31 декабря исполнится 25 лет началу новогоднего штурма Грозного федеральными войсками, который хотели взять ко дню рождения министра обороны Павла Грачева — 1 января. Грачев, уверявший, что столицу Чечни можно взять за несколько часов одним полком ВДВ, был одним из ярых сторонников ввода в Чечню войск. Его тогда поддержали глава МВД РФ Виктор Ерин, представитель президента РФ в Чечне и вице-премьер Николай Егоров, директор Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин. Окончательное решение по вводу войск было принято 11 декабря на совещании Совета безопасности России под председательством президента России Бориса Ельцина.
Степашин, наряду с руководителем президентской администрации Сергеем Филатовым и вице-премьером Сергеем Шахраем, ранее убеждал Ельцина, что проблему с чеченскими сепаратистами можно решить без ввода войск. Парадоксально, что президент самопровозглашенной «Ичкерии» Джохар Дудаев, против которого Ельцин шел войной, не столь давно был верным союзником Ельцина и фактической креатурой московских «демократов»… Противник Дудаева политик Умар Автурханов, на которого в 1994 году ставили в Москве, в 1999 году в своем интервью скажет:
«Не будь у нас этой проклятой трубы, войны в Чечне не было бы».
Данный сумбур — это фон, которым сопровождались события в Чечне четвертьвековой давности. Настроения простых жителей Чечни 25 лет назад оказались «за кадром» больших политических игр вокруг республики. О мыслях и чувствах тогдашних чеченцев корреспонденту EADaily рассказал руководитель Чеченского отделения общества развития русского исторического просвещения «Двуглавый орел» Ислам Сайдаев — бывший сторонник «Ичкерии».
— Ислам Вахаевич, какие настроения бытовали в Чечне в декабре 1994 года, накануне ввода войск в республику?
— Большинство чеченцев тогда думало, что это война между Россией и «Чеченской Республикой Ичкерия», Нохчи-Чо. И люди поначалу не могли поверить в это. Ведь тогда только три года прошло, как рухнул Советский Союз. Народ в Чечне думал: мы с русскими и другими народами остаемся членами одной большой семьи, советской семьи. Люди осознавали, что какой-то конфликт произойдет: в виде попыток убрать Джохара Дудаева, заблокировать границу, сократить или прекратить финансирование экономики Чечни из федерального центра… И не более того. Никто не мог представить, что вскоре будет большая кровопролитная война. Мы не ожидали, что Грозный в ночь на 1 января 1995 года будет напоминать горящий Сталинград, говорящие на одном, русском языке, люди будут убивать друг друга и мы увидим со стороны некоторых «федералов» звериную жестокость.
У нас отношение к Российской армии было как к своим. Наши мужчины в большинстве своем к тому времени имели отношение к Советской армии. Практически все взрослые мужчины к декабрю 1994 года имели за плечами опыт военной службы. Я тоже служил в Советской армии срочную. Выйдя на гражданку, мы не теряли связи с нашими армейскими друзьями, да и просто с людьми, которые служили с нами в одних частях или родах войск. Многие связали с Советской армией свою жизнь — стали офицерами. У чеченцев в силу нашего менталитета всегда считалось делом настоящего мужчины быть военным, защищать с оружием в руках страну, где ты живешь. Так или иначе, «Прощание славянки», имена наших командующих, министров обороны СССР объединяли нас с «федералами» до декабря 1994 года, когда мы, присягавшие одной стране и одному флагу, встретились по разные стороны линии фронта. Этим во многом и объясняется то, что первая чеченская кампания характеризовалась с обеих сторон конфликта жестокостью, переходящей во всепоглощающую ненависть. Свои стали в одночасье врагами. Нет более худшего врага, чем бывший друг.
— К декабрю 1994 года в Чечне было два центра силы — администрация Джохара Дудаева и оппозиционный Дудаеву Временный совет Умара Автурханова. Люди Автурханова ориентировались на Москву и размещались в Надтеречном районе, где у Дудаева не было особой поддержки. Можно точно сказать, какие районы Чечни поддерживали Дудаева, а какие нет?
