Пока все уткнулись в карту Сирии
Есть один персонаж, который не без удовольствия наблюдает, как «стая партнеров» в борьбе за светлое будущее сирийского и иракского народов (Москва, Вашингтон, Тегеран, Брюссель, Анкара, Эр-Рияд, Доха, Тель-Авив, etc.) с упоением рвут друг другу глотки между Алеппо и Мосулом. И заодно подставляют самих себя под эффектные удары сердитых исламских радикалов.
Это Китай.
Китайцы не ищут мимолетной славы, они мыслят категориями веков и материков. Это у них ментальное. Когда-то у Чжоу Эньлая (первого премьера Госсовета коммунистического Китая) попросили оценить историческое значение Великой Французской революции конца 18 века. Мудрый китаец ответил, что прошло слишком мало времени для того, чтобы давать оценки. На дворе стояла середина века 20-го…
Новые цели и достижения нуждаются в новых защитных механизмах.
За последние десятилетия Китай превратил весь мир не более чем в подмостки для тотального шествия китайских товаров. Это не фигура речи — это личный опыт. Несколько лет назад мне довелось некоторое время прожить в Бишкеке (Киргизия), и не смог отказаться от искушения — купил на базе Air Force USA «Манас» полный комплект военной формы. Так вот, кроме «пустынных» берцев итальянской фирмы «Vibram», все остальное (термобелье, футболки, носки, камуфляж) — все китайского производства. И это на военной базе США!
Но в последние годы Пекин обратился к рынку и социальному развитию уже не киргизских баз и прочих иностранных потребителей, а к внутреннему рынку своей страны. Концепция «сяокан» (сяо кан чжи цзя, что означает среднезажиточная семья или идеальное общество) вызывает оторопь своей древностью, еще Конфуций две с половиной тысячи лет назад ею занимался. Но ЧТО ЭТО ТАКОЕ — на этот вопрос предельно доступно ответил еще в 1984 году отец китайских реформ Ден Сяопин: «Среднедушевой ВНП в 800 долларов США к концу нынешнего столетия — вот это и есть „сяокан“». В ноябре 2002 года, на 16-м съезде Компартии Китая предыдущий лидер Цзян Цзэминь озвучил новые «планки» саяокан: к 2020 году в 4 раза увеличить ВНП против уровня 2000 года или до $ 2000 с лишним. А в октябре 2015 года, на Пленуме ЦК КПК, уже Си Цзиньтао поставил задачу удвоения ВВП страны и построение в Китае общества «средней зажиточности» к столетию основания КПК в 2021 году.
Это означает, что через пять лет 23% китайского населения должны значительно улучшить свои жизненные условия (2 000 долларов в месяц — это вызывает если не почтение, то уважение). Кстати, именно перспективой повального сяокана можно объяснить многолетнюю практику строительства в Поднебесной так называемых «городов-призраков» — Ордос, Ченгун, Синьян, Дангуан и прочие. Ведь урбанистический внутренний рынок формировать проще, чем аграрный, а в Китае 700 миллионов сельского населения.
В любом случае ясно одно — в китайской экономике безусловный приоритет получает политика стимулирования внутреннего спроса в противовес экспортным отраслям.
Переориентация на развитие внутреннего рынка означает, что «заклятым друзьям» Китая (а таковыми являются все развитые страны мира) будет гораздо сложнее оказывать политическое влияние на его экономическое развитие. Особенно посредством фондовых и финансовых давлений и спекуляций. Как показывает опыт — это скорее китайцы способны опустить котировки. Многим такое изменение грандиозных финансовых потоков может не понравиться, так что возможны силовые эксцессы, а значит — следует готовиться к защите.
Китайцы это прекрасно понимают. 25 марта 2016 года на заседании Политбюро ЦК КПК была признана настоятельная «необходимость интегрированного развития военного и гражданского секторов, поскольку это связано с национальной безопасностью и процветанием» (по сообщению агентства «Синьхуа»).
Лучшая защита — это нападение, поскольку решает куда более широкий круг задач. Силовой акцент внешнеполитической активности Пекина последних лет внушает искреннее уважение. Причем речь идет не о применении силы. А об обеспечении возможности такого применения в будущем.
