Портал mignews.com опубликовал аналитическую статью публициста Ирины Петровой под заголовком «Пришло время казнить».
Премьер-министр Израиля впервые высказался за смертную казнь для террористов, имея в виду прежде всего Омара Аль-Абеда, зверски убившего еврейскую семью в Халамише во время субботней трапезы. Нетанияху отметил, что у судебных инстанций есть все законные рычаги для принятия такого решения, «но суд хочет знать мнение правительства». Так вот, его мнение как главы правительства: пришло время казнить террористов.
До этого за смертную казнь высказались министры Авигдор Либерман, Нафтали Беннет, Аелет Шакед и Исраэль Кац, а также депутат Одед Форер. Среди них только Либерман давно и последовательно лоббирует этот вопрос; остальные, не исключая Нетанияху, предпочитали не выпускать джина из бутылки.
Дискуссии о смертной казни ведутся в Кнессете с начала 50-х годов. Получив этот закон в наследство от Британского мандата, Израиль несколько раз менял его и пересматривал, но в конечном итоге применил всего два раза — против нацистского преступника Эйхмана и впоследствии оправданного Меира Тувианского. Действующий в Иудеи и Самарии военный трибунал неоднократно выносил смертный приговор террористам, но БАГАЦ всегда отменял его, считая, что Израиль не имеет права казнить жителей территорий.
Споры о высшей мере наказания обрели особую остроту, после того как осужденные на несколько пожизненных сроков убийцы стали выходить на свободу в рамках обменных сделок. В последнее время к аргументам его сторонников добавился ранее не слишком известный факт о том, что палестинская администрация выплачивает регулярное пособие сидящим в израильской тюрьме террористам. «Зарплата» тем выше, чем больше срок и тяжелее преступление — то есть, попросту говоря, чем больше евреев убил преступник. Такое поощрение служит мощным стимулом для приобщения к терроризму палестинцев и израильских арабов (гонорары последних даже выше).
Однако смертная казнь ничего здесь принципиально не изменит: деньги за казненного убийцу получат его родственники. Этот мотив — обеспечить семью — часто движет шахидами, которые изначально готовы к смерти. Как заявил один неудавшийся террорист: «я хотел, чтобы меня убили, и мои дети получили за это деньги».
Как известно, погибшие «при исполнении» террористы обретают в ПА ореол мучеников и национальных героев, а восхваления казненных убийц наверняка будут еще громче и сделают террор в глазах молодых арабов еще привлекательнее. И если похороны шахидов перерастают в беспорядки, то не менее бурной реакции стоит ждать на приведение в исполнение смертного приговора. Таким образом, роль смертной казни в сокращении террора очень сомнительна.
У противников этого вида наказания есть и моральные доводы: в еврейском государстве не должно быть палачей. Сюда добавляются опасения перед осуждением со стороны «цивилизованного мира» и политической изоляции Израиля. Еще одна не имеющая решения проблема: смертная казнь должна применяться не только к арабам, но и к евреям, среди которых тоже есть осужденные за террористическую деятельность. Иначе эта практика вступает в противоречие с Основным законом государства, никогда не получит одобрения БАГАЦа и уж точно вызовет нападки в адрес Израиля.
Наконец, против смертной казни высказываются некоторые сотрудники служб безопасности, которые считают, что она спровоцирует новые похищения израильтян для обмена их на осужденных к высшей мере террористов.
Все эти доводы вполне резонны и разумны, в то время как сторонники смертной казни больше руководствуются эмоциями. Но гнев и боль народа — не менее сильный аргумент. В конце концов, в казни Эйхмана тоже не было никакого практического смысла, кроме священного возмездия и неотвратимости наказания. В отношении террористов наказание выглядит не только заслуженным и соответствующим еврейской морали («кровь за кровь, жизнь за жизнь»), но и единственно оправданным. Ведь в данном случае нет смысла рассчитывать на перевоспитание преступников в тюрьме. Более того, с высокой вероятностью террорист выйдет из тюрьмы еще более убежденным убийцей. Пожизненный срок здесь не поможет, поскольку даже несколько пожизненных приговоров не гарантируют, что бандит с кровью на руках не выйдет на свободу. Отсюда следует одно несомненное преимущество высшей меры: казненный террорист уже больше никого не убьет.
Научные данные по этому поводу противоречивы: одни исследования доказывают, что угроза смертной казни приводит к сокращению преступности, другие говорят об обратном.
