В последнее время активизировалась полемика относительно возможности «европейского выбора» России. В данном контексте под ним понимается строительство Большой Европы на основе интеграции России и Евросоюза. Речь идет о возможности создания Россией и странами ЕС некого общего пространства, основанного на единой экономике, политике, образовании и культуре. При этом часто игнорируется вопрос о том, какую цену должна будет заплатить Россия за создание подобного пространства. Понятие «европейский выбор» часто окружено романтическим ореолом и позиционируется как недосягаемая мечта российской политики. В действительности в нем есть серьезные, хотя и не всегда осознаваемые, трудности.
Когда закрылось «окно в Европу»?
Наибольший интерес у меня всегда вызывал тезис радикальных отечественных либералов, что они выступают наследниками традиции Петра I и Екатерины II. В действительности существует глубокое различие между «модернизацией Петра» и современными либеральными проектами «модернизации России». Петр I и Екатерина II, равно как их преемники, не только заимствовали европейскую технику и культуру, но и вели геополитическое наступление Российской империи. Нынешние теории «либеральной модернизации» России предусматривают сжатие ее геополитического пространства: от добровольного отказа от влияния в бывшем СССР до сброса якобы «неэффективных территорий» самой Российской Федерации. Если использовать исторические аналогии, то это, скорее, «модернизация по Лжедмитрию», чем «модернизация по Петру».
«Европейская модернизация» Петра I проводилась в условиях, когда Запад не существовал как единый субъект. Запад был набором держав, которые враждовали друг с другом гораздо сильнее, чем с Россией. Модернизация России, прежде всего русской армии, была им выгодной, коль скоро она усиливала потенциального союзника в борьбе с противниками. До конца Второй мировой войны любой руководитель Российской империи / СССР знал, что одни западные страны охотно дадут нам знания и технологии как потенциальному союзнику против своих конкурентов.
Но к концу 1940-х годов Соединенные Штаты, став экономическим и военным лидером Запада, консолидировали его посредством общих институтов. Бреттон-Вудские соглашения (1944) и Организация экономического сотрудничества и развития (1948) привязали страны Западной Европы к американской экономической и финансовой системе. Возникновение НАТО привело к появлению системы американского военного присутствия в Европе. На базе 4-й статьи Вашингтонского договора страны НАТО создали механизмы по выработке общей политической линии. Впоследствии их дополнила целая серия «общезападных» переговорных форматов, важнейшим их которых стала созданная в 1975 году Группа семи.
Процесс европейской интеграции соответствовал этой логике. Часто забывают, что его истоком стал план Маршалла 1947 года: одним из его условий было создание «европейского экономического пространства». Единое, но не очень сильное, Европейское сообщество решало главную задачу — удерживание ФРГ в рамках единой западной системы. Принятие в него Британии в 1973 году закрыло возможность для появления антиамериканских комбинаций на базе европейской интеграции. (Вот почему администрация Барака Обамы категорически против выхода Британии из ЕС!). «Берлинская формула» НАТО 1996 года покончила с возможным сепаратизмом Евросоюза в военно-политической сфере. Проект «европейской оборонной идентичности» осуществляется с тех пор в дополнение, а не вопреки, логике НАТО. После роспуска ЗЕС в 2011 году угроза соперничества ЕС и НАТО и вовсе сошла на нет.
Между странами Запада сохраняются противоречия, которые приводят к дипломатическим конфликтам. Но это — противоречия в рамках консенсуса: они пока не ставят под сомнения базовые объединительные соглашения конца 1940-х годов. Страны ЕС могут жестко осуждать отдельные акции США, но никто не ставит вопрос о роспуске НАТО или ликвидации американского присутствия в Европе. Члены Евросоюза спорят друг с другом по экономическим или военно-политическим проблемам, но никто не призывает к роспуску ЕС. Введение евро и создание Европейского валютного фонда не подвигли страны Евросоюза выйти из Бреттон-Вудских соглашений или ОЭСР. Односторонние акции США в Афганистане и Ираке, провозглашенный ими принцип «ситуативных коалиций» для борьбы с терроризмом также не привели к ликвидации НАТО. Коалиции — коалициями, а НАТО — по-прежнему НАТО.
