Дискуссия вокруг принятия закона о российской нации быстро породила ряд экспертных формулировок, направленных на выявление специфики этого феномена, но при этом порой взаимоисключающих. Например, академик Валерий Тишков предлагает следующую формулировку: «Россия — нация наций» (Что есть нация. В поисках российской идентичности, публикация в Независимой газете, 24 января 2017 года), а его оппонент, директор Московского центра социальных исследований политолог Александр Щипков говорит о «полиэтничной русской нации», формирование которой завершил «крымский консенсус» (О русско-российском вопросе, публикация на портале «Ум+», 14 февраля 2017 года).
При всей разнице исходных теоретических и ценностных предпосылок, заложенных в данных формулировках, представляется, что в них присутствует одна общая идея, которая, в конечном итоге, оказывается более важной, чем заявленные расхождения. Эта идея заключается в том, что национальному строительству и в целом межнациональным отношениям в России в принципе чужды идеология и практика так называемого «органического национализма», который в течение последнего столетия неоднократно становился главной движущей силой этнических чисток, что повлекло за собой миллионные человеческие жертвы.
Связь между массовыми этническими чистками (и, в более широком смысле, актами геноцида) и «органическим национализмом» подробно исследована живым классиком исторической социологии, британско-американским ученым Майклом Манном в его капитальном труде «Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток» (в 2016 году выпущен на русском языке издательством «Пятый Рим»). В основе «органического национализма», по Манну, лежит представление о народе не как о совокупности граждан, населяющих определенную территорию, а как о сообществе, объединенном единством происхождения (например, «арийского»), в связи с чем все, кто по своему происхождению являются чужими, подлежат исключению, которое может трактоваться предельно широко — вплоть до истребления.
«Идеи радикального этнонационализма служат приглашением к социальному исключению тех, кого считают этнически чуждыми, почвой, на которой произрастают семена отчуждения и ненависти, — комментирует концепцию Майкла Манна российский социолог Владимир Малахов. — В ситуации же, если конфликт произошел и вступил в насильственную фазу, эти идеи становятся легитиматором любых злодеяний. Итак, идеологическим условием этнических чисток является этнический национализм вообще и так называемый „органический национализм“ в частности».
Несложно заметить, что при всей значимости иных факторов (экономического, религиозного, культурного и т. д.) именно «органический национализм» стал тем «знаменем», под которым разворачивалось большинство кровавых конфликтов на постсоветском пространстве. Характерный пример — события на Украине начиная с 2014 года, развитию которых по катастрофическому сценарию способствовали именно радикально-националистические силы, изначально ориентированные на «расчеловечивание» своего противника — носителей русского языка и русской культуры. Дистанция между карнавально-гротескным «кто не скачет — тот москаль» и бомбардировками городов Донбасса, которые следует признать полноценными этническими чистками, фактически оказалась ничтожной, что ставит конфликт на востоке Украины в один ряд с вспышками геноцида в Руанде и бывшей Югославии в 1990-х годах.
Из более давних примеров того, как «органический национализм» на постсоветском пространстве быстро перерастал в этнические чистки, следует в первую очередь отметить кампанию по изгнанию армянского населения из Азербайджана, развернувшуюся в период, когда вопрос о будущем Нагорно-Карабахской СССР решался еще преимущественно в мирной плоскости. Серия армянских погромов в Баку и Сумгаите спровоцировала массовый исход армянского населения, в том числе из столицы Азербайджана, где проживало порядка 200 тысяч армян, значительная часть которых нашла убежище в России.
В связи с этим стоит отметить и усилия, предпринимаемые Россией по разрешению Нагорно-Карабахского конфликта. Одна из главных задач России в этом процессе — сохранение добрососедских отношений как с Арменией, так и с Азербайджаном, в том числе учитывая фактор проживания в РФ сотен тысяч армян и азербайджанцев. Отсутствие сколько-нибудь серьезной, публично артикулируемой напряженности между российскими армянами и азербайджанцами — еще одно свидетельство того, что Россия является территорией мирного сосуществования различных национальностей.
Аналогичная ситуация наблюдалась в ходе грузино-абхазского конфликта в начала 1990-х годов, когда на оккупированной грузинской армией (а по сути, парамилитарными отрядами) части Абхазской ССР абхазское население заставляли записываться грузинами во избежание типичных для этнических чисток последствий — изгнания или доведения до бесправного положения. Как и в случае с армяно-азербайджанским конфликтом, для тысяч абхазов второй родиной стала Россия.
Позиция, которую занимала и продолжает занимать Россия по этим и многим другим конфликтам на постсоветском пространстве, наглядно демонстрирует, что и российской элите, и в целом российскому обществу в принципе чужды доктрины «органического национализма» в духе «Россия для русских». Показательным случаем здесь стала «шестидневная война» с Грузией в августе 2008 года, которая никоим образом не вызвала массовой грузинофобии в России, хотя главный инициатор конфликта — грузинский президент Михаил Саакашвили — в своих стремлениях силой вернуть территории Абхазии и Южной Осетии действовал именно в русле «органического национализма». О том, что конфликт 2008 года никак не повлиял на отношения между российским и грузинским народами, свидетельствует как минимум растущий поток российских туристов в Грузии, которые неизменно пользуются в этой стране уважением и гостеприимством. Формальное отсутствие дипломатических отношений между двумя странами не препятствует и восстановлению товарооборота, которое состоялось в последние годы.
