Президентская предвыборная кампания в Абхазии пока проходит вяло. Выборы — 25 августа, но к этому времени не все кандидаты опубликовали свои программы. Из тех материалов и выступлений, которые доступны сегодня, трудно сделать выводы о том, какими видятся каждому из возможных будущих лидеров Абхазии способы выхода из кризиса, в котором оказалась страна. Хотелось бы предложить ряд непопулярных мыслей и идей для их предвыборных программ.
Говоря академическим языком, в Абхазии наблюдается слишком глубокий социальный и экономический кризис. Наивно надеяться выбраться из ставших уже катастрофическими проблем с помощью налоговой дисциплины или сокращения численности административного аппарата.
Социальные проблемы, точнее, болезни, в которых как в болоте увязла маленькая страна, даже при наличии больших ресурсов решаются десятилетиями.
На протяжении последних пяти лет случился важный и не осмысленный пока абхазским обществом перелом. Абхазия потеряла ценность как единица сравнительно постоянного геополитического конфликта. И, соответственно, капитализацию как представляющая ценность геополитическая единица. Сегодня суммарный объем прямой российской экономической помощи на развитие Абхазии — примерно 40−45 миллионов долларов в год. Вот это и есть монетизированное выражение ценности страны не как экономического, а как идеологического партнера для Москвы.
Около десяти лет назад был шанс отстроить жизнь в стране за счет инвестиций, полученных как ренту за идеологическое сотрудничество. Но воспользоваться этими ресурсами удалось далеко не в полной мере.
А если, как сейчас и получилось, изъять из обращения внешний ресурс, полученный «за дружбу», то на выходе получаем страну с отсутствующей экономикой и невозможностью обслуживать базовые инфраструктурные потребности.
Можно провести не вполне корректные, но в целом релевантные аналогии с Южной Осетией. При примерно схожих масштабах российских государственных инвестиций в эту республику там, несмотря на массу проблем, сложилась более или менее стабильная организация жизни. Своеобразная, кстати, реальность, в которой почти каждый второй — сотрудник госструктур. Но при довольно скудных внешних инвестициях, учитывая совсем малые масштабы территории, в целом на жизнь хватает.
В Абхазии пространство жизни многократно шире. Собственный национальный ресурс съедают госструктуры и бюджетники. Власти в рамках предвыборной кампании радуются, что собственные доходы республики скоро вырастут примерно до 50 миллионов долларов в год. И это примерная стоимость модернизации одного не самого большого аэропорта. Разумеется, это капля в море для страны, в которой требуется экстренная модернизация энергетики, которой нужны срочные инвестиции в человеческий капитал, в которой разрушены вокзалы и в полный упадок пришло ЖКХ.
Поэтому пока на все это денег нет, почти весь совокупный финансовый ресурс проедают чиновники и бюджетники. И даже если резко повысить объемы прямых инвестиций в поддержание жизнеспособности Абхазии, то эти ресурсы тоже будут съедены бюрократией, нынешние зарплаты которой, по сути, — социальные пособия. Как только фактическая монетизация стала сокращаться, государство остановилось.
Реальность контрастирует с мифами абхазского общественного сознания, в которых страна воспринимается как желанные всем миром «богом поцелованные земли». Но в реальной жизни, за рамками временного интереса, связанного с инерцией распада советского пространства, у внешнего мира, и у России теперь тоже, особого интереса к Абхазии нет.
А с экономической точки зрения и внешняя, и внутренняя реальность прямо препятствуют хотя бы даже относительной нормализации жизни в стране.
В Абхазии нет и не может возникнуть внутренний рынок — минимальная емкость финансового пространства, когда за счет взаимообмена товарами и услугами возможно поддерживать жизнь. Так живут Грузия и Армения. Живут очень бедно, но там есть хотя бы несколько миллионов человек, которые что-то производят и потребляют.
