Эта нашумевшая история произошла в сентябре 2014 года, когда война на Донбассе только начиналась. В это время говорили о возникшем в России широком общественном консенсусе, когда люди разного возраста, разных политических убеждений и вероисповеданий осудили украинскую агрессию (тогда все видели ролики, где жители Донбасса с голыми руками шли на украинские танки). Тогда же нашлись и те, кто поддержал украинский милитаризм. Среди них оказалось немало известных личностей. Например, музыкант Андрей Макаревич, который имел неосторожность сделать политическое заявление, выступив в занятом украинскими военными Славянске (при этом на территории ЛДНР он концертов не давал). Эта позиция вызвала общественный резонанс и возмущение, а у некоторых и желание ответить таким же политическим жестом. Многие помнят акцию на концерте Макаревича в Москве, когда группа активистов партии «Другая Россия» попыталась сорвать выступление. Один из участников протестной акции Олег Миронов распылил газовый баллончик над сценой, чтобы музыканты не могли продолжить концерт. Его действия являлись исключительно выражением его гражданской позиции, и от них тогда никто не пострадал. Но тем не менее срок, к которому приговорили Миронова, оказался реальным — лишение свободы на два года и семь месяцев. И это с учетом давления общественности, требовавшей его освобождения. После выхода на свободу Олег Миронов продемонстрировал последовательность своих убеждений — он поехал на Донбасс, вступил в ополчение, и в настоящее время продолжает службу в Разведывательно-штурмовом батальоне № 4, более известном как «батальон Прилепина». Мы встретились с Олегом Мироновым в Донецке и поговорили о занятой им позиции в отношении Донбасса, которая оказалась весьма последовательной.
Напомни, пожалуйста, об акции во время концерта Макаревича? Чем ты тогда руководствовался?
В 2014 году на Донбасс поехало воевать много российских добровольцев, среди них были и мои соратники. Я тоже думал о том, чтобы поехать на Донбасс, но в апреле 2014 года у меня родился ребенок. Жена очень просила меня не покидать ее. И я решил, что раз я пока что не могу поехать воевать, я буду хотя бы помогать гуманитаркой. Тогда по всей Москве стояли наши палатки, где мы собирали гумпомощь. Все было официально. Вместе с моим однопартийцем Юрием Староверовым мы подавали в префектуру того или иного района заявку на пикет. Тогда было много нервных моментов. Однажды в центре Москвы к нашему пикету подошел Виктор Шендерович. Посмотрел и ушел, а через 15 минут прибежал ОМОН. Говорят: «Нам сказали, что здесь экстремисты собирают деньги. Вы тут за кого?». Мы отвечаем — за Новороссию. Но у нас было все в порядке с документами и ситуация быстро разрешилась. А как-то раз, когда мы стояли на окраине города, к нам привязались чеченцы, которые видимо этот район крышевали. Говорят — кому помогаете, мы отвечаем — Донбассу. А чеченцам не помогаете? Мы отвечаем — если только они воюют в подразделении, которому мы собираем деньги. Был случай, когда к нам подошел депутат горсовета Москвы проукраинских взглядов, начал кричать, что мы собираем деньги на помощь террористам, махал перед нами своей депутатской корочкой. Он еще здоровый такой был, еле отбились. В общем, занимались такими вопросами. И вдруг узнали, что выступавший в Славянске Макаревич приехал в Москву и намеревался дать концерт. Мы решили — ты уже или там или здесь выступай, на двух стульях усидеть не получится.
Изначально задумали акцию — закидать его помидорами и майонезом в духе европейских левых. Но я решил, что это несерьезно — там война идет, ребята гибнут. На тот момент один из моих товарищей погиб, а другой получил ранение. Я тогда перед акцией решил, что возьму с собой газовый баллончик. Пронес его в концертный зал под пряжкой ремня. Этот концерт назывался «Идиш джаз» и проходил во время еврейского Нового года.
Еще раз заявляю, что никакого отношения к антисемитизму наша акция не имела. Я вообще к антисемитизму никакого отношения не имею. Вначале выступали какие-то женщины, а затем вышел Макаревич, спел песню. Хорошая была, о любви какая-то, я даже заслушался. Потом уже кто-то достал листовки, а я над сценой распылил баллончик, чтобы музыканты не могли продолжать выступление. Нас вывели, и уже потом из СМИ я узнал, что по первой части 213 (хулиганство) статьи было возбуждено дело. Никому в лицо я не пылил, и думал, что будет какая-то административка. Но статья оказалась уголовной. Российский еврейский конгресс решил, что наша акция связана с антисемитизмом. Я за голову тогда взялся — что они творят! Некоторое время я скрывался, потом вернулся в Москву, и меня взяли.
После ареста я сразу занял принципиальную позицию — концерт сорвал я, баллон распылил я, виновным себя не считаю, и состава преступления в этом не вижу. Я решил тогда — если суд меня посадит, значит, дело плохо. Меня посадили. «Пятая колонна» и прозападные силы во власти сейчас влиятельны и многое решают. Первое время они толком не знали, что со мной делать. Полтора года следственных действий не проводилось, но за это время статью переквалифицировали на более тяжелую.
