Белорусский национализм, который ставил своей целью «отщепление от общерусского ствола его белорусской ветви и создания из нее особой белорусской нации», появился в Российской империи после революции 1905 г. С начала своего возникновения это социально-политическое явление носило сугубо маргинальный характер, не являясь ни самостоятельным, ни оригинальным. Идеи и практика этого национализма, этнического по своей социальной природе, были привнесены в ряды немногочисленной прокатолической интеллигенции из польской социалистической партии (PPS).
Заимствованный, подражательный характер новоявленного национализма был очевиден для современников, которые утверждали, что «белорусский сепаратизм почти во всех деталях своих скопирован с галицкого „украинского“ сепаратизма. Идейная связь его с сепаратизмом „украинским“ настолько близка, что у постороннего наблюдателя не остается никакого сомнения, что оба они родились из одного источника».
До 1917 г. этнические националисты представляли собой крайне малочисленную группу прокатолической маргинальной интеллигенции, а отнюдь не «белорусское национальное движение», каковым громко именует это весьма скромное сообщество современная белорусская историография. Идейный и политический вес этой плохо образованной интеллигенции, объединенной вокруг малоизвестной газеты «Наша ніва», был социально ничтожен. Идеи завоевания независимости и представления о себе как особом народе, отличном от великороссов и малороссов, не пользовались поддержкой в крестьянской среде, которая, как показывает исторический опыт стран Центральной и Восточной Европы, выступала в качестве основной движущей силы процесса формирования «наций».
Белорусский национализм, представленный в своём социальном измерении маргинальной интеллигенцией, не обладал способностью к организации солидарного этнического поведения и социальной мобилизации масс. Отсутствие перехода от национализма небольшой группы интеллигенции к массовому движению свидетельствовало о том, что ни практика, ни идеология этнических активистов не отвечали социально-политическим, идейным и культурным ожиданиям и потребностям крестьянского, прежде всего православного, населения Литвы и Белоруссии. Как справедливо отмечал польский исследователь Р. Радик, в границах Православной Церкви «никогда не удавалось вызвать белорусского или украинского национального сепаратизма».
Главной же причиной того, что «белорусское национальное движение» так и не возникло в этом регионе империи, стало реальное отсутствие этнического конфликта между белорусами (православными) и великороссами. Современные исследователи признают, что существование межэтнических конфликтов является движущей силой националистических движений.
В Российской империи для этнического конфликта между белорусами и великороссами не было ни политических, ни экономических, ни религиозно-культурных мотивов. Существовавшие региональные и культурные различия не принадлежали к категории этнических. Они не разделяли белорусов, великороссов и малороссов на различные этнические группы. В это время доминирующую роль в отношениях между белорусами и великороссами играли представления о существовании религиозной и этнической общности, исторически присущей большому русскому народу. Иными словами, осознание русского этнического единства белорусов и великороссов опиралось на усвоенные представления об общей истории, православную веру, приверженность российской монархии и восприятие России как национального Отечества.
Следует отметить, что представления об этнокультурной и религиозной общности белорусов и великороссов мотивировались и укреплялись опытом длительного противостояния с польско-католическим миром. Исторически это противостояние началось еще в Великом княжестве Литовском и в Речи Посполитой и продолжилось, уже в иных формах, в период пребывания Литвы и Белоруссии в составе Российской империи.
В результате к началу XX в. сложилась своеобразная ситуация, когда носителем русского этнического самосознания в Белоруссии и Литве являлось православное белорусское население. К этому времени в обыденном сознании белорусов прочно укрепились представления о том, что «православная вера — русская вера», а принадлежность белорусов к Православной церкви стало основанием для этнической самоидентификации: «православный — значит русский». Такой тип окраинного русского самосознания, сформированного Православием, местной культурой и опытом длительного противостояния польско-католической экспансии, определялся известным историком М.О. Кояловичем как западнорусская идентичность.
Формирование западнорусской идентичности белорусов было во многом обусловлено тем историческим обстоятельством, что в Северо-Западном крае (Литва и Белоруссия) ведущую роль в производстве этнических различий играл конфессиональный фактор. Церковные границы между белорусами — православными и католиками — проходили внутри одной этнической группы. Белорусы-католики составляли меньшинство, тяготевшее к Польше и польскому национальному движению. Православное большинство белорусов воспринимало себя русскими и твердо ориентировалось на Россию.