В американской политической науке популярна «теория демократического мира», согласно которой либеральные демократии не воюют друг с другом[i]. Есть адепты и противники этого подхода. Такая постановка проблемы вряд ли корректна. Либеральные демократии не воюют друг с другом, поскольку они загнаны в общие блоки солидарной ответственности, передали контроль над своими военными потенциалами одному лидеру и проецируют свою агрессивность на окружающий их мир. К концу прошлого века Запад обрел институциональное единство в виде трехслойной системы Группа семи / НАТО / ЕС[ii]. Американское лидерство выступает его стержнем, без которого, как показал опыт распада Югославии, между европейскими странами могут вспыхнуть старые конфликты.
В таком контексте некорректно говорить о наличии у России «европейского выбора» ввиду отсутствия автономной Европы. Правильнее говорить о «евро-американском», точнее, «евро-атлантическом» выборе. Он предусматривает интеграцию нашей страны в единое сформировавшее сообщество, у которого есть свой безусловный лидер, своя сложившаяся структура и своя идеология[iii].
Закрытая модернизация
Становление единого Запада закрыло для России важный ресурс для модернизации: соперничество между западными странами. Дело не только в консолидированной позиции Атлантического сообщества, которое теперь может решать к каким технологиям и финансам подпустить или не подпустить Россию. Проблема глубже. Единый Запад не заинтересован в модернизации России по объективным причинам.
Во-первых, модернизация российской экономики — это в том числе модернизация российского ВПК. На сегодняшний день Россия — единственная страна мира, обладающая сопоставимым с США ядерным потенциалом и способная производить альтернативный американской спектр обычных вооружений. У Соединенных Штатов, как лидера западного мира, нет причин желать технической модернизации своему главному конкуренту.
Во-вторых, усиление российской экономической базы укрепит позиции России на территории бывшего СССР. Между тем, не только США, но и страны ЕС не заинтересованы в развитии интеграционных проектов на постсоветском пространстве. Вся идеология современного мирового порядка строилась на признании незыблемости итогов распада Советского Союза. Украинский кризис показал, как Атлантическое сообщество отнесется даже к робкой попытке Москвы пересмотреть геополитические итоги 1991 года.
В-третьих, у единого Запада нет противника, против которого он желал бы поднять Россию. Китай не обладает сопоставимым с российским ВПК. Пекин также лишен возможности для его быстрого наращивания из-за отсутствия фундаментальной науки. Можно сколько угодно говорить о китайский угрозе, но факт остается фактом: Китай пока не разработал и не создал ни одного принципиально нового вида вооружений. Ни Иран, ни КНДР, ни даже Пакистан не способны разрушить стратегический потенциал США и стран ЕС: максимум их возможностей —поразить несколько объектов на территории американских союзников. Исламский экстремизм? Опыт Чеченского конфликта и российской операции в Сирии доказали, что Запад скорее поддержит радикально-суннитские группировки, чем действия Москвы.
Недолгое существование формата Группы восьми продемонстрировало, насколько неудобно для США присутствие Москвы в общих западных структурах. Превратив «семерку» в «восьмерку», Россия поставила вопрос о реформе энергетической безопасности с учетом интересов поставщиков сырья. Россия, кроме того, размыла завязку старой «семерки» на консолидированный военный потенциал НАТО. Вполне закономерно, что еще весной 2005 г. обе палаты Конгресса рекомендовали исключить Россию из Группы восьми. Конфликт на Украине только предоставил для этого благоприятную возможность.
Домашнее задание России
Представим, что некое будущее российское правительство всё же решилось любой ценой сделать «евро-американский» выбор. Что в этом случае должна будет предпринять наша страна? Ответ не трудно найти в выступлениях большинства американских и западноевропейских политиков, документах Совета Национальной безопасности США и Европейской комиссии: провести «глубинные реформы». Видимо, реформы 1990-х годов на Западе не считают «глубинными», чтобы признать Россию «своей», страной. Для интеграции в Атлантическое сообщество российскому руководству придется подверстать нашу страну под стандарт «европейских стран», то есть:
— ликвидировать в одностороннем порядке военный (прежде всего — ядерный) потенциал до безопасного для США уровня;
— предоставить США гарантии невозможности его быстрого восстановления, то есть ликвидировать фундаментальную науку и соответствующую систему образования;
— отказаться от внешнеполитической активности на территории бывшего СССР;
— ликвидировать естественные монополии (идеологическим «соусом» для принятия такого решения могут стать тезисы о борьбе с коррупцией или поддержке малого и среднего бизнеса);
— расширить систему местного самоуправления и полномочия регионов.
