Капитуляции гитлеровской Германии в мае 1945 года предшествовал подвиг защитников Ленинграда. 900 дней сопротивления осажденного города — беспрецедентный случай в истории Второй мировой войны. Францию, Бельгию, Люксембург и Нидерланды немцы захватили в 1940 году за неполные полтора месяца. Северную столицу Советского Союза захватчики убивали голодом и бомбардировками с сентября 1941 по январь 1944 годов. Но Ленинград так и не сдался.
На достойном ли уровне в современной России хранят память о защитниках города на Неве? На эту тему с корреспондентом EADaily беседовал заслуженный архитектор Росссийской Федерации Валентин Гаврилов — житель блокадного Ленинграда.
— Валентин Александрович, сколько Вам было лет, когда вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады?
— Я 1938 года рождения. О том, что тогда переживали дети Ленинграла, мы — уже пожилые люди, рассказали для авторов документального сериала «Дети блокады», вышедшего в 2007 году на канале «СТО». Кроме меня, свои свидетельства привели бард Александр Городницкий, артист театра и кино Иван Краско, бывший ректор Петербургского госуниверситета Людмила Вербицкая, народная артистка России Зоя Виноградова.
Перескажу очень коротко, о чем говорилось в этом фильме. Версия, что разрушение немцами Бадаевских складов обрекло Ленинград на голод — не более, чем версия. Муки и сахара на складах оставалось, максимум, на две недели. Ленинград до войны жил «с колес», за счет внешнего завоза. Но немцы и финны уже в августе 1941 года практически отрезали город от «большой земли», а в июне-июле 1941 года в Ленинград нахлынули беженцы из Прибалтики и других районов СССР. В таких условиях незначительные запасы хранившихся на Бадаевских складах продуктов были ценным резервом.
Для меня, как и для моих сверстников, пожар на складах стал символом начала блокадного голода. А горящие в буржуйках ценнейшие книги стали символом блокадной зимы ноября 1941 — февраля 1942 годов, когда умерших от голода и холода ленинградцев не успевали хоронить. Мы рассказали, что давно уже было известно: от голода, обморожений и болезней в блокадном Ленинграде погибло больше людей, чем от бомбардировок. С 20 ноября 1941 года была установлена блокадная норма: иждивенцам 125 граммов хлеба, рабочим 225. 125 граммов — маленький кусочек хлеба на весь день. Мы, малолетние ленинградские пацаны, тогда впервые узнали слово «дистрофик».
У меня была соседка по дому, очень красивая девочка Лиза. Она умерла от голода. Умер от голода сосед дядя Петя. Дядя Петя отдавал свой паек детям. Так делали многие старики — ленинградцы. Они спасали детей, а сами умирали.
Все, кто родился в конце тридцатых годов, рано повзрослели. Скажем, взрослые начинают в разговоре: «А ты помнишь, каким было мирное время…». Какое мирное время? Для нас, детей, этого времени уже не существовало. Были у нас на глазах люди, которые пили только воду и собирали лошадиный навоз.
Ленинградцы, видевшие каждый день ужасы блокады, не рассказывали друг другу о том, что видели каждый день в своих домах. Мы поддерживали друг друга положительными эмоциями. Понятие об искусстве у меня возникло, когда я в 1943 году слушал блокадное ленинградское радио. Радиоголосами были заслуженные артисты Владимир Серафимович Ярмагаев и Мария Григорьевна Петрова. Каждый день, где-то около 10 часов утра, они читали по радио сказки Андерсена. Спокойно, безо всяких прибауток и оркестровых вставок. Мария Петрова читала нам сказку о гадком утенке. В конце сказки гадкий утенок превращается в прекрасную птицу. Слушая это по радио, дети Ленинграда плакали. За стенами дома мороз, бомбежка, умирают от голода люди. А ты включаешь репродуктор. И там с помощью слов создается колоссальный образ.
— Напомните нашим читателям, до какого места в Ленинграде в 1941 году удалось дойти немецко- фашистским захватчикам?
— До больницы Фореля, где сейчас проспект Стачек пересекается с Ленинским проспектом. Там тогда была психиатрическая больница всесоюзного значения. Когда немцы зашли в черту города со стороны Гатчины, персонал больницы впал в панику. А лишенные надзора пациенты бежали прямо навстречу наступающим немцам и кричали «Хайль Гитлер, хайль Гитлер!».
Район больницы Фореля стал рубежом обороны защитников города. До линии фронта осенью 1941 года можно было доехать на трамвае. Расстояние от линии фронта до проходной Кировского завода было менее трех километров. Производимые на заводе танки начинали стрелять по врагу еще на стадии сборки. Из-за бомбежек завода стены сборочных цехов обваливались. Образовавшиеся дыры служили амбразурами. В эти амбразуры заводились башенные орудия танков, а залезшие в танки рабочие вели огонь по врагу. Слесари, токари, электрики становились заряжающими, стрелками, наводчиками.
Производством тяжелых танков в блокадном Ленинграде руководил Исаак Моисеевич Зальцман. Исаак Моисеевич был потрясающим человеком, его обожал весь завод. Он еще до войны понимал, как важна для Красной Армии бронетехника.
Из рабочих Кировского завода еще в июле 1941 года сформировали Первую Ленинградскую дивизию народного ополчения. Ополченцы ценой невероятных усилий остановили продвижение немцев вглубь Ленинграда. Я потом создал памятник ополченцам — на 38 километре Средневыборгского шоссе, где проходит Аллея Славы. После того, как ополченческие дивизии в конце сентября 1941 года были расформированы, никого из бывших ополченцев на фронт не взяли. Часть рабочих кадров переправили в Челябинскую область. Там, буквально на голом месте, разворачивалось производство танков Т-34. В 1942 году сделанные под руководством Зальцмана танки Т-34 маршевой колонной прошли на Волгу, приняли участие в Сталинградской битве.