— Очень многие люди в Грозном, в райцентрах и в сельских местностях к 1994 году разочаровались в режиме Дудаева, критиковали и ругали его администрацию. Было много чеченцев, которые считали, что приход «федералов» будет освобождением от администрации Дудаева. Парадокс того времени в том, что к началу первой кампании в рядах сторонников «Ичкерии» оказались те чеченцы, которых бы сейчас назвали пророссийскими. Москва тогда сделала для этого все. Точечные артиллерийские и авиаудары по жилым домами, больницам, школам и другим объектам социальной инфраструктуры сподвигли идти сражаться за Дудаева тех, кто до начала первой кампании и подумать не мог об этом. Эти люди не ожидали, что их будут уничтожать как врагов те, кто вошел вместе с «федералами» в Чеченскую Республику. Мы ждали освободителей, а к нам с «федералами» пришли каратели и мародеры. Это не мои слова. Воевавший в Чечне российский генерал Геннадий Трошев в своих мемуарах говорил о том же самом.
Надо сказать, что не все «федералы» были ослеплены жаждой повоевать. Например, командующий 131-й Майкопской бригадой полковник Иван Савин в декабре 1994 года стоял на подступах к Чечне дольше, чем того требовал приказ. Савин осознавал: взятие Грозного к 1 января 1995 года, как того требовали из Москвы, — это преступная авантюра. Савин понимал, что таким образом «федералы» настроят против себя мирных людей, навлекут на себя удары штурмовых отрядов, сформированных накануне. Военная разведка «федералов» накануне первой кампании хорошо поработала в Грозном, старшие офицеры имели на руках сведения о состоянии военных сил «Ичкерии». А при этом Москва отдавала такие приказы, которые ставили «федералов» прямо под огонь сил Дудаева и настраивали чеченцев против России.
Но Савин, — как и другие старшие офицеры, — был вынужден выполнять приказ. 131-я Майкопская бригада была разбита наголову, Савин был убит. Личный состав Майкопской бригады в рядовом и сержантском составе был укомплектован срочниками. Офицеры не знали топографии Грозного. На руках у командования были устаревшие карты Грозного, где не было названий улиц, номеров домов, указаний, что и где находится. Крупные города, где каждый дом превращен в укрепрайон, нельзя взять одним танковым полком, набранным из срочников. Так можно было только превратить Грозный в огромную человеческую мясорубку.
— Вы говорите, что защитники Чечни тогда имели опыт службы в Советской армии, многие были офицерами в отставке. Как они воспринимали выучку вошедших в Чечню российских солдат?
— Солдат в Вооруженных силах России остался тем, кем он был в Советской армии, — бесплатной рабочей силой, на неосведомленность которой можно списать преступные действия верховного главнокомандования. Те, кого Москва вывела в Чечню на боевые действия, не имели ни малейшего представления о практике военных действий в городских условиях, о теории и практике боевой стрельбы. К примеру, из-за угла шарахнет автоматной очередью, а стреляющий, наводчик и заряжающий из танка по приказу командира танка в ответ долбают по близстоящему жилому дому. А в ответ — выстрелы из гранатометов и другого стрелкового оружия со стороны жилмассивов, разрушения и жертвы среди мирного населения. Необученные срочники порой со страху палили куда попало. Это только потом те, кто из них останется в живых, покажут настоящий героизм. Офицеры как раз понимали, как надо воевать. В первую кампанию у «федералов» на офицеров пришелся наибольший процент потерь. В общем, кто-то смотрел на ввод войск в Чеченскую Республику с опасностью, кто-то с надеждой. В итоге случилось то, что случилось.
— 25 лет назад Вы находились в Чечне?