Сложнее всего в этой истории пришлось моей жене Ане. Пока я сидел, у нее умер от рака отец, и она оказалась одна с маленьким ребенком на руках. Когда мне продлили арест, я сказал ей, что она может меня не ждать, если не готова. Но она ответила — «ждала, жду и буду ждать». Это тогда для меня много значило. Если бы не ее поддержка, я бы не выдержал.
Меня кидали по камерам, пытались устроить пресс-хату (жаргонное — камера с намеренно созданными невыносимыми условиями для заключенного — прим. EADaily). Посадили к одному узбеку, которого до этого к скинхедам кидали. Рассчитывали на то, что он и меня воспримет как скинхеда. Но он человек здравый оказался, я ему объяснил, что я не нацист, и вопрос крови для меня не важен. Потом меня кинули в камеру к Вове Подрезову. Это единственный человек, которого посадили за покрашенную в цвет украинского флага звезду на «сталинке» в Москве. Сотрудники понимали, что мы идейные враги. Но мы договорились с ним о том, что в тюрьме не будем заводить разговоры о политике. В общем, мне создавали такие условия, которые должны были помешать подготовиться к суду. Но у меня получилось выступить с хорошим последним словом. Мне дали три года по приговору районного суда, на Мосгорсуде скинули полгода, потом Элла Панфилова (она была тогда уполномоченным по правам человека) подала запрос о том, почему мне дали такой большой срок. Пришедшая ей на смену Татьяна Москалькова тоже меня поддержала. Тогда поднялась большая кампания в мою защиту, но, несмотря на это, мне добавили еще месяц. В итоге я отсидел два года и семь месяцев. Еще меня приговорили к административному надзору- два раза в месяц на протяжении восьми лет я должен был бы отмечаться. Но я уехал на Донбасс, нарушив тем самым предписание. И вроде бы из-за этого Макаревича я снова в розыске за несоблюдение условий административного надзора.
Ты сюда приехал сразу после того, как вышел на свободу?
Еще когда сидел, я знал, что приеду. Идет война против моей Родины. К тому же Донбасс это для меня не просто часть России, но и моя малая родина. В ЛНР живет моя бабушка.
«Машина времени», «Аквариум» — все эти группы любят и слушают на Донбассе, их песни вопреки занятой ими позиции можно услышать в машинах ополченцев и уличных кафе Донецка. То есть их творчество близко по духу народу, но вот общественная позиция часто оказывается далекой от народа. С чем ты это связываешь?
В этом вопросе я согласен с Захаром Прилепиным — когда разрушали СССР, слово, а в данном случае концертные площадки и стадионы, предоставили тем, кто поддерживал его разрушение. А вот тем, кто выступал против, например, Егору Летову, такой возможности не предоставляли. И Макаревича, и БГ активно пиарили, их все знают, их слушали и будут слушать. Как не крутите, но за это время их песни стали частью русского культурного кода.
В комментариях под моим репортажем о жизни РШБ № 4, где ты служишь, прочитала спор. Один из его участников спрашивал, за что сейчас воюют эти парни, если Россия оставила и даже предала Донбасс. Ради чего ты сейчас здесь, что бы ты ответил?
Российская политика неоднородна, там много векторов и групп. Политики, принадлежащие к разным группам, по-разному смотрят на одни и те же вопросы. В России есть силы, настроенные на сотрудничество с мировым закулисьем, а есть часть элиты, которая исходит из русских национальных интересов. Линия фронта проходит еще и внутри страны — между глобалистами и антиглобалистами. Та часть российской правящей элиты, которая изначально была против Донбасса, никого не предавала. А те, кто Донбасс поддерживал, продолжают его поддерживать. Поддержка идет в том числе и со стороны силовиков.
Мы же воюем за то, чтобы Россию вернуть себе. Крым и Донбасс — это первая попытка вернуть страну себе. А внутренние разборки всегда были и будут. Такая катастрофа произошла в 1991 году, а мы хотим это все по-быстрому исправить. Увы, но это не первая и не последняя война на обломках СССР. Потенциальные конфликты возможны в Латвии, Белоруссии, Казахстане. Запад заинтересован в том, чтобы выдавливать русских из этих стран.
Нет ли ощущения, что в 1991 году в системе произошел сбой, но не окончательное ее разрушение, а сейчас идет активная и болезненная перестройка системы, которая в конечном итоге должна привести к ее возрождению?
Гениальный русский режиссер Балабанов в фильме «Груз -200» наглядно показывает причины загнивания Советского Союза. Описанная там страшная ситуация произошла лишь потому, что все люди, способные что-то предпринять, решили, что их хата с краю. Я разговаривал с отцом, членом КПСС, по этому поводу. Почему 20 млн членов КПСС, которые давали клятвы и обещания, ничего не сделали для предотвращения распада СССР? Где они были? Все очень просто. Люди на местах ждали приказа райкома, те — обкома, а в обкоме смотрели «Лебединое озеро». И никто из них не хотел брать на себя личную ответственность за ситуацию в стране. И это в том числе привело к войне на Донбассе. Я же считаю, что имею право решать, кто будет, а кто не будет выступать в моей стране. У меня есть моральное право, и я буду за это право бороться.
Беседовала Кристина Мельникова