Перенос референдума о вхождении Южной Осетии в состав России на более поздний срок, после окончания президентской кампании, «говорит о некоем компромиссе между президентом и спикером», считает профессор Российского государственного гуманитарного университета Сергей Маркедонов.
«Такой компромисс оправдывается заботой о мире и стабильности и поддерживается Москвой. Для Кремля перенос референдума выгоден во многих отношениях. Во-первых, это избавляет его от критики ястребов за „сдачу позиций“ и недостаточную жесткость в отношении Запада и его постсоветских союзников. Референдум ведь не признается нежелательным публично», — пишет эксперт в статье для Московского центра Карнеги 2 июля.
Во-вторых, отмечает Маркедонов, вопрос референдума переносят на период, когда появится много новых обстоятельств. К тому времени в Южной Осетии выберут президента, в Грузии — парламент и сформируют новое правительство, не говоря уже о появлении новой американской администрации, с которой придется согласовывать и кавказское меню. Тут Москве спешить незачем, считает эксперт.
По словам Маркедонова, рациональных резонов включать Южную Осетию в свой состав у российского руководства нет. «Двусторонний договор, заключенный в марте 2015 года, дает Москве все необходимые инструменты для сохранения своего эксклюзивного влияния. Уже сейчас югоосетинский пограничный пост располагается всего в 450 метрах от автомагистрали, которая фактически связывает три государства Закавказья. Внутри частично признанной республики пророссийский выбор — это пункт консенсуса власти и оппозиции. И все это достигнуто без формального объединения и оспаривается критиками России лишь риторически. А вот включение Южной Осетии в состав РФ будет воспринято на Западе без всяких нюансов как продолжение крымского выбора, что приведет к новому витку конфронтации со всеми прилагающимися рисками, — пишет эксперт.
В последние несколько лет положение дел в Южной Осетии и вокруг нее не часто становилось предметом острой полемики. По итогам пятидневной войны 2008 года в Закавказье установился новый статус-кво. С помощью России Южная Осетия не просто избежала поглощения Грузией, но и заметно улучшила свое военно-политическое положение, отмечает Маркедонов. Под контроль Цхинвала перешли Ахалгорский Лениногорский район и лиахвский коридор — четыре села, которые позволяли Тбилиси отрезать югоосетинскую столицу от Рокского тоннеля, стратегически важной связующей нити с Россией. «Москва из миротворца и модератора превратилась в патрона Южной Осетии, гаранта ее безопасности и экономического восстановления, даже если о темпах и качестве последнего можно (и нужно) спорить», — пишет эксперт.
Запад существующее положение дел не признал и продолжает поддерживать территориальную целостность Грузии и осуждать Россию за поддержку сепаратизма. «Но ни НАТО, ни США не стали оспаривать сложившийся баланс сил, тем более военными методами, — подчеркивает Маркедонов. — Коалиция „Грузинская мечта“, пришедшая к власти в 2012 году, хоть и продолжила прозападный курс Михаила Саакашвили, одновременно стала выстраивать более прагматичные отношения с Москвой. Серьезных обострений не вызвала даже так называемая бордеризация, когда власти Южной Осетии при российской поддержке установили пограничные знаки и колючую проволоку на линии разделения с Грузией».
Вероятность военного противостояния в этой части Кавказа в отличие от Нагорного Карабаха сегодня невысока, считает Маркедонов. «Но одно дело сохранение порядка, установленного восемь лет назад, и совсем другое, пишет Маркедонов, — попытки его изменить, особенно на фоне неутихающей конфронтации между Россией и Западом. Присоединение Крыма на Западе восприняли как опасный прецедент для едва ли не тотального пересмотра границ между бывшими союзными республиками. Многие связали украинские события в одну цепочку с пятидневной войной 2008 года. Но означает ли это, что югоосетинский референдум подтверждает правильность подобных оценок? Стоит ли ожидать эскалации противостояния России и Запада в Закавказье?»
«Де-факто государства воспринимаются только в контексте их взаимодействия с внешними игроками и мирными процессами», — замечает британский исследователь Лоренс Броерс. В соответствии с этим тезисом вопрос о югоосетинском референдуме, обращенный к представителю Госдепа во время его брифинга 26 мая, был обозначен как «российская проблема».