— За три-четыре месяца до начала первой кампании я находился в Ханты-Мансийском округе. Мы там занимались предпринимательством. Сейчас, годы спустя, смешно говорить о том, что чеченцы при Ельцине на Севере вели честный бизнес. Тогда Россия была поделена на криминальные группировки. Про чеченцев говорили по телевидению, что мы поголовно воры, насильники и грабители. Но мы в ХМАО реально занимались только тем, что продавали одежду из пушных зверей. Нам из Казани наладили привоз популярных тогда норковых шапок. Зарабатывали мы тогда неплохо. И эта работа меня застала при первом штурме Грозного — в конце ноября 1994 года. 24 ноября Умар Автурханов, — не обладая должными полномочиями и не зная, что он делает, — направил в Грозный танковую колонну из «федералов», и этот рейд закончился провалом. Москва, осуществив этот рейд, только провоцировала чеченцев на ответные действия и, как сейчас говорят, «пилила» финансирование. Во время автурхановского рейда я вместе c земляками решил — наше место в Чечне. Когда мы возвратились домой, часть Грозного была разрушена. Уже началась суматоха вокруг пленных из Кантемировской дивизии. К Дудаеву тогда уже приезжали представители из Москвы, Владимир Жириновский к примеру. Я с этими людьми беседовал в президентском дворце в Грозном, ведь к тому времени я занимался серьезной политической журналистикой. Мы тогда осознавали, что мирного разрешения ситуации между Россией и Чечней уже не будет. Мы думали, будет война. И мы не ошиблись. К концу 1994 года ожидание тревоги чувствовалось в настроениях людей в Чечне.
— И Вы стали дудаевцем сразу?
— Я живу в районе площади Минутка. Видел 25 лет назад, как в центре города возле дудаевского дворца идут бои. Кто-то ночами туда ходил, чтобы посмотреть, кто-то, чтобы поучаствовать в боях. Тогда власти Чечни призывали всех боеспособных чеченцев к защите президентского дворца, конституционного строя, независимости Чечни и так далее. Чеченцы ходили защищать дворец и самого Джохара Дудаева. Командовал обороной дворца Аслан Масхадов — бывший полковник Советской армии, ставший потом генералиссимусом «Ичкерии» и президентом. А штурмом дворца командовал генерал-лейтенант Лев Яковлевич Рохлин. Став депутатом Госдумы, он вместе с Виктором Илюхиным инициирует процедуру импичмента Бориса Ельцина. В 1997 году Рохлина через федеральную прессу обвинят в организации заговора против Ельцина, а в июле 1998 года он будет найден мертвым. Но это будет потом.
Когда в начале января 1995 года «федералы» стали штурмовать дворец Дудаева, мы думали: вот возьмут дворец, сменится в Чечне власть — и война закончится. Эта надежда жила в людях вплоть до знаменитых переговоров Масхадова с Александром Лебедем в Хасавюрте в августе 1996 года. Это, наверное, свойство характера чеченцев — даже в самые трагические минуты сохранять наивную веру в лучший исход… Мне рассказывали, что, когда по указанию Сталина и Берии нас выселяли в Казахстан, голодные и замерзшие старики в товарных вагонах убеждали людей: это ошибка, Сталин вот-вот даст приказ повернуть поезда назад в Чечню. Точно такие же настроения бытовали у нас и в период первой кампании. Мы хотели верить: в Москве вот-вот отдадут приказ — и все закончится или же на Ельцина надавит международное сообщество. Мы не возлагали никаких надежд лично на Бориса Николаевича. Мы видели, что этот человек давно спился, находится под полным контролем своего окружения, и надежды на его личное понимание ситуации в Чечне было крайне мало.
Мы больше верили в то, что есть общемировая система защиты прав человека и демократических ценностей, что в ООН, СБСЕ или где-то еще есть наблюдательные советы, которые мониторят по всему миру ситуацию с защитой прав человека и недопущением военных конфликтов. У нас было больше надежды на международные организации, цивилизованный Запад… Помощь со стороны Запада ограничилась приездами наблюдателей, «Врачей без границ», журналистов, единичными гуманитарными поставками. Для того, чтобы надавить на Ельцина и остановить войну в Чечне, Запад не сделал ровным счетом ничего.