«Мы переходим от береговой обороны к обороне в открытом море»
Эти слова китайского контр-адмирала Чжан Хуачэня (2010 год) были очень качественно подтверждены дальнейшей практикой. Последнюю пятилетку можно рассматривать как время очень активной и весьма успешной борьбы Пекина за Южно-Китайское море. Китай перестал предъявлять претензии и исторические обоснования на этот регион (это он уже делал давно и без особого успеха) и перешел к политике прямого присутствия. И еще какого!
Контроль над северной частью моря (Парасельскими островами, кит. Сиша Циньдао) Китай установил еще в 1974 году, но тогда это было связано не столько с экономической экспансией, сколько с блокировкой гоминдановского Тайваня. В последние годы Китай уверенно берет на себя контроль над архипелагом Спартли (кит. Наньша Циньдао), расположенного в юго-западной части Южно-Китайского моря.
Как минимум три рифа архипелага Спартли (Mischief, Subi и Fiery Cross) китайцы превратили в искусственные острова, и сейчас космические снимки показывают «прямоугольные площади с подпорной стенкой, 3 280 ярдов длиной» — говорит Грег Полинг, директор Инициативы Азиатской морской транспарентности (AMTI). И продолжает: «Очевидно то, что мы видим, собирается быть 3000-метровой взлетно-посадочной полосой, и мы видим еще работу над тем, что явно собирается быть портовыми сооружения для судов» (The Telegraph, 26 марта 2016 года).
Таким Пекин видит «Пылающий крест» (риф Fiery Cross)
Иными словами, Китай заканчивает строительство в юго-западной части Южно-Китайского моря трех военно-морских авиабаз со взлетно-посадочной полосой длиной в три километра. На такую полосу можно посадить любой современный ударный или военно-транспортный самолет.
Нет, конечно, на Спартли предъявляет претензии не только Китай, но еще и Тайвань, и Вьетнам, и Филиппины. Но военная сила там в настоящее время на стороне Пекина. Китай с блестящей безмятежностью сильного игрока игнорирует как протесты Тайбея, Ханоя и Манилы, так и «глубокую озабоченность» США, порой просто угрожая последним войной. Именно о возможности «провоцирования войны» заявил адмирал Ву Шенли, когда в октябре прошлого года американский эсминец «Лассен» прошел в 12 морских милях (22 километрах) от рифов Мишиф и Суби.
Получается, что Китай фактически поставил под свой контроль все Южно-Китайское море, через которое проходит около $ 5 трлн мирового торгового оборота и вплотную «подбирается» к берегам Индонезии и Малайзии. В территориальные воды последней (в районе островов Лукония), кстати, 25 марта 2016 года вошли около 100 зарегистрированных в Китае лодок и кораблей. Об инциденте заявил министр безопасности этого островного королевства Шахидан Кассим, и на момент написания этих строк скандал разрастается.
Южно-Китайское море: «Вторжение Пекина»
А Малайзия — это Сингапур и Малаккский пролив. Место, через которое проходит треть мирового торгового потока.
Военная «дипломатия проливов»
Вряд ли кто-то станет отрицать, что военное присутствие в любом месте на планете означает, в той или иной мере, контроль над этим местом. Если исходить из такого тезиса, то создается устойчивое ощущение, что целью политики Китая является контроль над наиболее важными проливами бассейна Индийского океана.
К Малаккскому проливу и Сингапуру Китай подбирается все ближе и ближе. Уже занервничала Индонезия, развернувшая в ноябре прошлого года эскадру из семи кораблей в районе архипелага Натутна (острова Риау), что находится на полпути между Спартли и Сингапуром. Китайцы туда тоже поглядывают пристальным раскосым взглядом.
Но, возможно, Пекин подготавливает Сингапуру, вкупе со всей Малайзией, другой сценарий. В последнее время все чаще возникают разговоры о практической реализации очень старой идеи строительства Кра-канала (через Малаккский полуостров Таиланда), соединяющий Тихий (Сиамский залив) и Индийский (Андаманское море) океаны. Самое узкое место полуострова (перешеек Кра) принадлежит ситуативному союзнику Китая в регионе, Таиланду. К настоящему времени рассматривалось уже 9 вариантов Кра-канала, из которых самый короткий — всего-то 44 километра.