Аналогичным образом вооруженный конфликт на Донбассе не вызвал в российском обществе приступов массовой украинофобии: большинство россиян прекрасно понимают, что преступные элиты в Киеве — это отнюдь не весь украинский народ, который фактически оказался их заложником.
Принципиально важно, что Россия, как уже было сказано, неизменно выступает защитником и пристанищем для обездоленных народов, ставших жертвами этнических чисток, причем не только на постсоветском пространстве (евреев, армян, курд, крымских татар, осетин, турок-месхетинцев, абхазов), но и в пределах бывшего социалистического лагеря. Русские, сами познавшие все беды геноцида — массового уничтожения в годы Великой Отечественной Войны, являют сегодня собой миру общность, исключающую человеконенавистнические цели «органического национализма».
На Балканах значительная часть населения таких стран, как Сербия, Болгария, Черногория и Македония, связывают свои надежды на безопасность именно с Россией, а не с Евросоюзом и уж тем более не с НАТО (вопреки позиции значительной части элит этих государств).
Аналогично миллионы людей, гонимые в Россию социальными катаклизмами в Средней Азии — нищетой и несправедливостью местных режимов, находят здесь возможность адаптации и новые возможности для личного роста. Кто и как использует эти возможности — другое дело.
Историческая траектория движения России к такому результату была, безусловно, путем «проб и ошибок». В ходе революции 1917 года одна из важнейших линий раскола российского общества пролегала именно в сфере межнациональных отношений, и лишь кардинальный пересмотр того «наследства» в национальном вопросе, которое досталось большевикам от царской России, позволил Советской власти вновь собрать и удержать «национальные окраины», хотя в то же время заложил «мины замедленного действия», сработавшие в момент распада СССР.
Однако следует признать, что образование СССР в 1922 году обеспечило беспрецедентный на тот момент уровень равноправия наций в многонациональной стране. Ликвидация еврейской черты оседлости и унизительного для неславянских народов России статуса «инородцев», создание автономий, ускоривших развитие национальных культур и языков, — все это завоевания Русской революции 1917 года, о которых нелишне еще раз вспомнить в год ее столетия. Завоевания, тем более важные, что ведущие европейские государства того времени — Великобритания, Франция, Бельгия — еще долго сохраняли свой статус колониальных империй.
В сегодняшнем же контексте советский/российский опыт создания условий для равноправного развития разных национальностей в пределах одного государства выглядит особенно успешным в контексте фактического краха политики мультикультурализма в западных странах. Нелишне вспомнить и о том, что в таких формально мононациональных странах, как Великобритания, Франция или Германия, это качество было во многом достигнуто путем агрессивной ассимиляции «нетитульных» народов (валлийцев, провансальцев, славян и др.). Между тем для современной многонациональной России «цементирующую» роль по-прежнему играет память о Великой Отечественной войне, в которой погибли представители всех национальностей, живущих в стране. Значительную роль сыграло и появление «национальных кадров» на уровне руководства всей страной — практика, продолжающаяся по сей день (характерный пример — министр обороны РФ, этнический тувинец Сергей Шойгу).
Для современной России наиболее тяжелым наследием предыдущего периода истории в сфере межнациональных отношений, безусловно, являются последствия сталинских депортаций так называемых «наказанных народов» — чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, калмыков, а с недавних пор еще и крымских татар. В качестве отложенных последствий событий 1944 года следует признать две чеченские войны, осетино-ингушский конфликт 1992 года, время от времени возникающую напряженность между тюркскими и адыгскими народами на Северном Кавказе.
В то же время следует отметить, что на пути нейтрализации этих потенциально критических угроз для российской государственности (здесь можно вспомнить название опубликованной после первой чеченской войны книги британского политолога Анатоля Ливена «Чечня — могильный камень российской власти») сделано уже немало. Достаточно вспомнить беспрецедентные средства, направленные на восстановление Чечни, серию осетино-ингушских соглашений, которые позволили ингушам вернуться на земли Пригородного района, начавшийся, хотя и крайне непростой в деталях процесс восстановления чеченского Ауховского района в Дагестане и т. д.
После возвращения Крыма в состав России за короткое время созданы все условия для интеграции народов полуострова в российский социум. Крымско-татарский язык получил статус государственного, наравне с русским и украинским языками.
Следует признать, что потенциальных межэтнических конфликтов, подогреваемых «органическим национализмом» в исполнении отдельных активистов и общественных движений, в России могло быть гораздо больше. Известный российский кавказовед Артур Цуциев в своем Атласе этнополитической истории Кавказа (1774−2004) выделяет порядка 30 «проектов статусных и национально-территориальных изменений», в той или иной форме возникавших в регионе на рубеже 1980−1990-х годов, причем большинство из них имело в своей основе именно «органический национализм». Поэтому тот факт, что спустя четверть века после распада Советского Союза внутренние административные границы РСФСР (причем не только на Северном Кавказе) в целом удалось сохранить, говорит скорее об устойчивости административно-территориальных конструкций той эпохи, когда словосочетание «дружба народов» было не только пропагандистским штампом.
Именно неприемлемость «органического национализма» для России — как для властей, так и для большей части общества — стала принципиальной гарантией того, что процесс пересмотра внутренних административных границ с неизбежным «эффектом домино» не был запущен на полную мощь. Несмотря на все сложности национального строительства (главная из которых заключается в том, что этот процесс требует ежедневных усилий и оперативных реакций на новые вызовы), Россия остается страной, где равноправие наций является безусловной ценностью и для государства, и для общества.
Николай Проценко, Виген Акопян (EADaily)