К этому времени главенствующую роль в общественном сознании православного населения Литвы и Белоруссии стали играть популярные идеи общерусского единства, изложенные в программах правых и монархических партий, в многочисленных материалах церковной и западнорусской светской печати. Существовало и подлинно массовое политическое движение, объединявшее электорат этих общерусских партий, представители которых, включая православное духовенство и представителей православных братств, неоднократно избирались депутатами Государственной думы от губерний Северо-Западного края.
Следовательно, до 1917 г. и позже белорусское население на массовом уровне не испытывало потребности в политическом оформлении своего существования в качестве особой, отличной от великороссов и малороссов этнической группы. Более того, это население, прежде всего, православное, политически позиционировало себя в качестве верного сторонника династии Романовых и единства Российской империи.
Уже тогда в нарождавшейся риторике белорусского национализма «расейцы» (великороссы) представали как народ принципиально чужой в историческом, этническом и культурном отношении. Поэтому традиционное русское самосознание православных белорусов, история которого простирается от эпохи Средневековья до Новейшего времени, также воспринималось националистами как нечто чуждое, враждебное, пришедшее извне, от имперских «русификаторов» и их пособницы Православной церкви.
Главным идейно-политическим и культурным конкурентом националистов являлись социально влиятельное православное духовенство и местная западнорусская интеллигенция. Представители указанных социальных групп были ведущими носителями публичного дискурса о едином русском народе, состоящем из белорусов, великороссов и малороссов, и его общем историческом прошлом. Этих-то многочисленных внутренних противников маргинального белорусского национализма и нужно было представить, как проводников веры, идей, ценностей и культуры чужого белорусам русского (великорусского) народа.
Неудивительно, что уже в это время идеи этнического обособления и русофобии стали для националистов средством для группового самоутверждения и монопольных претензий на выражение интересов формирующейся «белорусской нации». Новая национальная идентичность, которую пропагандировали авторы «Нашай нівы», должна была опираться, с одной стороны, на отрицание своей принадлежности к русскому народу, с другой — на негативное отношение к «расейцам» (великороссам) и к России. Таким образом, с момента возникновения белорусского национализма его связь с русофобией стала носить взаимообусловленный, конституирующий характер. Самоопределение национализма стало напрямую зависеть от производства образов «врагов нации», внешних и внутренних, в роли которых выступали западнорусизм, «расейцы» и Россия.
Вполне закономерно, что органически воспринятая русофобия предопределила идейную и политическую функциональность белорусского национализма на протяжении всей его истории. В течение XX столетия формы проявления русофобии эволюционировали, приобретали разнообразный характер в зависимости от внешних политических обстоятельств и перемен, происходивших в идейном содержании и политической практике белорусского национализма.
Национализм в Белоруссии не был этнически детерминирован, в отличие, например, от польского, или литовского. Поэтому до падения Российской империи и германской оккупации он так и не стал сколь-нибудь значимой политической силой. Можно с уверенностью сказать об исторически сложившейся этнической беспочвенности белорусского национализма, которая и в наши дни существенно снижает его мобилизационный политический потенциал
После 1917 г. социально-политическое и интеллектуальное бессилие, генетически свойственное этому виду национализма, заставляло его лидеров и сторонников искать поддержки у иностранных держав, прежде всего, у Германии, кайзеровской и нацистской. Поэтому еще одной отличительной чертой белорусского национализма стал коллаборационизм во время Первой мировой и Великой Отечественной войны. Особенность националистического коллаборационизма заключалась в его неизменной европейской ориентации. По мнению националистов, во время разделов Речи Посполитой азиатская и варварская Россия насильственно вырвала Белоруссию из лона европейской цивилизации. Поэтому необходимо сотрудничать с оккупантами, чтобы затем с их помощью обрести независимость и под водительством Германии победно возвратиться в Европу.
Распад единого Российского государства и утверждение власти большевиков в центре страны побудили окраинные национальные партии и движения к созданию этнических государств. Попыткой реализации идей этнического национализма, предпринятой в условиях германской оккупации, стало провозглашение в марте 1918 г. Белорусской народной республики. Известен факт, что уже 25 апреля 1918 г. Рада БНР направила телеграмму германскому императору Вильгельму ІІ «со словами наиглубочайшей благодарности за освобождение Белоруссии немецкими войсками от тяжкого гнета и господствовавшего здесь чужого издевательства и анархии». Рада БНР заявляла о независимости «целой и неделимой» Белоруссии и просила «Ваше Императорское Величество о ее защите, в целях укрепления государственной независимости края в союзе с Германской империей», рассчитывая, что власть оккупантов обеспечит белорусам «счастливую долю в будущем».