Богатство выборов Кра-канала
Кра-канал может уменьшить путь судов из Тихого океана в Индийский более, чем на 1 800 километров и избавить их от необходимости следования опасным и забитым судами фарватером Малаккского пролива. Правда, в таком случае страдает Сингапур, поскольку там без морского трафика и Ли Кван Ю не поможет. Все-таки — второе место в мире по грузообороту порта (после Шанхая).
Но Малаккский пролив — это совсем не предел амбиций Пекина в «военной дипломатии проливов». Есть еще CPEC (Китайско-Пакистанский экономический коридор), соединяющий Северо-Западный Китай и Персидский залив. Это грандиозный 45,6-миллиардный логистический проект, представляющий собой сеть шоссейных и железных дорог, а также нефте- и газопроводов. До недавнего времени каждая из стран охраняла свой участок сети: Китай в вечно мятежной Синцзян-Уйгурии, Пакистан — в не менее проблемном Белуджистане.
И вдруг 13 марта 2016 г. афганское агентство Khaama Press и ряд индийских СМИ сообщили сногсшибающую новость: китайские войска будут размещены в Пакистане для охраны китайско-пакистанского экономического коридора. Достаточно посмотреть на карту, чтобы зародилась навязчивая мысль о том, что Китай рвется к Ормузскому проливу. Потому что своей крайней западной точкой CPEC имеет пакистанский приморский Гвадар. Город, превращенный силой китайского капитала в крупный современный порт и отданный в управление китайской государственной компании Chinese Overseas Port Holdings.
Китайско-пакистанский коридор: путь к «теплым морям»
Гвадар расположен на водоразделе Аравийского моря и Оманского залива. Таким образом, он является «дверью» к Ормузскому проливу между Оманским и Персидскими заливами. 40% всей законтрактованной сырой нефти на планете проходит через Ормузский пролив. Хозяином восточной стороны Ормуза является стратегический союзник Пекина и, после снятия санкций, активный политический игрок — Иран. На западном берегу расположились злейшие враги Ирана и мусульман-шиитов, богатейшие, но слабые в военном отношении монархии Персидского Залива. Если предположить (а такое предположение более чем оправдано), что китайские войска будут расположены и в Гвадаре, то вывод может быть только один: в потенциальную горячую точку приходит новая геополитическая сила. Она, конечно, пока не хозяйка Ормузского пролива, но более чем самостоятельный «привратник».
Ну и в заключение — вишенка на торте. 25 февраля 2016 года пресс-секретарь китайского Министерства обороны полковник Ву Цянь заявил о том, что в Джибути, в портовом городе Обок, начались работы по строительству военно-морской базы Китая. О которой еще в январе договорился Си Цзиньпин во время поездки в Йоханнесбург на саммит Форума по китайско-африканскому сотрудничеству.
Джибути — это африканская сторона пролива Баб-эль-Мандеб, соединяющего Аденский залив (а значит весь бассейн Индийского океана и Азиатско-Тихоокеанский регион) с Красным морем и далее, через Суэцкий канал, с морем Средиземным. С Европой, самым богатым рынком планеты.
База в Джибути не только даст возможность Китаю в определенной мере контролировать Баб-эль-Мандебский пролив, но и послужит военной гарантией китайских интересов на «черном» континенте. А это (на 2014 год) $ 210 млрд товарооборота и $ 20 млрд прямых китайских инвестиций.
Джибути: «китайский замок» на Баб-эль-Мандебе?
Получается, что за последние несколько лет Пекин не только подмял под себя Южно-Китайское море, но и «весомо, грубо, зримо» заявил о себе в трех важнейших «узких точках» мировой торговли: в Малаккском, Ормузском и Баб-эль-Мандебском проливах. А в это время все остальные (США, Россия, ЕС, Магриб, Левант и кто там еще) «искали демократию и права человека» между черноземами Украины и песками Сирии.
Андрей Ганжа, специально для EADaily