Необходимо, если можно так выразиться, менять геоэкономические настройки. На самом деле самая большая проблема Абхазии — граница с РФ. Ее существование в том виде, в каком она функционирует сейчас, — прямое препятствие развитию страны.
У нас есть статистика двух последних туристических сезонов. И она показывает, что в Абхазию попадает примерно лишь каждый 7−8 турист из тех, которые тем или иным способом оказываются в сочинском регионе. То есть даже чисто в техническом смысле граница — препятствие для свободного передвижения людей, которые заливают свои деньги в экономику причерноморских курортов.
Для более развитых экономик технология организации работы пограничных КПП — не проблема. В страну есть входы в виде аэропортов, морских гаваней, опять же внутренний рынок. В абхазском же случае КПП «Псоу» — тупик сочинской агломерации.
Граница является еще и плохо преодолимым препятствием для абхазских товаропроизводителей, экспорта абхазской продукции на российский рынок. В этом случае, конечно, большая часть проблемы на абхазской стороне, но отмена необходимости таможенного оформления абхазских товаров при их ввозе в РФ могла бы дать шанс выбраться из нищеты тысячам абхазских семей.
Закрыты для передвижения людей через границу горные перевалы. Таким образом, исключена возможность возникновения общего пространства для туристов, как это было в советское время. Исключена возможность развития горной Абхазии.
Сейчас, возможно в пылу предвыборной кампании, вновь заявляется о скором открытии сухумского аэропорта. Но в имеющихся условиях он станет лишь «воздушными воротами», но не альтернативой сухопутному коридору. Проблема опять-таки в емкости рынка. Она такова, что, возможно, будут летать рейс или два в день в Москву, может еще куда-нибудь. Еще лет пять назад эксперты отрасли говорили о том, что демографическая емкость направления, даже с учетом туристического потока, не позволит сделать маршрут массовым для многих авиакомпаний, а значит, дешевым. Это будут дорогие рейсы, неконкурентоспособные по сравнению с тарифами компаний, летающих из Сочи. Да и к тому же новая экономическая география Абхазии не позволит этому проекту стать альтернативой сухопутному коридору. Аэропорт находится к юго-востоку от Сухума, в той части страны, где нет развитых курортов, большого потока туристов, близко к депрессивным, опустевшим территориям. Эффективным решением могло бы быть перепрофилирование военного в гражданский аэропорта в Бамборе, близ Гудауты. Он находится в эпицентре основных туристических маршрутов и курортов Абхазии.
Даже в советское время значительную долю пассажиропотока сухумского аэропорта обеспечивали западные районы Грузии.
Нормальный геоэкономический концепт Абхазии — это открытая территория, без пограничного и таможенного режима на российской границе. С альтернативным сухопутным коридором в виде автомобильной дороги на Северный Кавказ и с открытыми для туристов перевалами.
С восстановленной в полной степени железной дорогой, которая сможет быть частью общего кольца маршрутов черноморского побережья.
Но сегодня все эти проекты утопичны. Все это было намного легче реализовать как раз на волне идеологического сотрудничества на стыке ушедшего и нынешнего десятилетий.
Сейчас, помимо вопросов прикладного характера, таких как, например, неконтролируемый оборот оружия в Абхазии, встают проблемы более глобального характера: зачем это нужно России? Политической воли к таким проектам в Москве нет и не будет. Сегодня политическое крыло российской власти имеет несравненно меньше, нежели десятилетие назад, возможностей влияния на крупный бизнес. Некому заставить бизнес и даже госкорпорации финансировать проекты без подготовленной правовой и институциональной базы в стране, где их планируется реализовать. А если даже готовить базу, то начинать все надо с нуля. И на это тоже нужны большие деньги.
Сейчас крайне сложной представляется реализация куда более приземленной задачи: существенно повысить объемы российских государственных инвестиций для нужд инфраструктурного строительства в Абхазии. Опять-таки неочевидна выгода для российской стороны. Кроме, конечно, неизбежных имиджевых издержек.