В январе 1995 года, во время боев в Грозном, в Чечне уже находился уполномоченный при президенте России по правам человека Сергей Ковалев. Из дворца Дудаева он призывал «федералов» прекратить огонь и уйти из Чечни. Сергея Адамовича «федералы» ненавидели. А мы видели: правозащитники из России, взывающие к совести военных, ничего не могут сделать для установления мира в Чечне. Люди вроде Ковалева или Галины Старовойтовой по Чечне не оказывали никакого влияния на Ельцина и не могли оказать. Ельцин вел войну в Чечне, опираясь на советы своего «семейного круга». А на этот круг влияли «специалисты» из США, которые тогда реально руководили нашей страной.
Я родился в 1972 году. В 1994 году исполнилось два года после того, как я демобилизовался из Советской армии. Я и мои сверстники в Чечне посещали митинги, потому что болели всей душой за свой народ. Мы занимались и общественно-политической работой. У нас к началу 1990-х годов появилось молодежное движение «Национальное возрождение». Цели его были мирные: возрождение культуры и традиций чеченцев, проповедь ислама. Тогдашние ее лидеры сегодня в Чечне занимают высокие посты. На митингах мы больше наблюдали и слушали ораторов, чем участвовали сами. Как активный молодой мужчина, который любит свою республику, свой народ, я не мог стоять в стороне от происходящего в Чечне в 1994—1995 годах. Я и мои сверстники хотели защитить свой народ.
В федеральной и зарубежной прессе ходят тогдашние фото дудаевцев, где они увешаны современным новеньким оружием. Военный журналист Игорь Прокопенко приводил сведения, что на рынках Грозного, где раньше продавали овощи и фрукты, перед войной продавали оружие. Оружия было столько, что его продавали весьма дешево.
12 декабря 1994 года части «Ичкерии» под командованием Вахи Арсанова уже вели бои в Долинском и Первомайской — пригородах Грозного. Тогда в город стали стекаться из районов добровольцы — защищать Чечню от «федералов». Потом стали говорить, что Дудаев всех добровольцев вооружал чуть ли не лично, но это не так. Большинство прибывало в боевые порядки с голыми руками. Оружие они покупали на свои деньги на черном рынке, добывали в бою или же приобретали другим образом. Далеко не у всех было современное оружие. На руках у очень многих были винтовки типа «мосинок» времен Великой Отечественной войны, автоматы Калашникова старого образца, охотничьи берданки, обрезы и так далее. А у гвардии Дудаева к началу войны были новые автоматы калибра 5,45 мм, которые неизвестно каким образом попали в Чеченскую Республику.
Известен факт, что в 1991—1992 годах Москва передала Дудаеву огромные арсеналы оружия и военной техники со складов Советской армии в Чечне. Но вот этих калашниковых калибра 5,45 в списке переданного оружия не было. Большое количество оружейных черных рынков тогда расплодилось за пределами Чечни — в соседних регионах. Там наши люди и закупались, продавая ради этого автомобили, домашнюю скотину, золотые украшения, а когда и этого не было, — свои дома. Очень хорошо был вооружен «Абхазский батальон» Шамиля Басаева, куда входили чеченцы, воевавшие вместе с Басаевым в Абхазии против грузинских войск. Хорошее вооружение было у «афганских батальонов», где служили ветераны Афганистана. Эти формирования поначалу были в оппозиции к Дудаеву. Но в конце 1994 — начале 1995 годов «абхазы» и «афганцы» защищали дворец Дудаева и центр Грозного от «федералов».
— Как реагировало на предстоящий военный конфликт мусульманское духовенство Чечни?