Светлого европейского будущего под скипетром династии Гогенцоллернов националисты так и не увидели, и квазигосударство БНР благополучно кануло в лету. Вызванный исключительно внешними условиями, этот неудавшийся националистический проект с его антироссийской и антибольшевистской составляющей не получил какой-либо массовой поддержки белорусского населения оккупированных немцами территорий.
Последующую постреволюционную судьбу «мелкобуржуазного» белорусского национализма нельзя отнести к числу заметных политических явлений, которые оказывали воздействие на формирование белорусской нации в советский период. Как известно, внешний почин создания новой социалистической нации взяла на себя Российская коммунистическая партия (большевиков). По словам Э. Хобсбаума «именно коммунистический режим принялся сознательно и целенаправленно создавать этнолингвистические территориальные „национально-административные единицы“ (т. е. „нации“ в современном смысле), — создавать там, где прежде они не существовали или где о них никто всерьез не помышлял, например, у мусульман Средней Азии или белорусов».
Произведенное «сверху» большевистское разделение большого русского народа (великороссов, малороссов и белорусов) произвольными политическими границами стало отправной точкой для строительства «титульной белорусской нации». Тогда и понадобилась первая коммунистическая белорусизация белорусов, чтобы вслед за административно-политическими границами появились границы этнические и культурные. Процесс конструирования «белорусской титульной нации» начался постфактум, через несколько лет после того, как национальное государство в форме БССР было формально провозглашено в 1919 г. Так как западнорусская идентичность основной массы населения не соответствовала новой политической идентичности, советское нациестроительство осуществлялось по известной формуле: сначала государство, потом нация.
Белорусизация выступала в качестве инструмента, который применяла большевистская диктатура для создания этнических границ, призванных культурно отделить белорусов от великороссов и малороссов. Эта продолжительная культурно-идеологическая кампания осуществлялась в рамках большевистской «национальной политики», проводимой на западных окраинах бывшей Российской империи.
Идейной основой белорусизации стал все тот же этнический национализм, правда, адаптированный руководством РКП (б) к «марксистско-ленинскому учению по национальному вопросу». Одной из задач белорусизации стало формирование политизированной этнической почвы, необходимой для строительства социалистической «титульной нации». Для этого белорусские большевики использовали организационные, идеологические и финансовые ресурсы наряду с применением политических мер принудительного характера. Необходимость принуждения была вызвана тем, что практика советской белорусизации вызывала сопротивление со стороны этнических белорусов.
Большевистская политика создания этнических границ внутри большого русского народа предусматривала конструирование белорусской этничности, отличной от этничности западно-русской, сформированной историей, православием, общерусской и местной культурой. В связи с этим принудительное, административно-командное внедрение создаваемого «титульного» белорусского языка в сферу образования, культуры, науки, делопроизводства и пропаганды рассматривалось большевиками как неотъемлемый элемент советского национального строительства. Западнорусская идентичность населения, исторически связанная с православными традициями, синтезом общерусской и местной культур, должна была уйти в прошлое как историческое наследие российского «русификаторства» вместе с православным духовенством и западно-русской интеллигенцией.
Данное обстоятельство позволило «мелкобуржуазным» этническим националистам признать советскую власть и стать активными участниками белорусизации, которую проводила Коммунистическая партия Белоруссии в 20-х — начале 30-х гг. XX в. Правда, временный альянс с коммунистами, заключенный на общей русофобской платформе, официально именуемой «борьбой с великодержавным российским шовинизмом», закончился для «мелкобуржуазных» националистов весьма плачевно. Увлекшись белорусизацией культуры, образования и науки, националисты совершили тяжкий политический грех. Они упустили из виду интернациональную составляющую большевистской национальной политики, направленную на формирование СССР, и оказались в идейном конфликте с интеграционными процессами создания новой политической общности — советского народа. Некоторые из них, так называемые «нацдемы», обвиненные в буржуазном национализме, были репрессированы НКВД.
Репрессии против белорусских «нацдемов» свидетельствовали об идейном и политическом торжестве советского национализма, который пришел на смену национализму «мелкобуржуазному». С того времени устанавливается идейная монополия этнического белорусского национализма в его партийной, «марксистко-ленинской» интерпретации. В условиях социалистической модернизации 30-х гг. XX в. переработанные большевизмом идеи белорусского национализма стали составной частью господствовавшей коммунистической идеологии. На этой новой идейной основе создавалась белорусская советская культура и историография с ее основополагающими русофобскими мифами, произведенными с позиций «классовой борьбы». В это же время были сконструированы исторические мифы о России как национальном угнетателе белорусов, о «Кастусе Калиновском», героическом борце за свободу угнетенных крестьян-белорусов, и «Муравьеве-вешателе», олицетворявшем деспотическую, самодержавную Россию, беспощадно подавлявшей борьбу белорусов «за волю и лучшую долю».