Но если в поддержание инфраструктуры начиная с ближайшего времени не тратить ежегодно суммы, сопоставимые с сегодняшним суммарным объемом Инвестиционной программы, которая готовится на трехлетний срок, то в республике на один реабилитированный объект будет два-три разрушенных. Через несколько лет в полной мере встанет вопрос полного износа и без того некачественно построенного и не обслуживавшегося как следует в течение 30 лет жилого фонда. Многоэтажных домов в Сухуме и других городах страны. Поскольку в Абхазии вообще не формировался новый инфраструктурный уклад, не строилось жилье, новые коммуникации и т. д., то последствия окончательного падения качества жизни в связи с износом советского инфраструктурного наследия будут очень острыми.
С другой стороны, не хотелось бы рекомендовать российской стороне поднимать объемы финансирования в рамках инвестиционных программ при сохранении нынешней тенденции, когда во власти в Абхазии могут оказываться все более некомпетентные и коррумпированные группы сил. Деньги будут разворованы часто меняющимися у власти группировками, причем и в рамках отдельных пятилетних циклов, в течение которых у власти может оставаться один конкретный президент республики, но меняться составы правительства, которые будут уносить кэш.
Нужно посмотреть, как будет развиваться ситуация после выборов, которые, скорее всего, пройдут в два тура. Если будет избран новый президент, будет интересно посмотреть, удастся ли ему провести хотя бы элементарные реформы госаппарата, ликвидацию ненужных коррумпированных структур, обеспечить прозрачность госконтрактов и так далее.
В ином случае, учитывая критическую важность российских инфраструктурных инвестиций, наверное, стоит рассмотреть возможности прямой коммуникации с абхазским гражданским обществом для реализации строительных проектов.
В любом случае в дальнейшем может сложиться ситуация, когда «взаимодействие с абхазскими партнерами» будет контактированием с абсолютно «токсичными» персонажами, увязшими в криминале.
Абхазия остается заложником неурегулированного грузино-абхазского конфликта. В совершенно новых обстоятельствах. В наше время правовые юрисдикции любой признанной мировым сообществом страны распространяются много шире ее границ. Грузия будет пользоваться этими возможностями для того, чтобы минимизировать даже незначительные риски возникновения частных экономических агентов, потенциально готовых работать с Абхазией. Продуктивность этой стратегии — отдельный вопрос. Она лишь отодвигает в неопределенное будущее перспективу нормализации грузино-абхазских отношений.
Но, с другой стороны, на планах абхазского общества добиться широкого международного признания тоже можно поставить крест. В абхазском обществе до сих пор сильна мысль о том, что этого можно добиться, если удастся презентовать себя миру как жертву грузинской агрессии. Но проблема тут общая, что с Россией, что с Западом. Это никому не интересно, как не интересна и сама страна.
Мир вполне привык к существованию территорий с долговременными и, возможно, никогда не решаемыми проблемами. Одной больше, одной меньше.
Необходимо инициировать реальный грузино-абхазский диалог. Это крайне необходимо обеим сторонам конфликта, но каждой кажется, что жизнь удастся устроить с перекрытыми границами.
Абхазским интересом в этом диалоге должен быть опять-таки вопрос восстановления транзитной функции страны, в этом случае — в сторону Турции и Армении.
Если в двух словах, закрытая от мира Абхазия превращается в резервацию с крайне низким уровнем и качеством жизни и крайне серьезными социальными проблемами.
Но вырваться из этого состояния будет нелегко. Хотя бы потому, что в самой стране, в общественном сознании должны произойти перемены, — изоляционизм, несмотря на очевидные признаки упадка и деградации, для активной части абхазского общества продолжает оставаться некой надеждой на сохранность аутентичной культуры. Хотя случилось прямо обратное: оторванное от мира государство не смогло обеспечить развитие культуры.