— В декабре 1994 года, когда в Грозном ходили слухи, что «федералы» вот-вот завладеют городом, меня как члена координационного совета «Национального возрождения» позвали в центр города на митинг в поддержку Дудаева. Была очень холодная ночь. Возле Совета министров, напротив дудаевского дворца, был митинг. Стояло много стариков, кто-то выступал. Этот митинг продолжался еще дни спустя. В один из дней на митинг пришел муфтий Чечни Мухаммед Алсабеков и призвал всех чеченцев к священной войне — газавату. Мы вслед за муфтием принесли клятву сражаться за свободу и независимость Чечни до последней капли крови. Клятва была на арабском языке, немного там было на чеченском. После этой клятвы все стоявшие на площади стали воинами газавата. У чеченцев есть выражение «повязаться газаватом» — когда мужчина повязывает себе на лоб зеленую повязку с изречениями из Корана и произносит особую клятву. «Газават» в данном случае — священная война против «неверных», повязка и клятва. Вот так в декабре 1994-го у Совмина и произошло наше посвящение в воины «Ичкерии».
Мы продолжали стоять. Выступали люди, рассказывали, что в Долинском и Первомайской идут бои с «федералами», защитники Чечни несут большие потери, нужна помощь… Целыми группами люди уходили с площади неизвестно куда. Потом приходили другие, говорили: «Никуда не уходите с площади! Это провокация! Нас заманивают в ловушку». Была гнетущая обстановка и очень холодная погода. Муфтий предложил совершить круговой зикр — чтобы согреть тело и укрепить дух для дальнейшей борьбы. Мы в зикре переместились на площадь Свободы. В советские годы она носила имя Владимира Ильича Ленина, там стоял памятник Ленину, а сейчас на ее месте площадь Ахмата-хаджи Кадырова.
Так в ритме зикра мы курсировали между двумя площадями, прося у Всевышнего, чтобы Он даровал нам победу, поднимая дух себе и встречавшимся нам людям. За мостом через Сунжу со стороны магазина «Океан» заехала совсем новенькая САУ — самоходная артиллерийская установка. В САУ были одетые в новое обмундирование люди. Они не стали подъезжать к площади, остановились на мосту, окруженные полной тьмой. С САУ неторопясь выдвинулся военный — узнать, кто мы такие и что делаем. Военный оказался чеченцем, между ним и нашим старшим произошел диалог. Из диалога мы поняли: в САУ явно не дудаевцы. И наш старший, чтобы ввести того военного в заблуждение, сказал ему, что на площади много боевиков с оружием и гранатометами. Военный отошел к САУ, боевая машина развернулась и уехала в неизвестном направлении. Я до сих пор гадаю, кто это мог быть. Судя по тому, что этот чеченец подошел к нашей толпе с опаской, они не стали подъезжать близко, а стояли в полной мгле.
— И кем был этот чеченец с САУ? «Федералом»?
— Это могли быть люди Руслана Лабазанова — бывшего рэкетира из Краснодара, сначала соратника Дудаева, а потом его ярого врага. Лабазанов в декабре 1994 года был во Временном совете у Умара Автурханова, жил в Толстом-Юрте, моем родном селе. А тот чеченец, что говорил с нами, был внешне похож на Лабазанова, хорошо вооружен. Этот человек говорил, что якобы Лабазанов снова встал на сторону Дудаева и бьет «федералов» на подступах к Толстой-Юрту. Это была неправда. Думаю, люди Лабазанова заехали из Толстой-Юрта в Грозный с северо-востока, со стороны станицы Петропавловской, хотели под шумок занять президентский дворец. А увидев в центре большую толпу и услышав, что это дудаевцы с гранатометами, предпочли уехать. Само собой, среди нас тогда не было ни одного человека с оружием. У кого было оружие, тот сразу отбывал на юго-запад — на передний край, в пригороды Грозного.
Кто не воевал, а выжидал, что будет, чувствовал себя очень плохо, тоскливо. Как себя будешь чувствовать накануне гражданской войны? Разве что будешь тешить себя надеждой, что живительный дождь омоет землю, природа обновится, расцветут цветы. А в душе будет ощущение печали и угрозы — как перед внезапной грозой, когда видишь надвигающиеся черные тучи.
— Какие-нибудь впечатления того времени вспоминаются Вам сейчас?
