% годовых Бабкин назвал «мелкой подачкой».
Однако проблема заключается в том, что в принципе нельзя ставить знак равенства между денежно-кредитной политикой ЦБ, одним из важнейших индикаторов которой является уровень ключевой ставки, и экономической политикой как таковой. Уровень ставки — важный, но далеко не единственный элемент экономической политики: в конечном итоге, можно вспомнить, что в середине 2000-х годов, когда экономика России показывала максимальные темпы роста за постсоветский период, ставка рефинансирования ЦБ стабильно находилась на уровне выше 10%.
Очевидно, что для возвращения экономики на траекторию роста требуются некие иные меры, которые выходят далеко за рамки компетенций ЦБ (хотя давно звучащее предложение ввести элементы ответственности регулятора за экономический рост выглядит более чем здраво). Что это за меры, лишний раз напоминать не нужно — снижение регуляторного и правоохранительного давления на бизнес, создание благоприятной налоговой среды для инвестиций, обуздание монополистов, вносящих основной вклад в реальные темпы инфляции (которые ЦБ именует «инфляционными ожиданиями населения»), эффективная борьба с коррупцией, укрепление судебной системы, опережающие инвестиции в инфраструктуру, системы образования и здравоохранения и т. д. Именно потому, что эти задачи остались без решения, и не состоялся мобилизационный подъем российской экономики после кризиса 2014 года, основные дивиденды из которого извлекли именно монополисты и различные «короли госзаказа». Примерно по той же причине не состоялось и масштабное включение бизнеса в нацпроекты. Но о перечисленных факторах, угнетающих рост, в докладе Сергея Глазьева сказано лишь мимоходом, хотя стоит отметить, к примеру такое предложение: «Для выравнивания рентабельности разных отраслей экономики необходимо проведение ограничительной ценовой политики в отношении естественных монополий, вплоть до замораживания тарифов на их услуги на период реализации антикризисной стратегии».
Без проведения всей этой работы, о которой в последнее десятилетие много и преимущественно безрезультатно говорилось, ряд предложений, прозвучавших в докладе Глазьева, выглядят откровенным авантюризмом, густо замешанным на геополитике с конспирологическим налетом, до которой подавляющему большинству российских компаний, мягко говоря, нет никакого дела. Последствия форсированной дедолларизации российской экономики в предлагаемым Глазьевым виде приведет лишь к ускорению санкционных мер со стороны США — например, в виде эмбарго на поставки российских углеводородов, что незамедлительно обнулит множество благих предложений академика в духе направления нефтегазовых доходов бюджета «на финансирование антикризисных мер, включая закупку критически необходимых импортных товаров, прежде всего медицинского назначения».
Сомнительно выглядит и предлагаемая Глазьевым безоговорочная ставка на Китай, который в полном соответствии с закономерностями развития капиталистической системы, выявленными теоретиками мир-системного анализа, в последние годы активно формировал собственную сырьевую периферию, включающую и Россию. В том случае, если резкое ужесточение санкций приведет к вытеснению российских энергоносителей с западных рынков, усиление сырьевой зависимости российской экономики от Китая лишь вырастет, причем китайские компании вряд ли изменят свою политику в отношении участия в российских проектах. В качестве одного из недавних примеров этого можно привести такой крупный проект, как Восточная нефтехимическая компания (ВНХК) «Роснефти», к которому на протяжении нескольких лет пытались привлечь китайские госкорпорации. В итоге инвестиции из Китая так и не пришли, а в мае прошлого года «Роснефть» исключила ВНХК из своей инвестиционной программы, объяснив это невыгодными условиями в связи с реализуемым правительством РФ налоговым маневром в нефтяной отрасли.
В целом, по данным выполненного компанией EY в ноябре прошлого года опроса для российского Консультативного совета по иностранным инвестициям, за предшествующие 11 лет доля китайских компаний в прямых иностранных инвестициях в Россию составила лишь 3%, тогда как наибольшее количество инвестпроектов в 2018 году заявили компании из США — наглядный пример того, в чью пользу работают санкции. Кроме того, существенно усилилась зависимость России от европейских технологий, которые используются во многих крупнейших проектах в той же нефтегазовой сфере. Целенаправленно провоцировать новые санкции при безоглядной ставке на Китай в условиях резкого обострения конкуренции на традиционных для России экспортных рынках сбыта как минимум неосмотрительно.
При этом понятно и то, что усиление зависимости российской экономики от иностранных технологий даже в условиях санкций не может не вызывать беспокойство. «В течение последнего десятилетия российская экономика продолжает деградировать, опускаясь все ниже по уровню технического развития и доле производства в мировом валовом продукте», — констатирует в своем докладе Сергей Глазьев, предлагая в качестве выхода резкое наращивание государственных инвестиций в технологическое развитие: «Необходимо на порядок увеличить финансирование научных разработок в сфере молекулярной биологии, генной инженерии и клеточных технологий, изготовления нанотехнологического оборудования, цифровых, лазерных и аддитивных технологий, гелиоэнергетики, нанопорошков и новых материалов. Очевидным направлением бюджетных расходов с высокой экономической эффективностью является модернизация транспортной, телекоммуникационной, энергетической и жилищно-коммунальной инфраструктуры на основе нового технологического уклада».
Но в этих «очевидных» направлениях есть и один совершенно неочевидный момент: как показывает мировая практика, массированное вливание государственных средств в инновационные технологии дает лишь единичные «прорывы», поскольку действовать в данном случае неизбежно приходится методом проб и ошибок. Позволить себе такие меры могут лишь немногие страны, причем определенно не находящиеся на периферии глобального технологического развития, имеющие достаточные резервы, помимо социальных обязательств своих бюджетов, и не отягощенные гигантской коррупционной составляющей. Итоги российских экспериментов в этом направлении периода президентства Дмитрия Медведева хорошо известны, да и последующие планы по созданию миллионов «высокотехнологичных рабочих мест» мало к чему привели. Тем временем Глазьев вновь предлагает наделить чрезвычайными полномочиями «институты развития», хотя сама эта формулировка давно стала нарицательным наименованием для неэффективности расходования бюджетных средств. «Проведите анализ результатов деятельности институтов развития по итогам 2019 года и представьте предложения о целесообразности продолжения деятельности указанных институтов», — так звучало мартовское поручение премьер-министра Михаила Мишустина первому вице-премьеру Андрею Белоусову, выводы которого по обозначенной теме должны быть представлены к 1 июня.
Наконец, в докладе Сергея Глазьева почти ничего не сказано о мерах по преодолению первоочередных последствий коронавирусного кризиса, которые уже просматриваются более чем отчетливо — резкое падение доходов населения, уход с рынка множества предприятий, прежде всего в малом и среднем бизнесе, усиление монополизации на многих рынках и т. д. Масштаб ожидаемых бедствий на очередной пятничной пресс-конференции 24 апреля представила Эльвира Набиуллина: в 2020 году ВВП России снизится на 4−6%, падение экспорта может составить от 10 до 15%, инвестиции в основной капитал снизятся на 6−10% по сравнению с прошлым годом. Ожидаемое после прохождения пика кризиса восстановление может лишь компенсировать провал — в 2021 году ЦБ ожидает увеличения ВВП на 3−5%, а в 2022 году на 1,5−3,5%, то есть динамика будет замедляющейся. Вопрос о переходе к устойчивому росту по-прежнему не имеет внятных решений на уровне экономической политики, и без реального перехода к системным мерам его решение в условиях обостряющейся борьбы за рынки может окончательно зайти в тупик.
Николай Проценко