В целом же созданный в 20−30 — х гг. прошлого века советский этнический национализм выполнял троякую роль. Во-первых, он являлся идейной основой строительства «титульной белорусской нации». Во-вторых, выступал в роли интегратора этой нации в состав большого советского народа, что, в свою очередь, потребовало реабилитации русского языка и общерусской культуры во всех сферах общественной и политической жизни. В-третьих, демонстрировал национально угнетаемому белорусскому населению Польши преимущества советской национальной и социально-экономической политики.
Заметное оживление белорусского национализма произошло в годы нацистской оккупации (1941−1944 гг.). Ставка Гитлера на разрушение «мировоззренческих уз», объединяющих великороссов, белорусов и малороссов в единый русский народ, нашла поддержку в среде антисоветски настроенных белорусских националистов. Поэтому во время Великой Отечественной войны они выступили в качестве верных союзников нацистской Германии. Нацистов и местных коллаборационистов объединяли антикоммунизм, русофобия и антисемитизм. Нацистская администрация обещала националистам «за короткий исторический срок заполнить пробелы в национальном самосознании» белорусов, «усилить собственно белорусский национальный элемент».
Поставленная цель достигалась с помощью нацистского проекта белорусизации, осуществляемого коллаборационистской администрацией под руководством гауляйтера Вильгельма Кубе. Принятые им меры вдохновляли белорусских националистов на усердное служение оккупационному режиму. В формируемых нацистами органах местного управления они усматривали «проявление воли белорусского народа к самостоятельной жизни и полному возрождению своего края, его способности преодолеть все преграды, которые стоят на пути к реализации этой цели».
Для преодоления этих «преград», то есть для борьбы с советскими партизанами и подпольщиками создавались вооруженные формирования белорусских коллаборантов, действовавших под непосредственным управлением оккупационной администрации. Совместные усилия коллаборантов и нацистов должны были «привести Беларусь в европейское содружество государств и народов». Однако поражение Третьего рейха поставило крест и на этой «европейской» затее белорусских националистов. После разгрома нацистской Германии они бежали на Запад, заняв враждебную позицию в отношении к послевоенному советскому режиму.
Факты сотрудничества белорусских националистов с кайзеровскими и нацистскими оккупантами не вызывают у националистов современных необходимости в политической реабилитации антинародной деятельности своих предшественников. Поэтому национализм, призванный к мобилизации народных масс на борьбу за светлое европейское будущее, уже невозможно отделить от исторической связи с оккупационной властью и нацистскими карателями, этот народ уничтожавших.
Преступное коллаборационистское прошлое белорусского национализма, от которого национализм современный не желает отрекаться, нравственно обесценивает претензии его сторонников рядиться в тогу истинных европейцев и патриотов Белоруссии. Более того, современный национализм пытается обелить свое историческое прошлое, прибегая к помощи героических мифов о «несокрушимости белорусской национальной идеи» и о «мощном национальном подъеме», который, якобы, пережила Белоруссия в период нацистской оккупации. Или, что особенно цинично, к утверждениям о том, что белорусский коллаборационизм — это «здоровое движение патриотических сил».
После Победы в Великой Отечественной войне коммунистический режим в БССР, правящая элита которого состояла в значительной своей части из бывших партизан и подпольщиков, уже не прибегал к крупномасштабным кампаниям белорусизации общественно-политической и культурной жизни республики. Русский язык и общерусская культура в этот период вновь стали органичной частью белорусской советской культуры, науки, образования и повседневной жизни населения.
После распада СССР и образования в 1991 г. независимого государства Беларусь перед его политической элитой вновь возникла проблема нациестроительства. И на этот раз внешнеполитический фактор, сыгравший решающую роль в возникновении новой государственности, заставил белорусскую элиту действовать по привычной формуле: сначала государство, потом нация. Вновь возникло несовпадение, только на этот раз между идентичностью нового национального буржуазного государства и идентичностью населения, сформированной прежней советской историей, пропагандой и культурой.
Анализ практики белорусского нациестроительства за последние четверть века позволяет сделать следующие выводы. В современной Белоруссии существуют два вида национализма. Это национализм официальный, или бюрократический, именуемый идеологией белорусского государства, и национализм радикальный, этнический, оппозиционный действующему в стране политическому режиму.