На заводе работали женщины и дети Ленинграда. Я тогда был мал для работы на заводе. Детей туда брали на работу с 12 лет. Мальчики и девочки шли в рабочие с большой охотой. Им полагались увеличенные рабочие пайки. В блокадную зиму 1941−1942 годов рабочий получал 225 граммов хлеба. Смена у рабочего была 10 — 14 часов в сутки, а то и больше. Юные рабочие, едва державшиеся на ногах от голода и усталости, спешили поделиться своим увеличенным пайком с матерями, бабушками, дедушками, братишками, сестренками.
- А на должном ли уровне в Петербурге сейчас чтят память защитников города?
— В Соляном переулке есть музей блокады и обороны Ленинграда. С июня прошлого года он закрыт на капитальный ремонт и реставрацию. Само понятие «музей блокады» — бред сумасшедшего. Никогда в Ленинграде не было «музея блокады». Был музей героической обороны Ленинграда. Его создали еще во время войны, в апреле 1944 года. В 1949 году, когда руководителей обороны Ленинграда судили по «ленинградскому делу», а по Союзу шла кампания борьбы против «местечкового ленинградского патриотизма», музей закрыли. Экспонаты, фотографии, документы сжигали во дворе музея. Находившуюся в музее военную технику передали в музей истории Ленинграда, музей Октябрьской Революции, еще куда-то. Окончательно музей был закрыт постановлением Совета Министров РСФСР от 21 января 1953 года. Печати и документация музея были сданы в горисполком 6 марта, день спустя после смерти Сталина.
Музей героической обороны Ленинграда был воссоздан в 1964 году. Не в Соляном переулке, как сейчас, а в историческом центре, где Адмиралтейство. Так было специально задумано, чтобы память о подвиге ленинградцев была связана с именем Петра Великого. Из окон музея открывался вид на Летний сад. В музее устраивали лекции, показывали кинофильмы. В девяностых годах, когда мэром Петербурга был Анатолий Собчак, помещение у музея изъяли. Это издевательство представили как кампанию по возвращению историческим зданиям города их хозяйственного функционала. В здании Биржи, где в советские годы был Военно-морской музей, Собчак хотел открыть товарно-сырьевую биржу, так ничего не открыл. Потом Биржу облюбовал для себя теперь уже бывший министр обороны России Анатолий Сердюков — и у Сердюкова ничего не вышло. В итоге историческое здание Биржи, куда советских детей водили в Военно-морской музей, гниет и разрушается. Того и гляди рухнет. Военно-морской музей спешно перевезен в Крюковские казармы, где он ни к селу ни к городу.
А экспозицию Музея героической обороны Ленинграда перевезли на метро «Чернышевская» в не приспособленные для этого нежилые площади в Соляном переулке, где полная антисанитария. Получился не музей, а издевательство под названием «Музей обороны и блокады Ленинграда». У тех, кто посещал это место, было впечатление, что там героизируют Гитлера, Гиммлера, Геббельса, Манштейна и прочих нацистских убийц.
Приходит туда человек, а экскурсовод вещает: «Дескать, посмотрите на военную выправку и оснащение немецких солдат, которыми командовали потомственные дворяне. И сравните с одетыми черт знает во что красноармейцами, вчерашними колхозниками, у которых командиры — такие же вчерашние колхозники».
Но этого мало. Организаторы «музея блокады» хотят там сделать «Музей толерантности». Толерантности с немецко-фашистскими захватчиками. Мало им оказалось позора с табличкой в честь Карла Густава Маннергейма, чьи вояки превратили Петрозаводск в огромный лагерь смерти. Вся эта «культуррегерская» публика, которая крутилась еще вокруг Собчака, сейчас «обрабатывает» временного губернатора города Александра Беглова. Беглов в Петербурге человек новый, врагов наживать себе не хочет. Вот они на него и наседают, чтоб, как и при Собчаке, наживаться на разрушении исторических мест города на Неве, на убийстве исторической памяти.
Отдельно запишите имя одного из этих вандалов — Григорий Ульянович Пирумов, бывший заместитель министра культуры России Владимира Мединского. В 2017 году Пирумова арестовали и осудили за крупное мошенничество на реставрации памятников культурного значения — освободив прямо из зала суда. В мае 2018 года Пирумова задержали в Петербурге за «освоение» федеральных денег, выделенных на реставрацию Эрмитажа. Очень надеюсь, что Пирумов разделит участь бывшего директора Военно-морского музея Петербурга Александра Лялина — сядет в тюрьму. Лялин на посту директора оседлал выгодный подряд — вывоз музея из здания Биржи в Крюковские казармы, на площадь Труда. Биржу после реставрации должны были передать Министерству обороны. Реставрацией занималась фирма «Невисс». Ее создал в 1996 году ушлый фирмач Александр Швирикасов, который к реставрации и искусству не имеет никакого отношения. Швирикасов, чтобы получить подряд на реставрацию Биржи, дал директору музея Лялину взятку в 56 миллионов рублей. Эта парочка потом стала «пилить» деньги, выделяемые на реставрацию Биржи. Швирикасов получает деньги на реставрацию, а самих работ не проводит. А Лялин подписывает акты, что несуществующие работы якобы проведены. При перевозке экспонатов Военно-морского музея в Крюковские казармы «благоустроителями» было украдено более миллиарда рублей. Часть экспонатов безвозвратно утеряны. В итоге «музейщик» Лялин сел в тюрьму на девять лет, «реставратор» Швирикасов на шесть.
Беседовал Артур Приймак