Многие призывают к более гуманному варианту — законодательному запрету на освобождение пожизненно осужденных. Но в этом случае террористы проведут остаток жизни в комфортабельной израильской тюрьме за счет налогоплательщиков. Вопрос очень сложный, и не случайно среди сторонников смертной казни в Израиле есть и левые правозащитники, и правые религиозные поселенцы. При этом и те, и другие признают, что проблему террора эта мера не решит. Хуже всего, что обсуждение столь болезненной для народа Израиля темы превращается в фактор политической игры. Дело даже не в том, что те политики, которые сейчас выступают за смертную казнь, когда-то голосовали против нее. Нетанияху и его министры сегодня апеллируют к гневу и скорби израильтян, потрясенных злодейским убийством семьи Саломон. Но, к сожалению, это не первый (и, возможно, не последний) кровавый теракт. Почему же «время казнить террористов» пришло именно сейчас? Не потому ли, что этими громкими призывами нас пытаются отвлечь от очевидной капитуляции правительства по Храмовой горе?
На самом деле, если уж выносить смертные приговоры, то в первую очередь организаторам террора. Таким, например, как Маруан Баргути, который того и гляди выйдет из тюрьмы и станет главой автономии и нашим партнером по мирному процессу. И если мы не успели посадить на скамью подсудимых Арафата, то есть надежда увидеть там кое-кого из нынешних палестинских лидеров. (mignews.com)
Портал mnenia.zahav.ru опубликовал аналитическую статью израильского публициста Зэева Ханина, под заголовком «Политический полуфинал дела Азарии».
Среди событий последнего периода, вызвавших повышенное внимание израильской общественности, два имеют, на наш взгляд, несомненную глубинную связь.
Первым стали высказывания бывшего министра обороны Израиля Моше («Буги») Яалона, который именно сейчас решил присоединить свой голос к хору критиков премьер-министра и лидера правящей партии Ликуд, Биньямина Нетанияху, обвиняющих его в коррупции в процессе приобретения израильским ВМФ новых подводных лодок германского производства.
Вторым событием стала объявленная 20 июля 2017 года демобилизация из ЦАХАЛа Эльора Азарии, признанного военным судом виновным в непредумышленном убийстве вооруженного палестинского араба. Речь идет о нашумевшей истории, начало которой было положено 24 марта прошлого года — именно тогда, когда карьера Яалона на посту министра обороны, как вскоре выяснилось, подходила к концу, и шлейф этой истории тянется за ним сегодня, когда Буги Яалон прилагает весьма заметные усилия по возвращению в публичную политику.
Общественно-политический фон
Азария, военнослужащий из расквартированного возле города Хеврон в Иудее (в международной терминологии, на «западном берегу р. Иордан») подразделения бригады «Кфир», тогда выстрелил и, как показала экспертиза, тем самым добил уже лежащего на земле террориста, нейтрализованного после того, как он напал на израильских солдат и ранил одного из них. По свидетельству солдата и его адвокатов, он пошел на этот шаг из опасений, что тот задействует взрывное устройство, которое могло находиться под курткой террориста, надетой на него в очень теплый день.
С момента начала расследования Азария находился на своей военной базе в условиях открытого ареста, в том числе и после 21 февраля с. г., когда военный суд приговорил его к полутора годам тюремного заключения и условному наказанию сроком на год. Окончательный вердикт, после рассмотрения взаимных апелляций адвокатов и военной прокураторы на, соответственно, «слишком суровый» и «на слишком мягкий приговор», будет вынесен 30 июля. (30 июля израильский военный трибунал отверг апелляцию, поданную адвокатами Эльора Азарии. Ред.)
Помимо дискуссии по поводу юридической стороне дела, в котором, естественно, много неочевидных моментов, вся эта история стала и фактором, и индикатором существующих в израильском обществе идеологических и политических противоречий. Собственно, громкие судебные дела имеют общественный резонанс практически в любой стране мира, но в Израиле такие резонансные сюжеты оказывали, может быть, больше, чем в других странах, влияние на функционирование политического процесса. И создавали нормы, которые надолго или навсегда оставались частью политической культуры сраны.