— Когда идешь по еще вчера мирному Грозному и натыкаешься на разбитые остовы и сорванные башни танков. Все, наверно, видели, как в уже опустевшем Грозном стоит посреди разбитого авиаударами дома пианино и на нем играют дудаевцы. После взятия Грозного «федералами» на этом пианино играли российские солдаты. Я прекрасно помню это пианино. Помню, как в 1994 году — перед новогодним штурмом — позади Дома правительства стояла новогодняя елка. Туда попал снаряд, я находился там неподалеку. Облетели весь мир кадры, как раненый чеченский мальчик просит о помощи, а рядом с ним плачет русская женщина, грозненка. Мы все это видели своими глазами. Мы видели, как снаряды от якобы точечных ударов по объектам сопротивления дудаевцев падали в жилые дома, около автобусных остановок и как гибли гражданские, которые ни во что не лезли и были вообще против Дудаева. Так эта война, как черная дыра в космосе, стала засасывать аполитичных жителей Чечни, которые никогда не поддерживали Дудаева и не собирались воевать против России. А Ельцин, администрация Ельцина и Павел Грачев своими бездарными и преступными действиями в Чечне сделали этих людей врагами России. В страшную ночь на 1 января 1995 года и в последующие дни Грозный и вся Чечня покрылись кровью, было много преступлений и с той, и с другой стороны.
Но, как говорится, на войне как на войне, там ничего хорошего не бывает. Надо всячески избегать войн, тем более на своей территории, против своих граждан. В 1991 году была объявлена независимость Чечни, Дудаев по совету Ельцина «брал суверенитета столько, сколько может проглотить чеченский народ» (совет Ельцина президенту Татарстана Минтимеру Шаймиеву. — EADaily). Но мы не ощущали себя в уже бывшем СССР иностранцами, у всех в карманах были советские паспорта, а не «ичкерийские» или какие еще. В Москве в 1994 году посла «Ичкерии» не было и быть не могло, как и в Грозном посла России. Граждане одного государства убивали друг друга. Давать оценку этой войне можно только как войне гражданской и братоубийственной.
— Как бы Вы прокомментировали недавнее предложение Александра Сокурова «переосмыслить» военные действия в Чечне и лишить Ахмата и Рамзана Кадыровых звания Героя России?
— Чеченский народ и сегодня чувствует — буквально на своей шкуре, — как западные заказчики через своих агентов в России и бывшем СССР пытаются снова рассорить русских и чеченцев, Чечню и Российскую Федерацию. Актуализируются попытки разжечь нестабильность в Чечне с помощью террора и информационных войн. Внутри России, когда кто-то из власть имущих решает свои политические и имущественные вопросы, постоянно акцентируется на Чечне и чеченцах, на том, какие мы и сякие… Наглядный пример всего этого — выступление режиссера Александра Сокурова на Совете при президенте России по правам человека. Хочу сказать этим людям: не ссорьте снова чеченцев и Россию, не развязывайте в России межнациональных и межконфессиональных конфликтов, решайте свои проблемы у себя дома! Если бы Владимир Владимирович Путин не остановил войну в Чечне, то так называемая российская интеллигенция, которая только и умеет, что критиковать власть и жаловаться на «кровавый режим», давно лежала бы поголовно в общей могиле.
Те, кого эта интеллигенция защищает от «путинских репрессий», придя к власти, не станут жалеть своих вчерашних адвокатов — перебьет их одними из первых. Недавно я запостил в соцсетях отрывок из воспоминаний председателя ВЧК Феликса Дзержинского. Феликс Эдмундович был переполнен благородными намерениями осчастливить человечество, особенно бедных детей. В итоге его желание помогать голодным и обездоленным детям, построить самое справедливое в мире государство привело к миллионам невинных жертв. Случай с Дзержинским — наглядный пример того, как из частных благих намерений создается широкая и удобная дорога в ад. Когда надо говорить, то молчать преступно. А порою вдумчивое молчание, сопряженное с делом, куда больше помогает миру и любви, чем тысяча самых красивых слов. Политическая практика конца XX века показывает, что как раз красивые слова, произнесенные с политической трибуны оппозиционным деятелем, способны посеять войну и гибель тысяч людей.