Как показывает опыт, идеи и практика бюрократического национализма в значительных своих чертах наследуют опыт советского нациестроительства. Так, пришедший к власти в 1994 г. президент Александр Лукашенко и его бюрократический аппарат в процессе строительство новой политической нации исходили из представлений о необходимости национальной консолидации на двуязычной, русско-белорусской культурной основе. Обоснованием легитимности нового государства стала идея исторической преемственности с опытом национального строительства в БССР, особенно в послевоенный период. Только сейчас равноправное сосуществование двух языков и культур было призвано обеспечивать, с одной стороны, политическую идентичность и внутреннюю стабильность государства, с другой — играть роль интеграционного фактора в отношениях с Россией и Евразийским экономическим союзом. Таким образом, бюрократический национализм предусматривал вариант строительства белорусской «нации-государства» не столько на этнической, сколько на современной гражданской основе.
Немногочисленные радикальные националисты, традиционно представляющие в стране интересы коллективного Запада, предлагают свой проект национального строительства, который предусматривает создание новой «белорусской нации» на этнической основе. Политический проект конструирования этнической нации базируется на мифологическом понимании этничности. Например, националисты воспринимают «этнос» как «общность людей, связанных кровью и почвой». Затем уже на этом кровно-почвенном фундаменте выстраиваются мифические представления о нации как «общности судьбы» и «общности культуры», под которыми понимаются общий «этнос», история и язык. Исповедуемое националистами единство этнической «общности» становится, таким образом, идейным основанием проекта строительства новой этнической нации.
В современной Белоруссии решающим средством реализации националистического проекта этнокультурной гомогенизации общества могут быть только меры принуждения, способные, с одной стороны, решительно вытеснить русский язык и русскую культуру, с другой — столь же решительно навязать населению единый белорусский язык, сконструированные «национальные» ценности и традиции. Следуя идейной и политической практике своих предшественников, современные этнические националисты твердо ориентируются на Запад и исповедуют традиционную русофобию, в ее различных проявлениях, от латентной до агрессивной.
В последнее время многолетнее политическое противостояние бюрократического класса и оппозиции начало претерпевать определенные изменения. Мы видим, как по инициативе представителей власти начинается идейное сближение двух видов национализма, бюрократического и этнического, прежде противостоявших друг другу. Политическим результатом такого сближения стала очередная белорусизация, проводимая в стране, где подавляющее большинство населения говорит и думает по-русски, считая русский язык и русскую культуру родными.
Эта, уже вторая за постсоветский период белорусизация (первая проводилась в начале 90-х гг. коммунистами и этническими националистами и была свернута после прихода к власти А.Г. Лукашенко), предусматривает постепенное внедрение государственного белорусского языка через топонимику, систему образования, учреждения культуры и средства массовой информации. Указанная политика предусматривает также конструирование новых «национальных ценностей» и «изобретение традиций», которые внедряются затем в систему образования, воспитания, транслируются СМИ и учреждениями культуры.
В связи с проводимой белорусизацией становится все заметнее как происходит мутация существующего бюрократического проекта строительства «нации-государства». Его гражданское основание исподволь, медленно трансформируется в этническое, на чем, собственно, и настаивают радикальные оппозиционные националисты. Очередная белорусизация становится таким образом чутким индикатором политических процессов, происходящих как внутри страны, так и в области внешней политики. Благодаря этому индикатору мы можем определять характер и качество изменений внутри страны и, вместе с тем, оценивать внешнеполитические перемены в отношении России и Запада, его многочисленных союзников в Центральной и Восточной Европе.
Первыми политическими последствиями начавшейся конвергенции двух видов белорусского национализма стали поддержка одиозного украинского режима и уголовное преследование пророссийских журналистов — Юрия Павловца, Сергея Шиптенко и Дмитрия Алимкина.
Судя по результатам националистической конвергенции, можно предположить, что ее дальнейшее продолжение будет способствовать накоплению и кристаллизации антироссийских, прозападных настроений в среде правящей бюрократии. Вполне вероятно, что рост подобных настроений будет происходить и у граждан республики, особенно среди молодежи. Реальная картина такова: так как окончательный выбор между Россией и Западом еще не сделан, белорусский политический режим будет держать процесс националистической конвергенции под контролем, дозируя и направляя его в соответствии с конкретными задачами сохранения своей власти в стране.
Александр Бендин, доктор исторических наук (Минск, Белоруссия)