Достаточно вспомнить дело Кастнера, которое привело к перевороту в нормах взаимоотношений коалиции и оппозиции, отказу от силовых методов, как принципа, в политическом диалоге в обмен на то, что оппозиция получает вполне надежные рычаги (в том числе информационные) влияния на принятие политических решений. Далее, дело Лавона, которое привело к укреплению механизма общественного контроля над спецслужбами. Или наиболее близкая по времени история — это дело Шая Дроми (застрелившего проникшего на его ферму грабителя, из числа участников банд, которые просто разоряют еврейские хозяйства юга страны), которое заставило изменить законодательство и разрешить гражданам страны защищать свое имущество с оружием в руках.
Дело Азарии будет, несомненно, одним из этой серии. Начнем с того, что оно решительно раскололо местное общественное мнение. Например, согласно опросу, проведенному 2-м каналом израильского телевидения после вынесения Азарии в январе 2017 года приговора в непредумышленном убийстве террориста в Хевроне, более половины респондентов выразили протест против такого решения, против 36% опрошенных, которые признали его справедливым. Соответственно, 67% израильтян считали, что солдат должен быть помилован, и лишь 19% заявили, что Азария должен понести наказание.
Соответственно, лишь меньшинство еврейских граждан страны поддержали тогдашнего министра обороны Моше Яалона, который поспешил осудить действия Азарии, исходя из соображения, что «мы не добиваем террористов, и тем более не действуем, исходя из личной мести». Существенно больше граждан полагали, что «террорист, пришедший убивать израильтян, не должен оставаться в живых». И потому солидаризировались с теми политиками, которые как министр образования от блока «Еврейский дом» Нафтали Беннет потребовал «поддержать солдата, который выполнял свой долг». Или лидера партии «Наш дом Израиль» Авигдора Либермана, вскоре сменившего Яалона на посту главы оборонного ведомства, по мнению которого «решение действовал ли правильно, или ошибся (этот) солдат должны, после проверки, принять должностные лица в ЦАХАЛе… но ожесточенные нападки на военнослужащего (в любом случае) несправедливы и лицемерны. Уж лучше солдату ошибиться — но остаться в живых, чем быть убитым террористом из-за того, что промедлил».
Собственно, именно этот факт — что скандал сразу стал публичным, а не был разрешен в стенах армии — многие в Израиле и ставили Моше Яалону в упрек. Среди них, что характерно, была и одна из военных судей, вынесших Эльору Азалии обвинительный приговор — полковник Майя Эллер, которая в своем частном определении подвергла критике бывшего министра обороны, немедленно, по горячим следам заявившего, что речь идет о солдате, совершившем правонарушение. По ее мнению, «общественным деятелям стоило воздержаться от публичных высказываний в то время, когда армейское расследование еще не завершилось».
И именно не замедливший появиться ответ экс-министра обороны (который в прошлом занимал также пост начальника генштаба ЦАХАЛа) показал, что тема выходит далеко за рамки процедурно-правовых вопросов. Яалон заметил, что по результатам первичного расследования дела в Хевроне, и ему, и начальнику генштаба и главе правительства «с первой минуты было понятно, что речь идет о беспрецедентном случае. Поэтому спустя несколько часов после этого происшествия мы выступили с совместным заявлением, чтобы предотвратить возможные беспорядки на местах, чтобы это происшествие не использовалось в качестве доказательства того, что солдаты ЦАХАЛа казнят палестинцев без суда и следствия». Соответственно, заключает Яалон, «это было сделано ради безопасности Израиля».
Идейно-юридический контекст
Иными словами, за стенами суда общественная дискуссия идет совсем на ином поле, где правоведы, политики, журналисты, военные и гражданские активисты все эти месяцы обсуждают как минимум, два вопроса. Ответ на первый из них — должны ли юридические и прочие нормы быть интерпретированы в соответствии с соображениями «целесообразности» — на первый взгляд, прост и очевиден. Хотя, на практике, разумеется, бывает всякое, большинство израильтян все же не считают, что судьба солдата, призванного на защиту страны, не должна быть заложником общественных настроений (и, как следствие, электорального выбора граждан), и тем более задач «успокоения палестинских соседей».
Вторая тема сложнее. В словах Яалона есть очевидная индикация вполне определенной тенденции, которая существует во взаимоотношениях армии и общества, взаимоотношениях высшего командования со средним и рядовым составом ЦАХАЛа, а также отношениях армии и политического руководства Израиля с окружающим миром. Это тот набирающий в последние два-два с половиной десятилетия силу процесс, который в Израиле условно называется «мишпатизация» (от «мишпат» — на иврите «суд, право»). То есть усиления юридической составляющей процесса принятия решений, в том числе и сугубо оборонных вопросах — причем, не только стратегических, но и тех, которые касаются проведения военнослужащих на поле боя.