Не возражая против данной оценки, к ней необходимо добавить другой важный тезис, пишет эксперт. «Постсоветские частично признанные и непризнанные республики часто рассматривают исключительно в контексте геополитических игр, как производные то от косовского прецедента, то от казуса Крыма. То есть тех международных тем, которые определяют отношения между Россией и Западом. Но на деле ситуация в Южной Осетии имеет собственную динамику и развивается без всякой привязки к событиям в Крыму или в Косове», — подчеркивает он.
Идея об объединительном референдуме появилась вовсе не в марте 2014 года. Голосование за выход Южной Осетии из состава Грузии и вступление в состав России через воссоединение с Северной Осетией проводилось после распада Советского Союза дважды. Первый раз в январе 1992 года, на пике военного противостояния с Тбилиси. Второй — в ноябре 2006 года, во время нового размораживания конфликта с Грузией. «В отличие от Абхазии югоосетинский проект изначально формировался не столько как сепаратистский и нацеленный на обретение своего национального государства, сколько как ирредентистский, ориентированный на объединение двух Осетий под эгидой России. Естественно, Россия реагировала на эти инициативы не из альтруистских соображений, а преследуя свои эгоистические интересы. Но только к ним проблема не сводится», — полагает Маркедонов.
«Эта территория не имеет никакого экономического фундамента вообще», — констатирует известный шведский кавказовед Сванте Корнелл. «Южная Осетия намного меньше, у нее нет Черного моря, как у Абхазии», — вторит ему британский эксперт Томас де Ваал. Отсутствие достаточных ресурсов для самостоятельной государственности — вот идея, которая постоянно присутствует в высказываниях про Южную Осетию американских и европейских исследователей и политиков.
И в самом деле, отмечает Маркедонов, по данным переписи населения Южной Осетии 2015 года (первой со времен распада СССР), там сейчас проживает 51 тысяча человек. По оценкам грузинских властей, количество жителей и вовсе не превышает 15−20 тысяч. Для сравнения: в Северной Осетии (которая формально по статусу ниже Южной, получившей несколько признаний) проживает более 700 тысяч человек.
Южная Осетия критически зависима от российского финансирования. В 2014 году югоосетинский бюджет получил из России 6,7 млрд рублей, в 2015 году — 6,6 млрд. В 2016 году собственные доходы Южной Осетии составляют менее 8% от общего размера бюджета (8,9 млрд рублей), остальное — финансовая помощь России. Добавим к этому отсутствие мощной диаспоры (как есть, например, у армян Нагорного Карабаха), которая могла бы продвигать имидж республики за ее пределами.
«Однако национально-государственное строительство не ограничивается только количественными параметрами. Отсутствие необходимых ресурсов для самостоятельной государственности не делает Южную Осетию ближе к Грузии и не лишает ее собственной мотивации, которую нельзя свести к руке Кремля, — заявляет Маркедонов. — Достаточно вспомнить президентские выборы 2001 и 2011 годов, когда жители республики голосовали против кандидатов, поддержанных Москвой».
«Тем, кто выносит строгие и морализаторские приговоры Южной Осетии, стоит помнить, что в советское время в отличие от Абхазии она была гораздо более интегрирована в общегрузинские процессы. А в период перемирия 1992−2004 годов поддерживала многосторонние контакты с Тбилиси, что открывало возможности сохранить ее в составе Грузии. Но жесткое, наступательное поведение грузинского руководства (в радикально-националистическом облачении во времена Гамсахурдиа и в радикально-прозападном во времена Саакашвили) радикализировало позиции южных осетин. Оба вышеупомянутых грузинских дискурса включали в себя антироссийские элементы, что для осетинского народа, разделенного между автономиями РСФСР и Грузинской ССР, было негативным сигналом. Во многом из-за этой наступательной политики Тбилиси, где Южную Осетию рассматривали как слабое звено в сепаратистской цепи, были последовательно ликвидированы возможности реализовать югоосетинский проект в рамках грузинского государства», — напомнил Маркедонов.
Запрос на единство с Россией (либо в форме интеграции, либо прямого вступления в ее состав) при полном понимании дефицита собственных демографических, социально-экономических и военно-политических ресурсов — прямое следствие грузино-югоосетинского этнополитического конфликта, отмечает эксперт. «Позиция властей Южной Осетии тут опирается на мнение рядовых жителей, для которых объединение с Россией — это шанс, что Москва укротит местных чиновников и повысит качество управления до российских стандартов. Кремль, хоть и имеет в Южной Осетии контрольный пакет, далеко не всегда напрямую модерирует внутриреспубликанские дискуссии. И не планирует делать это в будущем», — считает Сергей Маркедонов.