В странах ЕС давно сложилась система прямого представительства регионов на уровне европейских институтов. Они позволяют Брюсселю влиять на местные власти, сдерживая интересы государственных элит в интересах «европейской бюрократии». Однако Российская Федерация включает в себя большое количество национально-территориальных образований. Развитие местного самоуправления на основе инкорпорирования «европейских норм» будет означать сокращение полномочий федерального центра и, одновременно, появление представительства национальных республик на внешнем, внероссийском, уровне.
Тема отдельного представительства российских регионов на международном уровне не раз поднималась на полуофициальной основе. В США в свое время дебатировался вопрос о возможности особого представительства российского Дальнего Востока в АТЭС. Польша предлагала вариант включения Калининградской области России в программу «Восточное партнерство». Популярностью пользовались и проекты создания «еврорегионов» на основе того же Калининграда, Петербурга, Карелии, Новгорода или Пскова. Можно вспомнить и норвежские инициативы по поводу создания «еврорегиона» вокруг Баренцева моря или даже совместного освоения западной части Северного морского пути.
Для России вступление в 1996 году в Совет Европы обернулось неожиданным сюрпризом: возможность этой организации вмешиваться в ход Чеченского конфликта. Усиление взаимодействия России с ЕС усилит тенденцию к внешнему вмешательству в отношения федерального центра с российскими регионами. Вполне возможно, что ряд республик поставят вопрос об усилении европейского присутствия при выстраивании их отношений с Москвой. (Для начала — в форме создания, например, мониторинговых миссий ЕС).
Трансформация России?
«Европейский выбор» означает разрыхление российской государственности в ее современном качестве. «Европейская Россия» — это не только страна, демонстрирующая любовь к Вашингтону и Брюсселю в стиле раннекозыревской дипломатии. Это — Россия со слабым военным потенциалом, без связующих нитей в виде «естественных монополий» и регионами, выстрагивающими почти самостоятельные отношения с внешними субъектами. Возникнут объективные предпосылки для преобразования Российской Федерации в конфедерацию.
Но «конфедеративная Россия» едва ли сохранит территориальную целостность. Мусульманские и буддистские регионы с большой долей вероятности не одобрят «европейский выбор» — они постараются дистанцироваться от Москвы, провозгласившей курс на приоритетную интеграцию с ЕС. Некоторые из них, возможно, попытаются использовать «европейские» или «общезападные» институты как гаранта своих прав в отношениях с Москвой. В европейской России появятся регионы, желающие двигаться в Евросоюз «с ускоренным графиком». Для Дальнего Востока ослабление экономической привязки к Москве поставит вопрос о переориентации на другие внешние субъекты: от Китая и Японии до Канады и США, где, кстати, до сих пор ностальгируют по ДВР 1920−1922 годов. Отсюда — один шаг до переподписания Федеративного договора 1992 года.
Пожелает ли Запад сохранить даже прозападную «конфедеративную Россию» в ее нынешних границах? Учитывая роль США в демонтаже Британской и Французской империй (ближайших союзников!), можно однозначно ответить — едва ли. Скорее, Атлантическое сообщество попытается получить гарантии невозможности восстановления конкурента не этой территории. Потенциал сопротивления России этим тенденциям будет резко уменьшен.
***
В 1964 г. президент Франции Шарль де Голль ввел в политический лексикон термин «общеевропейский дом от Атлантики до Урала». К сожалению, он, скорее всего, был прав. «Европейский вектор» России будет означать почти гарантированную потерю значительных частей ее территории. Это, собственно, наша страна, уже проходила в период «либеральных взрывов» 1917-го и 1989−1992 годов. Есть ли смысл повторять в третий раз тот же сценарий?
Алексей Фененко, доцент Факультета мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова
[i] Классической работой по данной концепции стала.: Doyle M. W. Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs // Philosophy and Public Affairs. Vol. 12. No. 3. (Summer, 1983) Р. 205−235
[ii] Кувалдин В. Б. Глобализация и новый мировой порядок // Современные международные отношения и мировая политика / Отв. ред. А.В. Торкунов. М.: Просвещение, 2004. С. 89 -1 06.
[iii] Иноземцев В., Караганов С. О мировом порядке XXI века // Россия в глобальной политике. 2005. № 1. С. 8−26.