Мнения на этот счет в профессиональном и политическом истеблишменте, и в гражданском обществе Израиля существенно расходятся. Есть те, кто считает, что развитие этического кодекса ЦАХАЛа должно идти в направлении ограничения свободы действия бойцов и командиров в ситуациях, которые могут быть проблематичны с точки зрения идеи защиты «универсальных прав человека». То есть, именно в тех ситуациях, которые постоянно сопровождают противостояние регулярных сил с боевиками террористических организаций.
С точки зрения расширительной («максималистской») интерпретации такого рода сюжетов, события на поле боя следует оценивать с тех же позиций, что и гражданский случай. Если это так, то это значит, что боец ЦАХАЛа Эльор Азария застрелил преступника, совершившего сколь угодно тяжкое правонарушение, но, тем не менее, как гражданин — или как человек, находящийся в рамках израильского правового поля — должен быть объектом не расправы, а некоторой юридической процедуры.
Другие комментаторы полагают неверным рассматривать ситуацию в таком ключе. Ибо он не только серьезно с связывает руки демократических режимов в борьбе с террором, но и сильно ограничит свободу действий армии в условиях конвенциональных и квази-конвенциональных конфликтов с структурированными и локализованными режимами террористических группировок, такими, например, как режим ХАМАСа в Газе или «Хезболла» в Ливане. «Максималистская интерпретация универсальных прав» позволяет этим режимам, действующим в качестве фактического суверена на контролируемых ими территориях, употреблять все имеющиеся там материальные и человеческие ресурсы для террористической активности (в том числе используя гражданское население в качестве «живого щита» своих боевиков и объектов), при этом возлагая ответственность за последствия на сторону, которая борется с террором.
При всей абсурдности подобной логики, именно такую интерпретацию продвигает немалое число политиков, дипломатов, юристов, высокопоставленных сотрудников международных организаций (в том числе, действующих под эгидой ООН и ЕС) и правозащитных НПО. Так, наиболее выпукло подобный подход в свое время представила тогдашний министр иностранных дел Швеции Марго Вальстрем (Margot Wallström), которая в декабре 2015 года «прославилась» обвинениями израильской армии во «внесудебных казнях» палестинских террористов «путем диспропорционального применения военной силы». То есть, как заметил тогда же посол Израиля в Швеции Ицхак Бахман, сторонники такого взгляда на вещи «предлагают (осуждающе) фокусироваться на действиях тех, кто пытается защититься от террора, уводя внимание от инициаторов и виновников террористической активности».
Потому, многие в Израиле скорее солидарны с мнением, что тенденция «мишпатизации» сможет увести ЦАХАЛ настолько далеко, что сделает почти невозможными наиболее эффективные варианты борьбы с террором. Коль скоро если не каждому солдату, то к каждому офицеру нужно будет приставлять юридического советника, который будет давать ему рекомендации, почти по всем поводам, включая открытие огня по конкретному противнику. Потому, с точки зрения сторонников такого подхода, Азария стрелял не в преступника-гражданина страны, который имеет право на определенную судебную процедуру. Он стрелял в террориста, то есть в человека, который взял оружие и пошел на поле боя убивать израильских солдат, активиста организации, которая ведет объявленные военные действия против Израиля, и потому сама отвечает за своих пострадавших. Похоже, что постановление суда, как бы им ни были недовольны многие в израильском обществе, даже вынеся Азарии обвинительный приговор, оказалось ближе к этой второй логике, пытаясь ввести эту историю в определенную пропорцию.
Вопрос о том, в какой мере подобная, более рациональная, по мнению большинства израильтян, логика имеет возможность, наконец, утвердиться в международной дипломатической и политико-правовой практике, остается открытым. На первый взгляд, шансов на то, что это случится в упомянутых международных организациях, пока не слишком много. Так, в выпущенном в феврале с. г. заявлении «флагмана дипломатической борьбы» с Израилем — т.н. Совета по правам человека ООН, по поводу решения израильского военного суда по делу Эльора Азарии, были озвучены те же мантры, что и в цитированном высказывании Марго Вальстрем. По мнению авторов документа, Азария «получил слишком мягкое наказание за внесудебную расправу над раненным палестинцем». Тем самым, по мнению министра обороны Израиля Авигдора Либермана, этот шаг СПЧ стал «новым доказательством [того], что по искаженной шкале нравственности Совета по правам человека, одна пуля, выпущенная Азарией в террориста, является более тяжким преступлением, чем миллионы пуль, выпущенных в невинных людей в Сирии, Ливии, Ираке и Йемене». А также очередной аргумент в пользу того, что «Совет по правам человека на самом деле является Советом ненависти к Израилю».
Не исключено, однако, что тон, который задает новая американская администрация Дональда Трампа, сможет переломить прежнюю негативную для Израиля тенденцию. Как сообщали СМИ, Белый Дом уже взвешивает возможность выхода США из Совета ООН по правам человека, в котором доминируют авторитарные режимы (такие как Китай и Саудовской Аравии, которые входят туда с января с. г.), а нередко — и наиболее одиозные диктатуры, типа Сирии и Судана, сама постановка вопроса о степени соблюдения прав человека которыми звучит как дурной анекдот. Причиной такого возможного шага Вашингтона, по словам главы Госдепартамента США Рекса Тиллерсона и посла этой страны в ООН Никки Хейли, являются сомнения администрации Трампа в эффективности СПЧ и «двойные стандарты» его деятельности — непродуктивно-предвзятое отношение к еврейскому государству на фоне почти полного игнорирования массовых нарушений гражданских и гуманитарных прав в других странах.
Как бы то ни было, позиция международных организаций, с точки зрения тех, кто занят борьбой с политической и дипломатической делигитимацией Израиля, является не единственной проблемой. Обвинения Израиля в «диспропорции в применении силы» и практике «несудебных расправ» со стороны некоторых европейских (и тем более арабских или мусульманских) политиков и международных бюрократов, большинство израильтян как раз не слишком удивляют, да и особой погоды не делают. Тем более, что часть из этих заявлений официальные европейские и международные инстанции, в свете разгорающихся дипломатических скандалов, обычно спешат дезавуировать. Намного большее удивление у израильтян вызывает то, что готовность усвоить близкий подход демонстрирует и часть израильского юридического и политического сообщества.
Разумеется, было бы большим преувеличением — да и несправедливо по сути — помещать в ту же категорию и Моше Яалона, хотя некоторые комментаторы все же готовы услышать отзвук такого подхода и в его словах. Дело явно в другом: его спонтанная, на первый взгляд, реакция на критику в свой адрес, лишь производила впечатление попытки перевести вопрос в морально-этическую плоскость «гражданских прав», в том виде, как они понимаются упомянутым сегментом международного сообщества. На самом же деле она скорее выглядела как потребность человека, который ступает на партийно-политическую стезю, в некоем символе, который поможет ему застолбить место в желаемой им нише политического спектра страны.
Подтверждение данного заключения не заставило себя ждать: уже в конце февраля второй канал телевидения Израиля сообщил, что Моше Яалон приступил к формированию собственной умеренно-центристской партии, главе которой он намерен баллотироваться в Кнессет XXI созыва. Традиционный путь инициаторов центристских проектов в израильской ситуации заставляет их пытаться «втиснуться» в узкий промежуток между левым и правым лагерями политического спектра, предложив избирателям или же оригинальную идею в сфере внешней политики и безопасности, альтернативную платформам ведущих партий этих блоков — чего Яалон пока не сделал. Либо, напротив, не слишком акцентируя тему арабо-израильского противостояния, пойти по пути второго «центристского» сценария партийного строительства — лидерская партия одной, но привлекательной, социальной или гражданской идеи.
Приговор в деле Азарии и история с германскими подводными лодками позволили Яалону, который, похоже, пока намерен иди по второму пути, озвучить политическую и гражданскую составляющую своей платформы — пока достаточно аморфной, но уже включающей некий базовый ценностный компонент. Его роль выполняет идея «уважения к мнению международного сообщества в существенно большей степени, чем это кажется многим израильтянам» в процессе принятия политических решений, включая пути, который Израиль должен выбирать для купирования террористической угрозы, а также заявление о том, что «самая большая проблема в стране — это коррупция». В сумме, как, вероятно представляют имиджмейкеры Яалона, это и сформирует его новый политический образ «идеологически умеренного лидера», настаивающий на приоритете либерально-гражданских ценностей" в сочетании с заботой о социальном благополучии и «разумном понимании» задач обеспечения безопасности страны. Эффект от подобных усилий, судя по опросам общественного мнения, пока невелик. Но и выборы в следующий Кнессет скорее всего, тоже не завтра.(http://www.iimes.ru/)